Ещё Дубонис
histans.com/JournALL/ruthenica/6/9.pdf
В частности - о Суксе/Николае

archive.nbuv.gov.ua/portal/soc_gum/kdik/2008_2/...


forum.istorija.net/forums/thread-view.asp?tid=5...

@темы: Литва, Дубонис, Раковорская битва

---

БОГОСЛОВСКИЕ ТРУДЫ

www.btrudy.ru/archive/archive.html

БОГОСЛОВСКИЕ ТРУДЫ
Научно-богословский журнал РПЦ, выпускаемый Издательcтвом Московской Патриархии
В разделе «Архив» можно скачать полный комплект журнала «Богословские труды», за исключением последнего выпуска. (1/1960 - 43-4/2012)

@темы: библиотеки

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Доманин Глава 14. Войны за престол и начало распада империи

Александр Доманин
Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники
Глава 14. Войны за престол и начало распада империи

Политическая, этнографическая, военная и психологическая ситуация в Монгольской империи в 1259 году резко отличалась от положения, которое было в 1227 году. Центробежные тенденции в огромной многонациональной державе заметно усилились, а призывы к общемонгольскому единству находили все меньший отклик у почти независимых улусных ханов типа Берке или энергично сколачивающего собственный улус Хулагу. Крайне размытая и ненадежная схема престолонаследия провоцировала властные амбиции членов чрезвычайно разросшегося Чингизидского рода. Уже предыдущие междуцарствия показали, что достичь общемонгольского консенсуса в такой ситуации очень сложно. Многое теперь решала обычная военная сила – у кого сильнее армия, у того и власть. А в армии этой, заметим, природные монголы в описываемое время составляли едва ли четверть.
К началу 1260 года стало ясно, что основных претендентов на великоханский престол двое: Хубилай, стоящий с большой армией в центральном Китае, и младший сын Тулуя, Аригбуга, сидящий в Каракоруме. По монгольскому обычаю, именно Ариг-буга, как младший сын, являлся наследником Тулуя; он руководил коренным монгольским юртом, и сохранившая верность степным законам часть монгольской аристократии поддерживала его. Ариг-буга, однако, не располагал значительной армией, а имперское войско умершего Менгу-каана заняло выжидательную позицию. У Хубилая, наоборот, была немалая армия, но он не мог опираться на поддержку большинства нойонов; реально он мог рассчитывать только на тех, кто находился у него в непосредственном подчинении.
Многое зависело и от других фигур на этой шахматной доске борьбы за общемонгольскую власть. Особенно важны были позиции Берке и Хулагу, каждый из которых располагал весьма значительными воинскими контингентами, и их поддержка одного из претендентов могла оказаться решающей. Не стоило сбрасывать со счетов и затаившихся до поры до времени Угедэидов и Джагатаидов, сильно обиженных Менгу и рассчитывавших поправить свои дела, продав голоса тому из притязателей на власть, кто заплатит больше. К тому же, без их поддержки нельзя было обеспечить подлинную легитимность власти, а для многих простых монголов это условие являлось весьма немаловажным.
Таким было положение в империи в мае 1260 года, когда Хубилай неожиданно предпринял шаг, взорвавший ситуацию. К этому времени он знал, что Ариг-буга готовит в Каракоруме всемонгольский курултай, уже давно отправил гонцов и к Хулагу, и к Берке, и даже успел заручиться поддержкой домов Джагатая и Угедэя. И тогда Хубилай открывает в основанном им городе Кайпинфу, на границе Китая и Монголии, свой собственный курултай. На нем присутствуют только его приверженцы и подчиненные, и лишь несколько отнюдь не самых влиятельных царевичей-Чингизидов. Курултай этот абсолютно не легитимен, тем не менее сторонники Хубилая провозглашают своего вождя великим ханом всех монголов и поднимают его на кошму из белого войлока. Это было прямым нарушением Великой Ясы Чингисхана, за которое полагалась немедленная смертная казнь. И все же Хубилай решился на такой рискованный шаг, отлично понимая, что если инициатива останется у Ариг-буги, за его собственную жизнь нельзя будет дать и ломаного гроша – вряд ли он забыл о злосчастной судьбе внука Угедэя, Ширамуна.
Но и Ариг-буга в этой ситуации не спасовал. Едва получив известие об «избрании» Хубилая, он также открывает курултай, не дожидаясь медленно движущихся к Каракоруму Берке и Хулагу, и монгольская империя получает второго великого хана. С точки зрения монгольских законов, этот его шаг также не до конца легитимен, но зато куда более обоснован и легален в глазах народа, чем аналогичные действия Хубилая. За Ариг-бугой и старый монгольский обычай, и поддержка большей части Чингизидов; даже место его избрания куда более приличествует великому хану. Но у Ариг-буги нет главного – сильной и преданной лично ему как полководцу армии, а это в новой Монголии теперь выходит на первый план.
В основе стратегии Хубилая было стремление не дать Ариг-Буге воспользоваться ресурсами оседлых земледельческих территорий. Имея основную базу в Каракоруме, Ариг-Буге необходимо было обеспечить поставки продовольствия для своей армии, в то время как Хубилай намеревался полностью отрезать его от центров снабжения зерном. Одним из таких центров была Уйгурия со столицей Бешбалыком. В Бешбалыке правителем города, контролирующим сохраняющую остатки автономии Уйгурию был сын Угэдэя Хадан-Огул. В отличие от своих ближайших родственников-угедэидов, Хадан-Огул предпочел поддержать Хубилая. В 1260 году Хадан-Огул одержал верх над армией Аландара, которую Ариг-Буга направил действовать на юго-западном направлении. Тем самым, он защитил от дальнейших вторжений войск Ариг-Буги территорию бывшего Тангутского царства в северо-западном Китае. Позднее отряды Хадан-Огула захватили Ганьсу к востоку от Уйгурии и тем самым преградили Ариг-Буге доступ к земледельческим ресурсам этого края.
Армия самого Хубилая стояла лагерем у Кайпинфу, вблизи от Великой Китайской стены. Она тем самым перекрывала третий возможный путь снабжения каракорумских монголов. Таким образом, Ариг-Буга сохранил под своей властью лишь одну земледельческую область – долину Енисея (Минусинскую котловину), находящуюся к северо-западу от Каракорума. Современные исследования доказывают, что в Минусинской котловине в XIII веке выращивали пшеницу, просо и ячмень, а многочисленные ремесленные мастерские производили различные бытовые изделия и оружие. Именно эта местность поставляла Ариг-Буге большинство необходимых ему припасов. Но нужно отметить, что экономические возможности этой области были не слишком велики, в силу ограниченности территории. Прокормить достаточно большое монгольское войско они были просто не в состоянии.
Таким образом, эта единственная база в Минусинской котловине оказалась не слишком надежным поставщиком продовольствия и других необходимых припасов для армии, которая противостояла войскам, имеющим в своем распоряжении гигантские ресурсы Северного Китая и Средней Азии. Тем не менее, уже с осени 1260 года Ариг-Буга мог рассчитывать только на нее. В это время Хубилай повел свое войско на Каракорум, и Ариг-Буге пришлось спешно отступить к Усу, притоку Енисея. Обе армии расположились на зимних квартирах, чтобы начать военные действия с наступлением весны. Рашид ад-Дин, весьма предвзято относящийся к Ариг-Буге, обвиняет того в коварстве, утверждая, якобы тот хотел обмануть Хубилая лживыми уверениями в готовности подчиниться старшему брату. По словам персидского историка, Ариг-Буга признался Хубилаю в том, что «мы, младшие братья, согрешили, и они (тоже) совершили преступление по невежеству, (ты) мой старший брат, и можешь за это судить, я прибуду, куда бы ты ни приказал, приказа старшего брата не преступлю, подкормив (животных), я направлюсь (к тебе) подойдут также Берке, Хулагу и Алгу – я ожидаю их прихода».{Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т.2. С.161-162.} Рашид ад-Дин пишет, что вместо этого Ариг-Буга хорошо подготовил нападение на армию Хубилая. Но даже если эти обвинения предвзятого персидского историка справедливы, едва ли настолько бесхитростная уловка могла обмануть многоопытного Хубилая.
Обещания Ариг-Буги не ввели Хубилая в заблуждение, и не помешали ему хорошо подготовиться к битве. За самое короткое время он полностью обеспечил защиту своей базы в северном Китае, разместив там армию в 30 тыс. человек; также он приказал своим чиновникам купить 10 тыс. лошадей и переправить их в Кайпинфу для пополнения конницы. Кроме того, по его приказу из Китая в Кайпинфу было доставлено 100 тысяч мешков риса. Через несколько недель он затребовал еще 15 тысяч войска из Северного Китая и 10 тысяч единиц дополнительного обмундирования, меховых шапок, сапог и штанов. Одновременно с этим он значительно укрепил оборону границ северного Китая. Так, армия в 7 тысяч человек отправилась в Яньань, а другая армия во главе с конфуцианским советником Хубилая Лянь Сисянем выступила в Сиань. Лянь Сисянь близ Сианя одержал победу над крупным отрядом сторонников Ариг-Буги в этом крае, а также захватил крупные склады с зерном, которые можно было использовать для снабжения войск Ариг-Буги. Затем он двинулся на запад и вытеснил сторонников Ариг-Буги из городов Лянчжоу и Ганьчжоу, находившихся на северо-западе Китая. Фактически, это означало соединение с силами союзника Хубилая, Хадан-Огула, и замыкало линию блокады Ариг-Буги с юга. В это же время Хубилай отправил отборные войска в поход на Сычуань, с тем чтобы привлечь на свою сторону находящиеся здесь крупные контингенты монгольских войск и полностью обеспечить себе преимущество в этой очень важной провинции. Тем самым, Хубилай очистил от противника или закрепил за собой фактически всю территорию как Северо-западного, так и Юго-западного Китая, а вслед за этим щедро наградил своих подчиненных за успешные действия, возможно, по-видимому, в том числе и для того, чтобы получше привязать их к себе и не дать перейти на сторону врага. Вскоре Лянь Сисянь был назначен на высокую государственную должность, а Хадан-Огул получил 5 тысяч балышей{Балыш – слиток серебра весом около 38 граммов.} серебра и 300 отрезов шелка. Чиновники и военные низшего ранга также получили подарки, разумеется менее значительные.
Впрочем, Ариг-Буга также не сидел, сложа руки. Он любыми путями старался сохранить доступ в Среднюю Азию, и его основные военные действия были направлены именно на это. Армия во главе с Аландаром призвана была охранять дороги в Среднюю Азию. Но, как уже говорилось, в конце 1260 года Хадан-Огул встретил Аландара под Силяном, стратегически важным пунктом в Северо-западном Китае, и, разгромил его армию. Сам Аландар был казнен по приказу Хадан-Огула. Тогда Ариг-Буга решил опереться на непосредственный союз с улусом Джагатая в Средней Азии. Внук Джагатая Алгуй входил в число ближайших сподвижников Ариг-Буги, последний также поддерживал тесные отношения с другими монгольскими правителями этого региона. Ариг-Буга отправил Алгуя заявить о своих правах на Среднюю Азию, где в это время скончался хан Хара-Хулагу, тоже внук Джагатая. Хубилай, преследуя те же цели, тоже старался заполнить вакуум, образовавшийся в Средней Азии, и решил посадить на престол Джагатайского улуса своего ставленника, еще одного внука Джагатая Абишку. Он предоставил Абишке довольно большой отряд и отправил его через Кашгар в Среднюю Азию. Однако войска Ариг-Буги перехватили этот отряд, задержали, а затем и убили Абишку. Алгую повезло значительно больше. Ему удалось пробиться к месту назначения и установить свою власть в Джагатайском улусе. Таким образом, в Средней Азии у Ариг-Буги появился очень важный союзник, который мог обеспечивать его зерном и другими необходимыми припасами. И пока Алгуй оставался у власти и поддерживал дружественные отношения с Ариг-Бугой, последний сохранял неплохие шансы в ожесточенной борьбе с Хубилаем. То есть, определенный контроль над улусом Джагатая или, по крайней мере, более или менее крепкий союз с его улусным ханом имел для Ариг-Буги необычайно важное значение.
А что же оставленный нами в Палестине Хулагу? Известие о смерти Менгу-каана он, из-за огромной дальности расстояния, получает только весной 1260 года, и оно становится для него крайне неприятным сюрпризом: ведь до победы над исламским миром было уже рукой подать. Умный сын Тулуя, однако, отлично знает, какую опасность может принести затянувшееся междуцарствие, и, забрав с собой большую часть армии, начинает двигаться на восток, в монгольские степи. В Палестине он оставляет свой авангард из трех туменов под командованием Китбуги-нойона, а чтобы не рисковать, приказывает тому воздержаться от активных военных действий и ограничиться необходимой обороной. Все, казалось бы, достаточно продумано, но действия Хулагу привели к очень тяжелым последствиям для монголов и спасли почти уже обреченный мусульманский мир.
Засевшие в Египте воинственные мамлюки чрезвычайно воодушевились уходом большей части армии Хулагу и рискнули воспользоваться внезапно представившимся им шансом. И тут у них обнаружились совершенно неожиданные союзники. Своих заклятых врагов вдруг решили поддержать базирующиеся в Палестине духовно-рыцарские монашеские ордена тамплиеров и иоаннитов. Такой шаг рыцарей-монахов трудно объясним – ведь, по существу, он является предательством христианских интересов. Тем не менее, тамплиеры предоставляют мамлюкам возможность провести войска через Иерусалимское королевство крестоносцев и, тем самым, выйти в тыл не ожидающим этого монголам Китбуги. Вожди мамлюков Кутуз и Бейбарс с удовольствием воспользовались таким подарком, и после стремительного марша их армия оказывается в незащищенном монгольском тылу. И здесь, у селения Айн-Джалуд, 3 сентября 1260 года состоялось сражение, решившее судьбу войны и спасшее исламский мир от уничтожения его монголами. Армия Китбуги была разгромлена наголову, почти все его воины погибли, а сам Китбуга был захвачен в плен и казнен. После этого мамлюки ринулись вперед, захватили Иерусалим, Дамаск, Халеб и большую часть Сирии. Здесь их войска были остановлены спешно переброшенной армией Хулагу, возвращавшейся из похода на несостоявшийся курултай. К этому времени Хулагу получил от Хубилая ярлык на завоеванные им области, что фактически означало создание нового чингизидского улуса. Разумеется, полностью удовлетворенный Хулагу признал Хубилая великим кааном, согласившись с решениями курултая в Кайпинфу. Но тут новоиспеченного ильхана поджидает новый удар: против него с огромной армией движется Берке, заявивший претензии Джучидов на Арран и Азербайджан, завещанный им еще Чингисханом. Хулагу двинул свою армию навстречу, и на берегах Терека состоялось исключительно кровопролитное сражение двух монгольских армий. Именно после этой грандиозной битвы Берке произнес свои знаменитые слова: “Пусть Аллах накажет Хулагу, который убил так много монголов руками монголов. Если бы мы объединились, мы бы завоевали весь мир!” Хулагу потерпел в этой битве тяжелое поражение, а громадные потери, понесенные его армией, не позволили ему вновь перехватить инициативу на исламском фронте. В Передней Азии сложилось достаточно устойчивое status-quo.
А теперь вернемся к Ариг-Буге. Прежде чем Ариг-Буга смог извлечь из союза с Алгуем хоть какую-либо реальную пользу, состоялась его решающая битва с Хубилаем. Рашид ад-Дин вновь не преминул упрекнуть Ариг-Бугу в двуличности, которая и привела к столкновению. Он пишет, что Ариг-Буга вовсе не собирался заключать мир с Хубилаем, а вместо этого готовил людей и лошадей к войне. По его словам, к осени 1261 года Ариг-Буга откормил лошадей и тайно провел все необходимые приготовления к военным действиям. Он «не сдержал своего слова, нарушил обещание и еще раз выступил на войну с кааном. Когда он приблизился к Йисункэ (одному из военачальников Хубилая), который стоял на границе области, то послал гонца (передать): «Я иду с покорностью», и, усыпив этим его бдительность, неожиданно напал на него, обратил его вместе с войском в бегство».{Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т.2. С. 162.} Узнав об этом «вероломстве» Ариг-Буги, Хубилай собрал свое войско для битвы, и в ноябре 1261 года обе армии сошлись при Шимултае, недалеко от китайско-монгльской границы. Армия Ариг-Буги была разбита и бежала. Вскоре армия Хубилая торжественно вступила в Каракорум. Ариг-Буга, впрочем, не потерял ни веры в победу, ни присутствия духа. Он сумел собрать и перегруппировать свою армию, чтобы вновь противостоять Хубилаю. Следующее сражение состоялось севернее, на западном склоне Хинганских гор в Восточной Монголии, и не принесло победы ни одной из сторон. Хубилай в этом сражении не участвовал, а войско Ариг-Буги, по всей вероятности, вступило в бой лишь с авангардом армии Хубилая. Дальнейшие события показывают, что несмотря на неопределенный исход последней битвы, Хубилай захватил полный контроль над коренным улусом и получил возможность оказывать значительное давление на базу Ариг-Буги в Минусинской котловине.
После тяжелого поражения и утраты коренного монгольского юрта Ариг-Буга был вынужден обратиться за помощью к своему вероятному союзнику в Средней Азии. За прошедший год Алгуй сумел полностью сломить сопротивление своих противников и взял всю власть в Джагатайском улусе. Ариг-Буга, выдавший Алгую ярлык как хану Джагатайского улуса, тем самым передавал ему и все полномочия по сбору налогов, что предоставляло тому возможность воспользоваться этим для укрепления собственной власти, не оглядываясь на назначившего его не вполне легитимного каана. И вполне естественно, что Алгуй вовсе не хотел делиться с оказавшимся в кризисной ситуации «кааном» собранными товарами, зерном, конями и серебром. Вполне уяснив сложность положения Ариг-Буги, утратившего Монголию, он повернул против бывшего союзника, и отказался делить с ним доходы от налогов, которые сам назначал и собирал. Когда посланцы Ариг-Буги явились к Алгую и потребовали раздела собранных налогов, он долго тянул с ответом, пока послы не потеряли терпение и не стали настаивать на немедленной выдаче доли каана. Вынужденный действовать, Алгуй казнил послов, пойдя на явное предательство, что делало неизбежным конфликт с Ариг-Бугой.
Ариг-Буга выступил из Монголии в Среднюю Азию, чтобы вернуть свою верховную власть и наказать строптивого ставленника. Уходом его армии в полной мере воспользовался Хубилай, который перевез сюда припасы, оставил небольшой воинский контингент и назначил чиновников, предупредив их, чтобы они не слишком обременяли жителей только что завоеванных областей. Он, однако, не смог преследовать Ариг-Бугу, поскольку, по свидетельству Рашид ад-Дина, к нему прибыли гонцы и доложили, что в Китае, ввиду отсутствия каана, обнаружились промахи и расстройство в делах. Хубилай был вынужден вернуться в Китай для подавления восстания, вспыхнувшего здесь, и направился в Кайпинфу, чтобы посвятить основное внимание этой угрозе, которая представлялась ему куда более опасной, чем даже война с Ариг-Бугой. Китайские проблемы Хубилая развязали руки его непокорному брату. Теперь Ариг-Буга мог воевать с Алгуем, особенно не опасаясь удара с тыла. Он повел свои войска к реке Или в Семиречье. Здесь его авангард под командованием Кара-Буги столкнулся с главными силами Алгуя и был полностью разбит. Кара-Буга был убит, а Алгуй, одержав эту победу уверил себя в том, что его проблема с Ариг-Бугой полностью разрешена. На радостях он устроил многодневные пиршества и даже распустил по домам значительную часть своей армии. Но эта его радость была весьма недолгой. Вскоре остатки его армии были обращены в бегство подошедшим главным войском Ариг-Буги. При этом Ариг-Буга занял базу Алгуя в Алмалыке, и вынудил того бежать в западные оазисы Срединной Азии – Хотан и Кашгар.
Но видимый успех похода Ариг-Буги обратился пирровой победой. Алмалык находился в скотоводческих степях, в его окрестностях почти не было земледельческих хозяйств, и потому не мог дать необходимых запасов зерна для ведения той войны на истощение, которую фактически навязал ему Хубилай. Ариг-Буга так и не получил надежных источников поставок зерна и оружия, а еще оставшиеся силы Алгуя блокировали подходы к южным земледельческим оазисам, располагавшимся в более плодородных областях Синцзяна. По большому счету, Ариг-Буга оказался даже в более сложном положении, чем раньше. Ну а если судить по предвзятому изложению Рашид ад-Дина, то своими непродуманными действиями он только усугублял эти трудности. Он очень жестоко обращался с пленными, захваченными на войне с Алгуем, предавая их пыткам и казнив многих, даже тех, кто не поднимал против него оружия. Такая неоправданная жестокость отталкивала от него собственных сторонников, побуждая их дезертировать. Дезертирство особенно усилилось во время очень суровой зимы 1263 года И воины Ариг-Буги, и мирное население сильно страдали от голода, за зиму погибло много людей и лошадей. К весне его покинули даже некоторые самые ярые приверженцы. Один из сыновей Хулагу, Джумухур, сославшись на болезнь, уехал в Самарканд. Сын Менгу Урунгташ потребовал у Ариг-Буги яшмовую печать своего отца. Когда посланцы Ариг-Буги привезли ему печать, он забрал ее и тут же перебежал к Хубилаю. Даже разбитый Алгуй, прознавший о трудностях Ариг-Буги, приготовился изгнать своего бывшего союзника и нынешнего врага из бассейна реки Или и Семиречья.
К 1264 году Ариг-Буга оказался в практически безвыходной ситуации. Из-за дезертирства своих сторонников он уже не мог продолжать борьбу с Алгуем, а отступать можно было только во владения Хубилая. В такой ситуации Ариг-Буга принял решение сдаться на милость старшего брата. Он приехал в Кайпинфу (в 1263 году переименованный в Шанду) и здесь предстал перед торжествующим Хубилаем. После некоторой заминки, вызванной вполне понятной неловкостью, братья обнялись и со слезами примирились. Рашид ад-Дин и тут не преминул ужалить нелюбимого им Ариг-Бугу. Он рассказывает, что Хубилай утер слезы с лица брата и мягко спросил его: «Дорогой братец, кто был прав в этом споре и распре – мы или вы?» Ариг-Буга с определенным вызовом якобы ответил: «Тогда – мы, а теперь – вы!» Этим коротким диалогом Рашид ад-Дин показывает неблагодарность Ариг-Буги и отсутствие у него братских чувств, которые только что столь ярко проявил Хубилай. Но, учитывая предвзятость персидского историка по отношению к Ариг-Буге, скорее всего, этот разговор – лишь плод авторского воображения. В любом случае, Хубилай сначала не стал никак наказывать брата. Но такая снисходительность оттолкнула многих его сторонников, которые считали, что Ариг-Буга и его приверженцы не должны остаться безнаказанными. Некоторые открыто высказали свое недовольство, но особое впечатление на Хубилая произвели возражения Хулагу. Тогда Хубилай, согласно Рашид ад-Дину, попытался унять недовольных, приказав Ариг-Буге не показываться на его глаза целый год. Видимо, монголы сочли это наказание слишком мягким: они требовали чистки в рядах изменников, поддержавших Ариг-Бугу. Допросив Ариг-Бугу и выяснив, кто побудил его оспорить права старшего брата, Хубилай объявил одним из главных вдохновителей заговора Болгая, очень влиятельного сановника при Мункэ, и казнил его. Та же участь ждала еще девятерых главных приспешников Ариг-Буги.{Россаби, М. Золотой век империи монголов. СПб.: Евразия, 2009. С.106-107.}
Настало время судить и самого Ариг-Бугу. Но Хубилай не захотел брать на себя единоличную ответственность за жизнь брата и решил созвать специальный курултай и для суда над ним и, что было особенно важно, для окончательного подтверждения собственного избрания на трон великого хана. Теперь, после устранения Ариг-Буги, это могло показаться простой формальностью.
Восстановление единства Монгольской державы и объявленный Хубилаем общеимперский мир могли казаться современникам этих событий столь же незыблемыми, как установления Великой Ясы Чингисхана. Хубилай располагал гигантской армией, составленной из ветеранов китайской войны; его верховную власть и авторитет признали все Чингизидские дома. Де-факто он уже являлся великим кааном Йеке Монгол Улус, дело оставалось за малым: для утверждения решений не совсем легитимного курултая в Кайпинфу требовалось собрать более представительный курултай, на который съехались бы все ведущие Чингизиды. В значительной мере это было формальностью, но формальностью, освященной законами божественной Ясы. Пятидесятидвухлетний Хубилай, уже не раз показавший свои таланты политика и полководца, отлично сознавал первостепенность этой задачи. И, начиная с осени 1264 года, он предпринимает серьезные шаги в этом направлении.
Главным для хана было добиться примирения и согласия двух знаковых фигур меняющейся структуры государства – заклятых врагов Хулагу и Берке. Хубилай сумел поставить дело так, что оба вождя улусов согласились на его верховный арбитраж в вопросе о спорных территориях в Арране и Азербайджане. Тем самым приезд на курултай обоих ханов оказался в их собственных интересах, и они, один за другим, дали согласие немедленно приехать на великое собрание Чингизидов в Каракоруме. С неменьшей пылкостью согласился на приезд и новый глава Джагатайского улуса Алгуй, ставший верным сторонником Хубилая и уже получивший от него ярлык, подтверждающий права на владения. Не посмел сопротивляться и разбитый Алгуем вождь Угедэидов Хайду: его силы были несопоставимо малы в сравнении с мощью каана.
В новый, 1265 год Хубилай-хан вступал на вершине могущества. Уже на весну этого года был назначен новый курултай, который должен был окончательно расставить все точки над “i”. Но… «человек предполагает, а Бог располагает». В феврале неожиданно умирает совсем еще не старый Хулагу, и в только что образованном улусе ильханов возникает почти неизбежная на Востоке сумятица. Против бесспорного наследника – первенца Хулагу, Абаги – попытался выступить третий сын умершего ильхана Юшумут. Он, впрочем, довольно быстро осознал бесперспективность своих планов: никто из серьезных военачальников и чиновников его не поддержал. Юшумут смирился и признал власть брата, однако слухи о распрях в доме ильхана уже расползлись и дошли до Берке, который немедленно решил воспользоваться таким случаем для окончательного решения проблемы «Чингисханова дара». Он направляет в Закавказье армию под командованием знаменитого впоследствии темника Ногая, а вскоре приходит туда и сам, с огромным войском. Так смерть Хулагу и вновь вспыхнувшая монгольская междоусобица помешали быстрому созыву курултая, и Хубилаю пришлось улаживать очередной кризис.
Тут, к вящей радости великого хана, в 1266 году умирает и сам Берке, так и не успевший разобраться с Абагой. Армия Джучидов незамедлительно отступает в ставшие родными приволжские степи, и наметившаяся война заканчивается сама собой. Новый владыка улуса Джучи – Менгу-Тэмур, который явно не слишком уверенно держится на троне, без большого промедления признает верховную власть Хубилая, в надежде подкрепить свою, еще довольно шаткую, власть ханским ярлыком. Ильхан Абага, разумеется, тоже ничего не имеет против – ярлык ему нужен не меньше – и ситуация складывается вполне благоприятно для Хубилая. Примерно в это же время, тяжело заболел и умер многострадальный Ариг-Буга, избавив Хубилая, по крайней мере, от судилища над родным братом. Его смерть пришлась как нельзя более кстати и уже одним этим, разумеется, вызвала подозрения. Неожиданная болезнь и ее быстрое течение тоже наводили на размышления. Ариг-Буга был крепким мужчиной, не достигшим еще и 50 лет, и, видимо, не страдал никакими серьезными заболеваниями. Некоторые ученые сомневаются в его естественной смерти, а некоторые уверены в том, что он был отравлен. Конечно, само его присутствие служило постоянным напоминанием сомнительности избрания Хубилая великим ханом, и устранение бывшего противника могло способствовать укреплению стабильности во владениях его старшего брата.
Но и это была не последняя смерть. В том же году умирает верный союзник Хубилая, Джагатаид Алгуй, и в улусе вспыхивает короткая яростная борьба за власть между правнуками Джагатая – Мубареком и Бораком. Победу одерживает Борак, которого на тот момент поддержал Хубилай. К осени 1266 года великий хан монголов мог считать кризис преодоленным, все новые владыки дали согласие приехать на курултай в 1268 году. И тогда Хубилай решает возобновить внешнюю войну – в 1267 году его армия обрушивается на Сунский Китай. Но… злая ирония судьбы – в этом же году вспыхивает новая распря, которую позже назовут Великой смутой. Эта смута будет длиться без малого сорок лет и окончательно разорвет тело единой Монгольской империи Чингизидов.
Начало конфликта вовсе не предвещало столь разрушительных последствий. Просто Борак, уверенно севший на трон в Мавераннахре, решил провозгласить себя ханом всего Джагатайского улуса, хотя ярлык Хубилая давал ему право только на регентство. Казалось бы, не особо значащая мелочь, но великий хан не мог поступиться принципами и потому отправил небольшую армию под командованием Коюнчи разобраться в ситуации и успокоить строптивого Борака. Тот, однако, «добрых» намерений каана не понял, разбил войско Коюнчи в сражении, а затем выгнал из Восточного Туркестана имперского наместника, тем самым восстановив улус Джагатая в исконных границах. Хубилай же, серьезно завязнувший в Китае, не смог немедленно приструнить зарвавшегося Джагатаида. И тогда, почувствовав слабину, на авансцену вступает главный герой смуты – внук Угедэя Хай д у.
До 1268 года каан не считал Хайду серьезным соперником. Силы его были невелики, Угедэйский улус превратился почти в фикцию, не имел Хайду и поддержки никого из Чингизидов. Но мятеж Борака резко изменил ситуацию. Стал вновь возможен союз Джагатаидов и Угедэидов, притом при вероятной негласной поддержке со стороны дома Джучи. И Хайду рискнул. К осени этого же года он занимает все Семиречье, вплоть до долины Иртыша, и объявляет о полном восстановлении Угедэйского улуса. Но на этом Хайду не останавливается. Он заявляет, что не признает Хубилая великим ханом монголов – мол, настоящим кааном был Ариг-Буга, и потому нужны новые выборы хана.
Расчет Хайду на поддержку других Чингизидов первоначально не оправдался. Ни Менгу-Тэмур, ни Борак не решились поддержать его. Больше того, Борак, видимо, надеясь задобрить Хубилая, начинает, и весьма успешно, военные действия против Хайду. Внук Угедэя отступает на запад и здесь натыкается на войско Менгу-Тэмура, который, пусть и неохотно, но подчинился ярлыку Хубилая, требующему разобраться с мятежником.
И здесь события принимают совершенно неожиданный и весьма неприятный для великого хана оборот. Два вождя противостоящих армий решают встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию. Мы не знаем, как проходил разговор в шатре Менгу-Тэмура, но зато его результаты очень хорошо известны. Менгу-Тэмур не только полностью примирился с Хайду, но и признал его приоритет в правах на великоханский престол и даже дал ему несколько собственных туменов для борьбы с Бораком. Хайду не замедлил воспользоваться нежданной помощью своего племянника. Борак вскоре был разбит и бежал в Мавераннахр. Джагатаид был в отчаянии: он оказался одновременно врагом и каана, и его противников. И в тот момент, когда он ждал, откуда же будет нанесен последний, смертельный удар, к нему прибывают послы Хайду с предложениями мира и братской любви. Воспрянувший духом Борак немедленно заключает с внуком Угедэя союз и обещает прибыть на собираемый тем курултай. А вскоре Хайду склоняет на свою сторону остальных Джагатаидов и многих других монгольских вождей, уже почувствовавших тяжелую руку Хубилая.
Здесь любопытно бросить взгляд на эту незаурядную личность. Вряд ли можно назвать случайным стечением обстоятельств его более чем тридцатилетнее сопротивление значительно превосходящим силам Хубилая, а затем и его преемника Тэмура. Фактически, лишь смерть Хайду (от естественных причин) подвела черту под этой бесконечной войной. Мнения и современников, и историков о нем расходятся. Рашид ад-Дин относится к Хайду, пожалуй, с еще большей ненавистью, чем к Ариг-Буге. Для него он изменник, разрушитель всего святого, по сути, бандит с большой дороги, которого не оправдывает даже близкое родство с чрезвычайно уважаемым Угедэем. «Юань-ши» называет его грабителем, обвиняет в лицемерии и притворстве. Однако, подобные картины, написанные современниками, вряд ли дают правильное представление о личности Хайду. Он не был ни лицемером, ни изменником, хотя его часто обвиняют в этом китайские источники. Грабеж отнюдь не был его единственной и, тем более, главной целью. Его важнейшая задача состояла в сохранении кочевнического общества и ограждении кочевого образа жизни от посягательств со стороны Хубилая. Он вовсе не собирался разрушать процветающие поселения или подрывать торговлю. На самом деле он основывал новые города и перестраивал старые, пострадавшие от монголов на разных этапах монгольских нашествий. Он нашел новое место для Андижана, к северо-западу от будущего главного торгового центра Кашгара, и перенес туда город. Вскоре этот город стал средоточием деловой активности центральных областей Средней Азии. Еще одним городом, в который задуманная Хайду программа экономического возрождения, вдохнула новую жизнь, был Термез. Расположенный к юго-западу от Андижана, он вернул себе былую славу центра исламской теологии и важнейшей караванной стоянки на торговых путях, пересекающих Среднюю Азию. Уже эти примеры доказывают, что в план Хайду вовсе не входило безжалостное опустошение среднеазиатских городов и оазисов или расширение пастбищ за счет традиционной экономики региона. На самом деле он просто продолжал курс своего великого деда Угедэя.
Принципы, которых он придерживался в управлении своим улусом, тоже свидетельствуют о значительной взаимной притирке с оседлыми среднеазиатскими культурами. Конечно, он не создал централизованного правительства из тщательно отобранных, способных чиновников, и не ввел четких правил и законов, которыми должно было бы руководствоваться такое правительство в своих действиях. Подобные компромиссы были для него немыслимы. Но все же он стремился обеспечить на своих землях безопасность оседлому населению. Он не позволял своим подчиненным разграблять города и угнетать их жителей. Вместо этого он обложил города налогами, а полученные доходы шли на содержание армии.
Такая политика укрепляла положение Хайду в Средней Азии. Конфликты между кочевниками и горожанами, разобщавшие его подданных, стихли. Однако, несмотря на шаги к примирению с земледельцами, Хайду сознавал себя настоящим кочевником и упрекал Хубилая в капитуляции перед оседлой культурой. В глазах Хайду, главного поборника традиционного монгольского образа жизни, Хубилай предал свое прошлое и недостоин доверия. И в этих своих взглядах Хайду был далеко не одинок, он нашел довольно значительное количество союзников и даже сумел вполне успешно сплотить их. Он приобрел значительный авторитет и доверие у большого числа потомков Чингисхана, косо смотрящих на постепенно превращающуюся в чисто китайскую империю державу Хубилая. Больше того, можно сказать, он стал их знаменем.
В 1269 году все поддерживающие Хайду Чингизиды собираются на великий курултай у реки Талас.{Талас – река и местность, весьма знаменитые в истории. Здесь состоялись две крупнейшие битвы из числа тех, что определяют векторы исторических эпох. В первой из них была окончательно пресечена экспансия Китая на запад, во второй – остановлено движение на восток непобедимых доселе арабов. Так что, в некотором смысле, Талас можно считать центральной точкой Азии.} Дальше сведения наших источников расходятся. По одним данным, на этом курултае Хайду был официально провозглашен великим кааном Йеке Монгол Улус; по другим – только объявлен законным претендентом на этот пост. Но как бы то ни было, Таласский курултай и юридически, и фактически расколол единую державу Чингизидов на две части. Первую составляли владения великого хана Хубилая (не признанного Таласским курултаем) и его союзников – Хулагуидов. Вторую – земли вновь провозглашенного каана (или претендента – это не столь важно) Хайду и примкнувших к нему Джагатаидов и Джучидов. И по законам, четко прописанным в Ясе Чингисхана, оба каана были нелегитимными; и тот и другой не избирались действительно общемонгольским курултаем. Держава Чингизидов вступила в эпоху распада.
Важной особенностью Таласского курултая было то, что он разделил Йеке Монгол Улус не только по территориальному, но и по идеологическому признаку. Хубилай, искусный политик, все более склонялся к проверенному тысячелетиями китайскому имперскому опыту управления и функционирования державы (в 1271 году провозглашение им династии Юань и формально утвердило эти предпочтения). Хайду и его соратники выступали как поборники старого монгольского образа жизни: они декларировали свою ненависть к оседлому быту и даже поклялись никогда не приближаться к городам. Это шло в русле главного завета Чингисхана и привлекло к ним немало сторонников. В общем, сложилась та же коллизия, что когда-то разорвала державу Хунну. Но, заметим при этом, что Хайду полностью отказался от выполнения другого важнейшего наказа Потрясателя Вселенной – расширения империи до последних пределов мира. Хубилай же до конца своей жизни бился за выполнение этого предназначения монголов. Во многом именно это отвлечение войск для внешних завоеваний и не позволило ему справиться с внутренним конфликтом. Парадоксально, но факт: дух и буква установлений Чингисхана, оказались разорваны между двумя непримиримыми противниками, каждый из которых считал себя единственно верным последователем заветов великого предка. Но только Хубилай по-настоящему пытался раздвинуть созданный гениальным дедом Йеке Монгол Улус до «последнего моря».

@темы: Пётр царевич Ордынский, 1262, Доманин, Раковорская битва

---

Совпадения

Попытка (довольно авантюрная) Пшемысла II Оттокара заместить "вакантный" литовский престол по времени совпадает (конец 1267-январь 1268) с военной авантюрой новгородцев в Датской Эстонии и с политической авантюрой архиепископа Зуербеера и Гунцелина Шверинского, направленной против Ордена. Три авантюры в одну зиму!

Если Дубонис прав, и за спиной Пшемысла действительно стоял Орден (Прусское отделение?), то у "орденской мирной инициативы" появляется ещё одно обоснование. Если не прав (а его версия выглядит шатко по ряду причин), то Пшемысл добавил Ордену головной боли на литовском направлении - что, опять таки, обосновывает ОМИ, хоть и с других позиций.

Впрочем, кто бы ни был инициатором этой претензии, начало её следует отнести к 1264 году - булла от 4 июня. Дубонис связывает (стр. 136) со смертью Тройната не позже февраля того же года и с вокняжением Войшелка. Орден в это время, кажется, ещё не в том положении, чтобы негласно предлагать Литву кому бы то ни было - донация Миндовга от июня 1260. Можно ли связать соглашение Пшемысла с Орденом от 19 сентября 1267 г со смертью Войшелка, или переговоры шли параллельно и независимо от событий в Литве? Тут же были замешаны польские князья (мазовецкие и куявские), которым по соглашению Пшемысл предполагал передать литовские земли в лен; вспомн. - поход Войшелка ... Вайшвилкас хитростью сумел ослабить влияние Галицко-Волынских князей на Литву. Во время похода во владения краковского князя Болеслава Застенчивого (как месть за опустошение части ятвяжских земель в июне 1264 г.) он в состав своего войска включил и часть войска Шварна. Болеслав Застенчивый в ответ на действия Вайшвилкаса организовал поход в Галицкие и Волынские земли и разгромил войска Василько Романовича и Шварна, который впервые непосредственно сам руководил войском. Болеслав V Стыдливый (Калишский; польск. Bolesław Wstydliwy; 21 июня 1226 — 7 декабря 1279)

В январе 1268 папа ограничил свободу действий короля в Литве. Дубонис связывает это с охраной Латераном прав Ордена (тем самым он противоречит собственной версии, согласно которой именно Орден и стоял за действиями Пшемысла). А не замешан ли здесь, часом, опять Зуербеер? С одной стороны, Литва не входила в его архиепископию. С другой - он был наиболее верным проводником воли Рима в регионе и готов был на всё, чтобы насолить Ордену. (UPD - не забывать о проекте Калишского архиепископства!)

Интересны выкладки о родственно-политических отношениях между Пшемыслом, Белой IV, Львом Даниловичем и польскими князьями (стр. 139). "Может быть, это совпадение, однако после королевского съезда 1266 г. [в Венгрии, при дворе Белы, 23 марта], в котором одним из участников был князь Лев, Пшемысл решительно взялся за "литовские" дела." Стоит вспомнить, что это год укрепления в Литве власти Войшелка и бегства Довмонта.

Далее Дубонис даже предполагает союз между Львом Даниловичем и Тройденом. Таким образом, убийство Войшелка, в его интерпретации (исполнитель - Лев, власть получил Тройден) становится заговором, который повторяет заговор против Миндовга (исполнитель Довмонт, власть получил Тройнат).

@темы: выписки, Литва, Дубонис, Зуэрбеер, Раковорская битва

---

@темы: музыка

---

Матёрый какой человечище -

Гартевельд Вильгельм Наполеонович (Хартевельд Юлиус Наполеон Вильгельм) (5.04.1859, Стокгольм — 1.10.1927, там же), шведский композитор, дирижер, этнограф-фольклорист. Окончил Лейпцигскую консерваторию, работал в России в 1882-1918. Собирал песни каторжан, ссыльных поселенцев и "инородцев" Сибири, где провел полгода (1907). Создал в Москве (1908) ансамбль, исполнявший эти песни, совершил с ним концертное турне по стране. Летом 1910 на эстраде московского сада «Эрмитаж» было анонсировано представление в декорациях и костюмах, подготовленное Г., — «Песни каторжан в лицах». Спектакль запретили за несколько дней до премьеры. В 1912 в больших залах Благородного собрания Петербурга и Москвы, а затем и в провинции прошли организованные Г. и под его управлением «Исторические концерты», в которых исполнялись собранные им «песни времен нашествия Наполеона». Как композитор писал музыку для моск. кабаре «Летучая мышь» («Благотворительный концерт в Крутогорске» и др.), автор оперы «Песнь торжествующей любви» (по И. Тургеневу), романсов.
После окт. 1917 с первой волной эмиграции уехал в Константинополь (1919), с 1920 в Швеции. 12 обработок «песен каторги» Г. записаны на грампластинки и выпущены с его пояснительной брошюрой (СПб., 1909).
Автор путевых очерков: «Каторга и бродяги Сибири» и «Среди сыпучих песков и отрубленных голов. Путевые очерки Туркестана (1913)».

shkolazhizni.ru/archive/0/n-28847/
Восхищался своеобычностью Челябинска: «Мне пришлось побывать во всех городах европейской и азиатской России, был я и на Кавказе, но, смело ручаюсь, что ни один город не носит такой поразительной и исключительной физиономии, как Челябинск. Если вы читали гениальные рассказы Брет-Гарта из жизни и нравов дальнего запада Америки, то вы получите представление о нравах в Челябинске . Это какой-то «вольный город» для которого закон не писан… Закон каждый носит с собой в кармане в виде браунинга, так как с наступлением темноты без такого «аргумента» никто на улицу не выходит… У меня посейчас хранится афиша концерта, где напечатано, что «для безопасности публики по возвращении ее домой из концерта будет выставлена воинская охрана».

www.rulife.ru/mode/article/557/
родственники и атмосфера


Предтеча предтеч т. наз. "русского шансона" (что и здесь безоговорочно признаётся). И одновременно - основоположник фонда сакральных советских песнопений. Вот так странно пересеклись сущности.
Интересно, что имел против него Булгаков (эпизод из МиМ с учреждением, против воли запевшим "Славное море, священный Байкал")?

@темы: разное

---

История и археология восточноевропейской деревни. Выпуск І

mirknig.com/knigi/history/1181629238-istoriya-i...
История и археология восточноевропейской деревни. Выпуск І
Издательство: Брянск: Брянская государственная сельскохозяйственная академия
Год: 2011
Количество страниц: 198
Формат: pdf

Сборник научных статей издан по итогам работы Международной научной конференции «Проблемы аграрной истории и археологии Восточной Европы», которая состоялась в Брянской государственной сельскохозяйственной академии 22-23 сентября 2011 г.

Содержание

Содержание.
От редактора.
Археология.
Капустин К.Н. «Взлёт на холмы» и южнорусские исторические реалии.
Квитковский В.И., Пашкевич Г.А., Горбаненко С.А. К вопросу о земледелии населения салтовского селища Пятницкое-I.
Кишлярук В.М. Ужесточение природно-климатических условий как фактор развития земледелия на древних поселениях Нижнего Приднестровья.
Новик Т.Г., Руденок В.Я. Сельскохозяйственные орудия труда из археологической коллекции Национального архитектурно-исторического заповедника «Чернигов древний».
Новичихин А.М. Экологическая характеристика хозяйственной деятельности сельского населения хоры Горгиппии (по материалам поселения Андреевская щель-I).
Новожеев Р.В., Потворов И.И. Брянский «Сусанин» (об одной историко-археологической загадке).
Свистун Г.Е., Горбаненко С.А. Потребительские предпочтения продуктов земледелия как проявление градообразующих тенденций на примере Чугуевского городища Салтово-Маяцкого времени.
Стародубцев Г.Ю. Начало исследований городища Жидеевка.
Сытый Ю.Н. Исследования древнерусской деревни на Черниговщине.
Черненко Е.Е., Кедун И.С. Древнерусское поселение у с. Путивск на территории сельской округи Новгород-Северского.
Чубур А.А. О доместикации песца в палеолите бассейна Десны.

История. Этнография. Культура.
Альмяшова Л.В., Романова Е.Н., Сапожников С.Е. Сельская повседневность: производство кровяной колбасы в домашних условиях.
Барынкин А.В. Образ трудовых масс в официальной большевистской пропаганде периода советско-польской войны 1919-1921 гг.
Барынкин В.П. Аграрные исследования в России в первой трети XX.
Безгин В.Б. Гендерные роли в семейной обыденности русских крестьян конца XIX века.
Ворон В.П. Развитие женского аграрного образования на территории Надднепрянской Украины в последней четверти XIX-начале XX века.
Герасимчук А.М. Столыпинские аграрные преобразования в Черниговской губернии в 1906 – 1908 гг.
Гузенков С.Г. Выходцы из российских губерний в церковных документах юга Украины второй половины XIX – начала XX в.
Данилов П.Г. Техника в хозяйстве крестьян Западной Сибири в конце XIX-начале XX века.
Житков А.А. Парадигма «крестьянской революции» 1917-1922 годов в постсоветской историографии.
Искендеров Г.А. Образ жизни сельского населения Дагестана в 70-е годы XX века.
Кирьянова Е.А. Советская авторитарная система и колхозная деревня в конце 1920-х – начале 1930-х годов: становление механизма взаимоотношений.
Книга М.Д. Сельскохозяйственные школы в конце XIX – начале XX вв.
Левченко О.Ю. Читинское землемерное училище.
Лысенко Ю.М. Изменения в сельском хозяйстве Дагестана в 20-е гг. XX в.: новации и проблемы.
Медведев В.В. Чувашская усадьба в Башкирии во второй половине XIX-начале XX вв.
Мищанин В.В. Аграрная политика в Закарпатье в 1944-1950 гг.
Морозов А.Г. Крепостные люди ростовских крестьян-огородников в конце XVIII – первой половине XIX в.
Мотков С.И. Историческая судьба поселений Берники бывшего Алексинского уезда Тульской губернии. Археографические заметки.
Мотревич В.П. Сельское хозяйство Урала в 1946-1960 гг.
Мухин Д.А. Способы формирования кворума на сельских сходах Вологодской губернии конца XIX – начала XX вв.
Новожеев Р.В. Семья и крестьянское домохозяйство в домонгольской Руси: исторические и историографические заметки.
Новожеева И.В. Проза 1970-х гг. о раскрестьянивании русской деревни.
Поляков Г.П. Из истории сельскохозяйственных музеев провинциальной России. Трубчевский земский музей пчеловодства в начале XX в.
Посохин И.А, Посохина Г.И. Словацкая деревня: специфика и традиционные черты.
Романович П.С. История села Мотоль и аграрных отношений до начала XX века.
Сердюк И.А. Мигранты с сёл в среде городского населения гетманщины.
Сологубов А.М. Проблемы становления сельского хозяйства в Калининградской области (1940-е-1950-е гг.): ценологический подход.
Старовойтов М.И. Крестьянство белорусско-российско-украинского пограничья в 1897-1917 гг. (социокультурный аспект).
Стародубец Г.Н., Стародубец Г.Ю. Украинское село в период голода 1946-1947 гг. в региональном измерении Житомирской области.
Сулимов В.С. Организация праздников древонасаждения в Шадринском уезде Пермской губернии на рубеже XIX-XX веков.
Терещенко Е.А. Обрядовая жизнь и верования крестьянства Российской империи в первой половине XIX века по судебным и нарративным источникам.
Токарев Н.В. Тамбовское крестьянство и земская агрономия в период столыпинского землеустройства.
Чуркин М.К. Природно-географические детерминанты аграрного кризиса в районах миграционной активности населения во второй половине XIX – начале XX вв.
Шорина Е.Н. «Власть на селе» на примере колхозов Вологодской области в 1960-е годы.
Сведения об авторах.

@темы: книги, Пётр царевич Ордынский, обзор сборника

---

Лаушкин Малоизученный эпизод ростовского летописания второй половины XIII века

rostmuseum.ru/publication/historyCulture/2001/l...
Лаушкин А. В. Малоизученный эпизод ростовского летописания второй половины XIII века // История и культура Ростовской земли. 2001. Ростов, 2002, С. 6-13

Самостоятельное ростовское летописание существовало на протяжении нескольких столетий, его фрагменты можно отыскать в большинстве уцелевших летописных сводов. Исследователи не раз обращались к истории летописного дела в Ростове1. Содержащиеся в научной литературе наблюдения позволяют представить важнейшие вехи в развитии ростовского летописания и сделать вывод о его тесном взаимодействии с летописными традициями других книжных центров Древней Руси. При этом следует признать, что многие вопросы, касающиеся летописания Ростова, все еще далеки от своего окончательного разрешения. В частности, относится это к летописанию второй половины XIII в.

Ростовское летописание XIII в. полнее всего сохранилось в составе Лаврентьевской (далее – ЛЛ) и Троицкой (далее – ТЛ) летописей, передающих великокняжеский Свод 1305 г., а из числа поздних памятников – в составе Никоновской летописи (далее – Ник.), испытавшей сильное влияние летописи Троицкой (или предшествующего ей свода конца XIV в.2) посредством двух источников – Симеоновской летописи (далее – СЛ) и протографа Владимирского летописца; в Ник. отразилось и ростовское владычное летописание3.

Еще А.А. Шахматов, рассматривая известия ЛЛ (Свода 1305 г.) за XIII в., обратил внимание на использование ее составителем начиная с 1206 г. материалов Ростовской летописи, из которой была заимствована «значительная часть содержания в части, обнимающей известия первых шести десятилетий XIII в.»4. М.Д. Приселков, который обосновал возможность использования Симеоновской летописи для восполнения утрат ЛЛ за 1263-1283 и 1287-1294 гг.5, указал на то, что нить ростовских известий тянулась в Своде 1305 г. не только до 60-х годов XIII в., но и далее – до 1281 г. В отличие от своего учителя исследователь полагал, что соединение ростовских и других северо-восточных (прежде всего – владимирских) известий, попавших в Свод 1305 г., произошло не при его составлении, а ранее и в несколько этапов – в летописных сводах 1239, 1263 и 1281 гг. Последний из них, по предположению исследователя, был создан неростовцем при дворе великого князя Дмитрия Александровича в Переяславле-Залесском, но в его основу было положено ростовское летописание6. Д.С. Лихачев усомнился в существовании названных сводов и связал ростовское летописание середины XIII в. с именем ростовской княгини Марии Михайловны, вдовы погибшего в 1238 г. князя Василька Константиновича. По заключению ученого, после смерти Марии в 1271 г. прекращаются «систематические записи ростовского летописания, продолженные лишь несколькими некрологами»7 (что, как будет показано ниже, не совсем точно). А.Н. Насонов вернулся к вопросу о времени соединения ростовского и владимирского источников в Своде 1305 г. Согласившись с гипотезой М.Д. Приселкова о существовании великокняжеского Свода 1281 г., составленного на ростовском материале, он пришел к выводу, что соединение источников произошло при создании именно этого Свода (но не в Переяславле, а во Владимире)8. По мнению Ю.А.Лимонова, соединение последовало на рубеже 1278-1279 гг., когда в Ростове на основе местного летописания была переработана владимирская летопись. Политическую цель этой переработки Ю.А. Лимонов видел в желании «доказать и обосновать» права ростовского князя Бориса Васильковича на великое княжение9 (при этом исследователь оставил в стороне тот факт, что Борис умер еще осенью 1277 г.).

Несмотря на разнообразие приведенных точек зрения, всех исследователей объединило желание как-то объяснить постепенное угасание череды ростовских известий в Своде 1305 г. на рубеже 70-80-х гг. XIII в. Учитывая, что летописание в Ростове продолжалось и после этого времени (на это указывают чтения Московско-Академической летописи и других летописей, отразивших ростовское владычное летописание), наиболее убедительным следует признать предположение, что ростовское летописание, доведенное до названного срока, было использовано в каком-то внешнем летописном центре. Теоретически, это могло случиться спустя годы и даже десятилетия (вплоть до начала XIV в.), но вероятнее всего, ростовский материал был употреблен вскоре после его перемещения из Ростова – при создании великокняжеского Свода 1281 г., гипотеза о существовании которого выглядит достаточно правдоподобно.

Что же представляла собой ростовская летопись, отразившаяся в Своде 1305 г.? Ответить на этот вопрос позволяет обращение к ее заключительным известиям. Как свидетельствует СЛ (основной источник для восстановления чтений Свода за конец 70-х – начало 80-х гг. XIII в.), а также сохранившиеся фрагменты ТЛ, начиная со второй части летописной статьи 6784/1276 г. ростовские известия становятся вдруг очень подробными, отличаясь от редких и лаконичных записей за предыдущие годы. Под 6484/1276 г. встречаем явно ростовское известие о смерти великого князя Василия Ярославича и «съезде великом», приуроченном к его похоронам; под 6485/1277 г. – известия об отъезде ростовского князя Бориса Васильковича с сыновьями Дмитрием и Константином, его брата белозерского князя Глеба Васильковича с сыном Михаилом и других князей в Орду; о болезни, смерти и похоронах Бориса; об участии Глеба с другими князьями в удачном походе хана Менгу-Темира на ясов; под 6486/1278 г. – известия о торжественном возвращении Глеба с сыном и племянником в Ростов; о свадьбе сына Глеба Михаила; об отправлении Михаила отцом в Орду на новую «воину»; о смерти Глеба на ростовском княжении, а также пространный некролог, посвященный почившему; под 6787/1279 г. – известие, что новый ростовский князь Дмитрий Борисович «съ грехомъ и неправдою» отнял у Михаила Глебовича его волости. Большая часть названных известий содержит точные даты. К этому княжескому по тематике блоку известий под 6788/1280 г. примыкает сообщение о ремонтной деятельности ростовского епископа Игнатия в городском соборе, а также подробный (и, возможно, неростовский по происхождению) рассказ о наказании епископа Игнатия митрополитом Кириллом II за незаконное перезахоронение останков Глеба в 1279 г.; под 6789/1281 г. читается заключительное сообщение, касающееся Ростова, – о ссоре ростовских Борисовичей и их примирении великим князем Дмитрием Александровичем. Точные даты в ростовских известиях за 6787/1279 – 6789/1281 гг. отсутствуют10.

Обращение к оригинальным сообщениям Никоновской летописи (которая, как уже говорилось, могла через памятник, предшествующий ТЛ, в некоторых деталях отразить Свод 1305 г. лучше, чем другие летописи) показывает, что объем летописной работы в Ростове на исходе 70-х гг. был, скорее всего, даже большим, чем его сохранили СЛ и ТЛ. К примеру, в известии Ник. о болезни Бориса читается подробность, что умирающий хотел принять постриг, но ему помешала жена, «чяаше бо живота его»; под 6785/1277 г. во вставном рассказе о женитьбе князя Федора Ростиславича (будущего тестя Михаила Глебовича) имеется уточнение, что согласие на брак Федор испросил не только у матери невесты, вдовствующей правительницы Ярославля, но и у ростовских Васильковичей – Бориса и Глеба11; в известии о походе на ясов Ник. подчеркивает, что хан «повеле» русским князьям идти с ним и вскоре («помале») выступил сам; свадьба Михаила Глебовича определена в Ник. как «съездъ велий отвсюду», кроме того сообщается, что после нее Глеб «сътвори у себя пиръ великъ въ Ярославле»; после сообщения о лишении Михаила Глебовича его волостей в Ник. читается эмоциональное рассуждение, в котором летописец говорит о неизбежности суда Божьего над обидчиком Михаила, ростовским князем Дмитрием Борисовичем12; и др. Можно предполагать, что какие-то из этих чтений Ник. (избыточных по сравнению с СЛ и ТЛ) восходили к Своду 1305 г. Без сомнения, имели к нему отношение и отдельные фрагменты некрологической статьи в Ник., посвященной Глебу Васильковичу. В СЛ-ТЛ и Ник. первоначальный текст статьи сохранился в разных редакциях. Каждая из редакций имеет по отношению к другой дополнительные чтения, притом зачастую связанные между собой (так, к примеру, в обеих редакциях имеются цитаты «блаженъ мужъ, милуя и дая» и «яко вода гасить огнь, тако и милостыня грехы», но только Ник. указывает на их авторство: в первом случае – «Давидъ», во втором – «великий Златоустъ»; цитата из 40-го псалма «блажен разумевааи нища и убога...» в СЛ ограничена 2-м стихом, а в Ник. включает и 3-й). Еще более существенно то, что летописные источники статьи (а ими были, прежде всего, некрологи отцу и деду Глеба Васильковича, фрагменты которых комбинировал автор), отразились и в общем тексте, и в дополнительных чтениях каждой из редакций13, что указывает на независимое восхождение редакций к первоначальному виду статьи, как она отразилась в Своде 1305 г.

Таким образом, не вызывает сомнения, что во второй половине 70-х гг. XIII в. в Ростове имел место всплеск летописной работы. Рассмотрение известий за 6785/1277 – 6788/1280 гг. позволяет назвать ее заказчика. Летописец, вдохнувший жизнь в почти что заброшенную местную летопись, с наибольшим вниманием относится к князю Глебу Васильковичу (брату умершего осенью 1277 г. ростовского князя Бориса Васильковича), княжившему в Ростове до своей кончины 13 декабря 1278 г. Летописец не только описывает все события, связанные с новым ростовским князем и его сыном Михаилом, но и явно предпочитает его почившему брату и его семье. Так, предельно краткому и не имеющему точной даты известию о женитьбе Борисова сына Дмитрия (под 6784/1276 г.) противостоит подробный и датированный рассказ о свадьбе Глебова сына Михаила (под 6786/1278 г.), а строгому, лишенному посмертной похвалы известию о смерти и погребении самого Бориса – пространное повествование о преставлении Глеба, украшенное торжественным некрологом по образцу некрологов прежних ростовских князей. (Некролог Глебу Васильковичу представляет интерес не только как показательный текстологический факт, но и как любопытный идейный памятник своего времени, запечатлевший элементы формирующейся во второй половине XIII в. идеологии «ордынского плена»14. Похвалив князя за то, что он «отъ уности своея, по нахожении поганыхъ татар и по пленении от нихъ Русскыа земля, нача служити имъ и многи христианы, обидимыа отъ нихъ, избави» (ср.: Иер.21:12; 22:3), летописец создает образ благочестивого князя-милостилюбца и храмоздателя – идеальный образ правителя с точки зрения названной идеологии). Симпатия летописца к Глебу выразилась также в резком обличении обидчика его сына князя Дмитрия Борисовича и в не менее резком осуждении епископа Игнатия, вынесшего останки Глеба из ростовского собора (если, конечно, последнее известие принадлежит руке того же летописца).

Какие политические задачи и какой характер имела летописная работа, развернувшаяся в Ростове при князе Глебе Васильковиче?

История вокняжения Глеба Васильковича в Ростове освещается источниками очень туманно. Второй сын ростовского князя Василька Константиновича, он родился в 6744/1236 г.15 В 1238 г. братья Борис и Глеб Васильковичи остались без отца. Обширное Ростовское княжество в годы малолетства братьев находилось под управлением их матери Марии. Впоследствии Борис занял ростовский стол, а Глеб (в 6759/1251 г.) сделался правителем Белозерского удела16, сохранив при этом тесную связь с Ростовом и со старшим братом; в источниках отсутствуют данные о каких-либо конфликтах между Васильковичами. В 1277 г. оба брата с сыновьями поехали в Орду, где 16 сентября Борис скончался. Вдова Бориса и его старший сын Дмитрий отправились с гробом в Ростов, Глеб с сыном Михаилом и племянником Константином Борисовичем – в упоминавшийся уже поход на ясов под началом хана Менгу-Темира. Поход оказался удачным, и 12 июня 1278 г. Глеб с младшими князьями торжественно въехал в Ростов. Летописи ничего не сообщают о действиях не участвовавшего в походе из-за смерти отца князя Дмитрия Борисовича, однако косвенные данные свидетельствуют о том, что Дмитрий во время отсутствия Глеба мог попытаться вокняжиться в Ростове (или по меньшей мере относился к дяде весьма неприязненно). Восходящие к Своду 1305 г. СЛ и ТЛ специально не фиксируют факта вокняжения Глеба, но сразу после смерти брата начинают именовать его «Ростовскии», подчеркивая тем самым естественность перехода власти от старшего брата к младшему17. Иную оценку событий содержат русские статьи «Летописца вскоре патриарха Никифора» – хронографического памятника, сохранившегося в Новгородской Кормчей конца XIII в. Согласно «Летописцу», после смерти Бориса в Ростове «седоста» его сыновья (sic!), «а Глебъ, приехавъ ис Татаръ, княживъ 6 месяць и умре»18. Следует обратить особое внимание на это последнее указание: срок княжения Глеба автор записи считает от его возвращения из Орды (правда, на самом деле Глеб прокняжил в Ростове 7 месяцев), а не от смерти Бориса, после которой он прожил еще 1 год и 3 месяца. То, что известно про Дмитрия в рассматриваемое время, не противоречит версии «Летописца». Дмитрий, согласно летописи, не встречает вернувшегося из Орды дядю, отсутствует (в отличие от брата Константина) на свадьбе Михаила Глебовича, не находится в Ростове во время кончины Глеба и его похорон, а затем, заняв ростовский стол, не только отнимает какие-то (или все?) волости у двоюродного брата Михаила, но и, по-видимому, добивается от епископа Игнатия перезахоронения останков Глеба из ростовской княжеской усыпальницы (в Успенском соборе) в один из городских монастырей, что, без сомнения, имеет политический смысл19. Примечательно, что для такого перезахоронения было избрано самое неподходящее время – первая неделя Великого поста20, когда Церковь предписывает особенно строго поститься и каяться в грехах. Подобная акция в эти дни должна была выглядеть кощунственно (впрочем, бурный нрав Дмитрия, насколько он становится понятен из его биографии и «Послания» Якова Черноризца21, не исключает такой выбор даты). Все эти факты свидетельствуют о конфликте между Глебом Васильковичем и его племянником, который, надо полагать, рассматривал Ростов в качестве собственной вотчины и не признавал прав дяди.

В этих условиях младшему Васильковичу было необходимо упрочить свое положение. В «активе» князя было благосклонное отношение Менгу-Темира (из Орды князья, участвовавшие в походе на ясов, были отпущены «съ многою честью», на следующий год Глеб вновь послал сына на ханскую службу22). Женитьба сына Михаила на дочери ярославского князя Федора Ростиславича летом 1278 г. должна была усилить позиции Глеба в системе межкняжеских отношений. Летописание не осталось в стороне от политических задач момента. Княжеский летописец не только пополнил ростовскую летопись рассказом о событиях последних лет, но и, видимо, занимался редактированием предыдущего материала. Незначительные следы этой редактуры уцелели в Своде 1305 г. Так, под 6761/1253 г. в известии об освящении церкви свв. Бориса и Глеба читаем, что событие произошло «при благовернем князи Борисе и Глебе» (в ЛЛ), «при благовернемъ князе Борисе и Глебе» (в СЛ); аналогичное чтение встречается и под 6770/1262 г. в СЛ в известии о поставлении нового епископа Игнатия, совершившегося «при благовернемъ князе Борисе и Глебе»23. Похоже, в обоих случаях в формулу, называющую правящего князя, было при редактировании добавлено «и Глебе», что должно было представить Глеба в качестве соправителя брата. Объем редакторской работы летописца Глеба выяснить невозможно. Не исключено, что в летопись были вставлены отдельные известия, касающиеся Глеба лично, но при этом заметно, что летописец ничего не знает о его активной деятельности в Белозерском уделе24 (за исключением туманного упоминания в некрологе о строительстве храмов, подтверждаемого позднейшими северными источниками25).

13 декабря 1278 г. во время морового поветрия, от которого «мнози человеци умираху»26, Глеб Василькович скоропостижно скончался. Учитывая враждебную позицию, занятую по отношению к нему и его сыну новым ростовским князем Дмитрием Борисовичем, а также, надо думать, и епископом Игнатием, трудно предположить, что летописец Глеба смог продолжить свой труд в Ростове. Заключительной записью его повествования стало, видимо, известие 6787/1279 г. о лишении волостей Михаила Глебовича, содержащее резкое порицание Дмитрия Борисовича. Возможно, его же перу принадлежало и известие о наказании Игнатия митрополитом под 6788/1280 г. (Московско-Академическая летопись, отразившая владычное летописание, сохранила другую версию этого события – не излагая существа дела, летопись утверждает, что Игнатий пострадал «по оклеветанью»27). Друг с другом эти два известия роднит мотив творимой неправды: Дмитрий Борисович действует «съ грехомъ и съ неправдою», епископ Игнатий – «неправо», «не по правиломъ». Впрочем, не исключено, что рассказ об инциденте с наказанием Игнатия мог восходить и к митрополичьему летописанию, на существование которого указывал М.Д.Приселков28 и которое должно было отразиться в великокняжеском Своде 1281 г. (митрополит Кирилл II скончался в декабре 1280 г. в Переяславле-Залесском, гостя у великого князя Дмитрия Александровича). Что же касается последнего ростовского (по содержанию) чтения Свода 1305 г. – о ссоре Борисовичей под 6789/1281 г., – то оно, учитывая ту роль, которую, согласно летописи, сыграл в их примирении великий князь, скорее всего, было составлено великокняжеским летописцем.

Таким образом, сделанные в настоящей статье наблюдения привели нас к выводу, что ростовское летописание второй половины XIII в. отразилось в Своде 1305 г. в редакции, которая возникла в период короткого княжения в Ростове князя Глеба Васильковича в 1278 г. и в последующие год или два была пополнена немногочисленными приписками.

1.См.: Муравьева Л.Л. Летописание Северо-Восточной Руси конца XIII – начала XV века. М., 1983. С. 201-207 и далее.
2.Лурье Я.С. Летопись Троицкая // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып.2. Л., 1989. Ч.2. С. 66.
3.Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII вв. М., 1980. С. 134-146, 153-157.
4.Шахматов А.А. Разыскания о русских летописях. М., 2001. С. 515-517.
5.Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. СПб., 1996. С. 151-154; Он же. «Летописецъ» 1305 г. // Века. Пг., 1924. Т.1. С. 30; Он же. История рукописи Лаврентьевской летописи и ее изданий // Ученые записки ЛГПИ. 1939. Т.19. С. 192, 195.
6.Приселков М.Д. История... С. 136-159.
7.Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 282-285.
8.Насонов А.Н. История русского летописания XI-начала XVIII века. М., 1969. С. 192-199.
9.Лимонов Ю.А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л., 1967. С. 135-154.
10.Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). СПб., 1913. Т.18. С. 75-78; Приселков М.Д. Троицкая летопись. М.; Л., 1950. (Далее – Троицкая летопись.) С. 333-338.
11.Ср.: ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т.28. С. 61, 220.
12.ПСРЛ. СПб., 1885. Т.10. С. 154-157.
13.Ср.: ПСРЛ. М., 1962. Т.1. Стб.442-444, 466-467; Т.10. С. 156; Т.18. С. 76; Троицкая летопись., С. 336.
14.О ней см.: Лаушкин А.В. К истории возникновения ранних проложных Сказаний о Михаиле Черниговском // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1999. № 6. С. 18-24.
15.ПСРЛ. Т.10. С. 104; М., 1965. Т.30. С. 87.
16.ПСРЛ. Т.1. Стб.473.
17.ПСРЛ. Т.18. С. 75; Троицкая летопись. С. 335. О вокняжении Глеба прямо сообщает только Ник. и косвенно – Пискаревский летописец, вообще очень расположенный к белозерским князьям (ПСРЛ. Т.10. С. 154-155; М., 1978. Т.34. С. 99). Однако время возникновения этих сообщений установить невозможно.
18.Тихомиров М.Н. Забытые и неизвестные произведения русской письменности // АЕ за 1960 г. М., 1962. С. 239.
19.Пресняков А.В. Образование великорусского государства. М., 1998. С. 350. Примеч. 125.
20.Перезахоронение было проведено «по смерти за 9 недель» (ПСРЛ. Т.18. С. 77), т.е. около 14 февраля 1279 г. Великий пост в 1279 г. начался 13 февраля.
21.Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1997. Т.5. С. 386-393.
22.ПСРЛ. Т.18. С. 75-76.
23.ПСРЛ. Т.1. Стб.473; Т.18. С. 70, 72.
24.Копанев А.И. История землевладения Белозерского края XV — XVI вв. М.; Л., 1951. С. 20; Голубева Л.А. Весь и славяне на Белом озере. X — XIII вв. М., 1973. С. 195.
25.См.: Прохоров Г.М. Сказание Паисия Ярославова о Спасо-Каменном монастыре // Книжные центры Древней Руси. XI — XVI вв. СПб., 1991. С. 155-156; Он же. Повесть о Устьшехонском Троицком монастыре и рассказы о городе Белозерске // Там же. XVII век. СПб., 1994. С. 165-167.
26.ПСРЛ. Т.18. С. 76.
27.ПСРЛ. Т.1. Стб.525-526.
28.Приселков М.Д. История... С. 148-149.

[т. обр., по Лаушкину, не "мариинский", а "глебовский" ростовский летописный свод?]

@темы: Пётр царевич Ордынский, Лаушкин

---

Throne of weapons

blog.britishmuseum.org/2013/03/01/london-a-worl...

@темы: разное

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

А без милого не надо никаких грибов...

@темы: музыка

---

Гвидо Бонатти

Гвидо Бонатти (родился в начале XIII в., в Каше, близ Флоренции, по другим сведениям — в Форли; умер в конце XIII века, предположительные годы: 1296, 1297, 1300; местом смерти называют по разным источникам один из монастырей в Анконе или в Чезене)
...
В 1260 году Бонатти был астрологом городской общины Флоренции. Впоследствии поступил на службу к графу Гвидо да Монтефельтро (предводителю гибеллинов), для которого определял наилучшее время выступлений в поход. Считается, что астролог обеспечил графу множество побед. Известен случай, описанный историком Фальгусом и цитируемый Рафаэлем в «Руководстве по астрологии» (Лондон, 1834 г.), в котором Бонатти послал весть в осаждённый город графу Мон-Серан и предупредил, что если граф совершит вылазку во вражеский лагерь в рассчитанный астрологом час, то враг будет разгромлен, а сам граф будет ранен в бедро, но излечится от ранения. Граф последовал совету Бонатти и сделал вылазку. Предсказание сбылось до последней детали.
...
Бонати разрабатывал использование жребиев (в "Liber astronomiae" он приводит формулы для 128 жребиев) и мидпойнтов. В частности, он считал, что Асцендент всегда должен находиться ровно посередине между двумя планетами, т.е. в мидпойнте между ними (см. Бонати метод ректификации). Известно, что Бонати настаивал на необходимости составления гороскопа строения при закладке всех церковных и монастырских зданий. Под именем Бонатти (Bonatti) он упоминается в "Божественной комедии" Данте (Ад, Песнь XX) и в "Истории Флоренции" Макиавелли. В конце XIV в. Филиппо Виллани составил его жизнеописание.

È stato anche ipotizzato che fosse al servizio o intimo dell'imperatore Federico II di Svevia[1], e di Ezzelino da Romano, dal momento che la tradizione gli attribuisce, dall'alto della sua torre di Forlì, l'osservazione di una serie di straordinari presagi, astronomici e meteorologici, attraverso i quali, nel 1246, fu in grado di formulare una divinazione e confermare le voci di una congiura con cui il Papa Innocenzo IV mirava ad assassinare la persona di Federico e del suo alleato, in quella sedizione che sarebbe poi sfociata nell'epilogo di Capaccio.
Nel 1260 Bonatti risultò come testimone di una lega tra Firenze e Siena. In quell'occasione predisse la vittoria dei ghibellini alla Battaglia di Montaperti, guadagnando molta fama dopo che questa si avverò.
Nel 1282, il Papa Martino IV inviò un agguerrito esercito di francesi contro la città di Forlì, rimasta forse l'ultima roccaforte ghibellina in Italia. I Francesi, dopo aver a lungo assediato la città, furono infine pesantemente sconfitti, anche grazie all'abilità strategica di Guido da Montefeltro, allora a capo delle milizie forlivesi, e del suo consigliere, appunto Guido Bonatti: l'episodio della battaglia di Forlì è ricordato da Dante Alighieri, che di Forlì dice: "la terra che fe' già la lunga prova e di Franceschi sanguinoso mucchio" (Inferno, XXVII, 43-44), mentre Bonatti stesso è messo all'Inferno (Inferno, XX,118). Bonatti aveva il proprio laboratorio nella cella campanaria dell'Abbazia di San Mercuriale e, secondo la memoria storica della città, sembra che dall'alto del campanile abbia guidato la resistenza forlivese contro i francesi. Secondo alcune fonti, pare aver predetto anche il proprio ferimento durante l'assedio, cosa che si avverò.
Intorno all'anno 1277, scrisse un grande trattato di astronomia, e astrologia, dal titolo Liber decem continens tractatus astronomiae, di cui esistono vari esemplari e vennero pubblicate diverse edizioni a stampa: come nel 1491, nel 1506, nel 1550. Il che dimostra il credito e l'interesse che il testo suscitò nei secoli successivi. Sorvolando sulle implicazioni matematiche, vi esponeva gli elementi basilari dell'astronomia tolemaica, aggiungendovi i risultati delle proprie ricerche ed osservazioni: come riferisce il Tabanelli (a p. 38), Bonatti si attribuiva il merito di aver "individuato 700 stelle, delle quali, fino ad allora, non si aveva avuta ancora conoscenza".
Del resto, sembra che un pregio indiscusso fosse quello della chiarezza (non facile da trovare in argomenti astronomici ed astrologici): il cronista Giovanni Villani riferisce che l'esposizione era così piana da farsi intendere perfino a delle "fanciulle".

www.treccani.it/enciclopedia/guido-bonatti_(Dizionario_Biografico)/
Nel 1248 il B. era a Forlì da dove, secondo quanto egli afferma, avrebbe informato l'imperatore Federico II, allora a Grosseto, di una congiura ordita contro la sua persona, permettendo così al sovrano di sventare il complotto. Fondandosi su questa notizia - per altro non suffragata da ulteriori prove concrete - il Guerri ha prospettato l'ipotesi che l'astrologo si trovasse allora al servizio dell'imperatore o che, almeno, fosse in amichevoli rapporti con lui. Dopo questa data il B... per quasi dieci anni, non viene più menzionato dalle fonti a noi note: la successiva notazione relativa all'astrologo romagnolo riguarda infatti il biennio 1255-1257, quando ci viene riferito che egli si trovava a Forlì, ove capeggiava con altri ragguardevoli concittadini l'opposizione interna alla signoria di Simone Mestaguerra. E nell'insurrezione contro costui e nella sua espulsione dalla città l'astrologo ebbe, secondo quanto si può desumere dalle fonti, una parte di primo piano. Passato quindi, non sappiamo in quale anno, al servizio di Ezzelino da Romano - cui lo unirono vincoli di amichevole familiarità - nel 1259 era a Brescia, tra gli astrologi e i consiglieri del signore di Romano (è forse sul fondamento di tali notizie che il Tommasini ha annoverato tra i professori dello Studio padovano anche il B.). In seguito, dopo la morte del suo protettore (27 sett. 1259), entrato al servizio di Guido Novello I dei conti Guidi di Bagno-Raggiolo, partecipò, tra i dignitari del suo seguito, alla battaglia di Montaperti (4 sett. 1260) e il 22 novembre successivo fu presente alla cerimonia della solenne ratifica del trattato di alleanza tra i ghibellini di Siena e di Firenze più sopra ricordato. Dalla sottoscrizione da lui apposta a quel documento, sembrerebbe doversi concludere che il B., entrato in Firenze dopo la vittoria di Montaperti, vi fosse stato chiamato a coprire la carica di astrologo ufficiale del Comune: ci mancano, in ogni caso, altre prove concrete oltre alla sua esplicita affermazione. Come che siano andate le cose, è certo che seguì Guido Novello I, vicario di re Manfredi in Firenze, anche nella scorreria che il conte, alla testa della taglia di parte ghibellina di Toscana, compì nel territorio di Lucca (settembre 1261), così come è certo che in quello stesso anno partecipò allo sfortunato assedio del castello di Fucecchio. Riceveva allora, si ignora a quale titolo, uno stipendio, regolarmente registrato negli atti ufficiali dal Comune di Siena.
Nulla sappiamo del B. per i successivi tre anni: nel 1264 si trovava nuovamente a Forlì, dove compare testimone nel patto stipulato tra il patriarca di Ravenna e il Senato forlivese. C'era ancora nel 1267, secondo una sua precisa annotazione, ma ignoriamo, per il silenzio delle fonti, i suoi movimenti tra il 1264 e il 1267, e poi ancora di nuovo per tutto un altro decennio, sino al 1278, quando si sarebbe trovato, secondo alcuni studiosi, a Bologna - se pure è da identificarsi con quel "magister Guidone quondam Bonati", che sottoscrisse il memoriale di Rolando di Bernardino di Mezzario, rogato il 5 agosto di quell'anno. In effetti, la sola circostanza che ci sia nota della vita del B. in questi tre lustri è la familiare consuetudine che lo legò al conte di Montefeltro, Guido I, il quale lo volle tra i suoi più diretti collaboratori e lo ebbe come il più ascoltato dei suoi consiglieri. Giovanni Villani testimonia del resto (VII, 81, p. 145) - sia pure con alquante riserve - la parte che il B. ebbe nell'incursione condotta dal conte contro le milizie francesi di "messer Gianni de Prà" (1282); e un'eco della sua attività di consigliere militare del conte di Montefeltro si trova, d'altra parte, nello scarno commento di Benvenuto da Imola.
Non conosciamo né la data né le circostanze della sua morte. Secondo una puntuale notizia riferita da Filippo Villani (p. 418) e della quale, sino a prova contraria, non è lecito dubitare, il B. morì "già vecchio, vivendo ancora il conte Guido il quale con gran concorso de' Forlivesi, seppellì l'ossa sue in Santo Mercuriale molto onorevolmente".
Un documento bolognese, edito dallo Zaccagnini, testimonia che nel 1296 il B. era ancora vivo, che abitava a Forlì e che veniva considerato tra le persone più ragguardevoli di quella città. Poiché Guido I da Montefeltro morì il 29 sett. 1298, e poiché sembra, d'altro canto, che fu lui a tributare al B. le estreme onoranze, non è azzardato pensare che l'astrologo forlivese sia morto nella sua città natale sullo scorcio del secolo XIII; la sua scomparsa, comunque, non dovette avvenire dopo l'estate del 1298.Dopo la sua morte si diffuse la leggenda di una conversione e di una vocazione tardiva del B., che avrebbe concluso la sua vita come frate minore in una comunità francescana. Tale leggenda, che pure è stata ripresa da agiografi e storici dell'Ordine di S. Francesco, ed è stata confermata dallo Sbaraglia, non si fonda in realtà su prove concrete: ma è da ritenere, come pensò il Guerri, che essa sia sorta come riflesso delle vicende spirituali del suo ultimo protettore, Guido da Montefeltro. Allo stesso modo è da ritenere leggendaria la narrazione contenuta negli Annales Forolivienses, secondo i quali il B. sarebbe stato ucciso da alcuni malfattori sulla strada da Cesenatico a Cesena, mentre tornava da un viaggio compiuto a Parigi e nelle maggiori città italiane, dove avrebbe portato e discusso, con i professori di quelle università, le sue opere.
La figura del B. destò viva impressione nei suoi contemporanei, soprattutto per la fama di empietà e di oscura stregoneria che gli si attribuivano. Fra' Salimbene de Adam, nella sua Cronica, insiste particolarmente su questo punto, ricordando, fra l'altro, un dibattito pubblico (ovviamente taciuto dal B.), che vide di fronte l'astrologo e un famoso predicatore francescano, Ugo da Reggio, il quale avrebbe confutato una ad una le tesi del B., costringendolo infine al silenzio e ad allontanarsi "confuso". L'attendibilità dell'episodio, il cui esito doveva esser stato particolarmente amaro per il B. perché avvenuto proprio a Forlì, sembra confermata dall'ostilità che egli manifesta nei confronti del clero e, in particolare, nei confronti degli Ordini mendicanti in molti passi della sua opera maggiore, soprattutto là dove allude esplicitamente all'oroscopo da lui fatto sull'imminente scioglimento dell'Ordine francescano.
www.argo-school.ru/mir_astrologii/retsenzii_i_k...

www.astrologic.ru/library/bonatti.htm

Монтаперти — 4 сентября 1260

Беневенто — 26 февраля 1266

Кампальдино - 2 июня 1289

@темы: астрология, Фарината, разное

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

cultobzor.ru/2013/03/iskusstvo-islamskogo-mira/

Классическое искусство исламского мира IX-XIX веков.

Дата: 22 - Мар - 2013 @ : 11:08 дп | Размещено в: Выставки в апреле 2013, Выставки в июне 2013, Выставки в мае 2013, Выставки в марте 2013, Выставки в феврале 2013, Новости

До 16.06.2013 в Музее личных коллекций из коллекции Фонда Марджани.

@темы: монгольский костюм

---

Кузьмин А. В. Из истории боярства Твери... и автореф. докт.

Во-первых -
vestarchive.ru/genealogiia/698--n--xiii-xvbb-n-...
Давно ищу.

Кузьмин А. В. Из истории боярства Твери конца XIII-XV вв.: род Коробовых, Кондыревх, Измайловых, Спячевых и Бабкиных. // Вестник архивиста 2006 Номер: 4-5 Страницы: 189-203
10 Сентября 2009

Как известно, документы прошлого о происхождении древнерусской политической элиты по разным землям Северо-Восточной Руси XIII-XV вв. сохранились неравномерно, что затрудняет изучение данной проблемы. До настоящего времени в фондах архивов, рукописных собраний библиотек, музеев и в частных коллекциях среди генеалогических источников допетровского периода наиболее полно представлены документы, связанные с определенным кругом родов, находившихся, начиная с рубежа XIII-XIV вв., на службе у великих князей московских. Значительная часть росписей столичной нетитулованной знати боярского и княжеского происхождения попала в состав 43 глав официального «Государева родословца» 1555 г. Родословные росписи и прочие документы региональной элиты Московского государства, за исключением основной части титулованной знати и тверского боярского рода Борисовых-Бороздиных, сюда не вошли. В середине - второй половине XVI в. выборочно они были включены в частные списки родословных книг. Пройдя редактирование и пополнение первоначальных текстов росписей, они в основном сохранились в копиях и списках конца XVI-XVHI вв. В ряде случаев росписи таких фамилий, относящихся преимущественно к кругу нетитулованной знати, составили вторую часть родословных источников и имели свой особый заголовок: «Приписные роды, которых в Государеве родословце нет»1; в других - собирались в специальные подборки росписей региональной знати, которые имели собственные заголовки: «Здеся писаны роды дети боярские тверичи»2 или «Здеся писаны роды детей боярских резаньцов»3.

Для тверских боярских фамилий примером составления собственных росписей стала родословная Борисовых-Бороздиных, которая еще до «Государева родословца» 1555 г.4 попала в состав так называемой Румянцевской редакции родословных книг 40-х гг. XVI в.5 Разбор родословной легенды данной фамилии показывает, что ее создатели, как и большинство им подобных, уже во второй четверти XVI в. не обладали совокупностью всех достоверных знаний по истории своего рода. Они ошибочно относили возникновение рода, а также начало службы в Твери предков Борисовых-Бороздиных лишь ко времени правления великого князя Ивана Михайловича (1399-1425). Позднее более опытные составители родословных легенд попытались исправить такую хронологическую неувязку, «вспомнив» в XVII в. службу предков данной фамилии при дворе великого князя Александра Михайловича (1325-1339)6. Тем не менее анализ информации сохранившихся до нашего времени источников показал, что и в этом случае реконструкция ранней истории Борисовых-Бороздиных была не совсем верна, так как их реальные предки находились на службе в Твери уже в последней четверти XIII в. (боярин Гавриил Юрьевич), а родоначальник -Лазарь («Лазыня») начал свою службу, возможно, еще в начале XIII в. у великого князя владимирского Всеволода Юрьевича Большое Гнездо (f 1212)7.

Отсутствие четкой, а главное достоверной «памяти» о времени происхождения и начале службы было характерно не только для Борисовых-Бороздиных, но и для ряда других тверских боярских фамилий. Анализ данных родословных источников XVI-XVII вв. позволяет сделать вывод об определенной эклектичности родословных легенд тверичей в тех элементах, которые касаются такой важной физической и антропологической категории, как время. Как и в случае с московскими боярскими фамилиями, ряд тверских служилых родов из-за влияния внешних и внутренних факторов намеренно приписывал себе во второй половине XVI—XVII вв. иностранное происхождение. При этом они весьма смутно осознавали реальное прошлое своего рода и подчас не знали генеалогии даже ближайших родственников (либо из-за конъюнктурных целей в местничестве, либо из-за отсутствия традиции составления своей родословной росписи еще в XVI в.)- Данные факторы были характерны не только для рассмотренных ранее росписей Бибиковых, Нащокиных, Олферьевых, Бездниных, Ветреных, Ляпуновых, Нагих, Собакиных и Ельчиных8, но и для генеалогических источников ряда других тверских фамилий. В нашем случае объектом изучения станут жившие в XIII-XV вв. представители рода Коробовых, к которому относились как потомки данной фамилии, так и их ближайшие однородцы - Кондыревы (Киндыревы), Измайловы, Спячевы (Спячие) и Бабкины. Роспись рода Коробовых в некоторых списках особого извода родословных книг редакции 43 главы с приписными открывает родословные тверских боярских фамилий в разделе «Приписные роды, которых в Государеве родословце нет»9.

Коробовы, как и Борисовы-Бороздины, выводили себя «из Литвы». Сходным элементом в их росписях было и время выезда. Согласно источнику предок Коробовых выехал в Тверь на службу к великому князю Ивану Михайловичу10. Зависимость данных элементов родословной легенды Коробовых от ранее существовавшей родословной легенды Бороздиных подтверждает текстологический анализ данных генеалогических источников:

Роспись рода Бороздиных в Румянцевской редакции родословных книг 40-х гг. XVI в.: Роспись рода Коробовых в редакции 43 главы с приписными второй половины XVI в.:
«К великому князю Ивану Михайловичю Тферскому вышол из Литвы Юрьи Лазынич»11. «Марко Демидов из Литвы приехал к великому князю Ивану Михайловичю во Тверь (курсив мой. - А.К.)»12.

Данное наблюдение позволяет поставить под сомнение, как и в случае исследования росписей других тверских родов, достоверность сведений родословной легенды о времени появления предков Коробовых на службе в Тверском княжестве. Ее обоснованность следует проверить с помощью сравнительного и ретроспективного анализа сохранившихся источников, которые имеют информацию о лицах, живших в XIII-XV вв.

Росписи Коробовых и их однородцев, сохранившиеся в составе частных редакций родословных книг XVI-XVTII вв., содержат данные, что у Марка Демидовича было два сына: Константин и Александр Хвост. От младшего из них выводили свои ветви Спячевы (Спячие) и Бабкины, краткие и полные росписи которых в настоящее время не встречены ни в составе общей родословной Коробовых, ни в виде самостоятельных росписей13. Последние имеют сведения лишь о потомках Константина Марковича, у которого по родословцам известен сын Михаил Ендогур (Ендегор), имевший трех сыновей - Василия, Якова и Измаила. В летописях отражена деятельность в середине XV в. их сыновей, находившихся на службе в Твери у великого князя Бориса Александровича (1425-1461). Таким образом, налицо обнаруживается несостоятельность хронологической составляющей родословной легенды. Очевидно, что ее данные следует рассматривать всего лишь как начало отсчета времени, с которого потомки Марка Демидовича помнили себя в Твери, а отнюдь не как реальное начало истории их рода. К какому же времени можно его отнести?

Время жизни представителей рода Коробовых (приблизительно по 35—40 лет на одно колено14) показывает, что первые из них должны были жить в XIII в. Источники не сохранили, к сожалению, сведений о Демиде и Марке. Между тем топонимы, производные от их имен, в ряде случаев встречаются на территории позднейшего Тверского уезда в XVI в.15 Более реальной представляется фигура Александра Марковича Хвоста. Его следует отождествить с Олексой Марковичем, который в первой четверти XIV в. служил в Твери. Александр Хвост был боярином великого князя Михаила Ярославича (1285—1318), который в 1304 г. получил в Орде от хана Тохты ярлык на Великое княжество Владимирское, сохранявшийся им вплоть до 1317 г.

После битвы под Бортеневом (1317) «великий князь» послал в 1318 г. «Олексоу Марковича на Москву посольствомъ о любви», где «оуби его Юрии князь»16.

Племянник Александра Хвоста - Михаил Константинович известен своей службой при дворе великого князя Михаила Александровича (1367-1399). Род его занятий также был связан с посольской деятельностью. В 1375 г. правитель Твери «доконча» с Новгородской землей, «приславъ своего посла в Нов-городъ Михаила Костянтиновица»17. В тверской волости Шестка в середине XVI в. известна дер. Ендогурово, находившаяся по соседству с селом Спячево «въ Суземье», один из владельцев которых боярин тверского владыки Семен Константинович Бабкин. Ему также принадлежало сельцо Городище. Соседями его были родственники - Семен и Иван Васильевы дети Бабкины, владельцы села Хвостово. Рядом с ними располагались вотчины их однородцев из числа Спячевых и Бабкиных18. Во владении Тверского Савина монастыря числились деревни Хвастово и Олексино, а в Тутанском - деревня Бабкино19. Еще ряд деревень с названием «Бабкино» в начале XVI в. упоминается в Замыцком стане Переяславского уезда, на его границе с Дмитровскими и Кашинскими станами и волостями, а также в Мушковой волости Дмитровского уезда20. В это же время на пограничье Клинских станов и волостей с Локнышским станом Рузского уезда известна деревня Сидорова, принадлежавшая Василию Спячеву. Клинскими деревнями (Грибановская и Юрятино) владели дети Ивана Спячева21. В находившейся к югу от г. Белгорода тверской волости Рокитна22 было еще одно Ендогурово. Интересно отметить, что в этой же волости расположена деревня Гурленево23, название которой очевидно происходит от прозвища известного киличея великого князя Михаила Александровича - Федора Гурленя24. Указанные выше владения Спячевых и Бабкиных - это фрагменты первоначальных вотчин потомков Марка Демидовича, которые, судя по значительным данным топонимики25, по-видимому, несомненно восходят к землевладению тверских бояр Александра Хвоста и Михаила Ендогура.

Иван Короб, единственный сын Василия Михайловича, в источниках не упоминается. Интересно отметить, что недалеко от упоминавшегося ранее села Спячево в тверской волости Суземье находилась деревня Коробова. В 40-е гг. XVI в. как поместье по половинам она принадлежала князю Д.И. Пункову Микулинскому и боярскому сыну Д.Ф. Рыскунову26. Не исключено, что ранее эта деревня могла принадлежать Ивану Коробу. У него было два сына - бездетный Юрий и Андрей. После присоединения Твери к Москве в 1485 г. А.И. Коробов стал видным воеводой. Он был замешан в дворцовых интригах в конце 90-х гг. XV в. на стороне будущего великого князя Василия III Ивановича. Его биография исследована А.А. Зиминым27.

Двоюродный брат И.В. Короба Ендогурова - Иван Яковлевич Киндырь (Кондырь) известен как боярин и наместник в Кашине (1452-1453) великого князя Бориса Александровича28. Интересно отметить, что здесь в Дубенском стане находилась деревня Бабкино, тянувшая к сельцу Селищо. В статусе «выделка» в конце первой четверти XVI в. оно принадлежало Арине, вдове Г.С. Полозова29. В упоминавшейся ранее волости Шестка у Тверского Троицкого монастыря («что Троица во Твери внутри городе за владычнимъ дворомъ») в середине XVI в. была вотчина - деревня Киндырево и Яковлеве30. Есть большие основания предполагать, что прежде их владельцем являлся Иван Яковлевич Киндырь. У него было четыре сына: Дмитрий, бездетный Константин, Михаил и Василий. Старший из детей И.Я. Киндыря Ендогурова еще в 1476 г., т.е. до падения Твери, перешел вместе с представителями других родов: Бороздиных, Житовых, Бокеевых и Карповых - на службу в Москву31. Здесь он, как и А.И. Коробов, сделал удачную карьеру32.

Двоюродный дядя А.И. Коробова и Д.И. Кондырева - Лев Измаилович также известен своей службой у тверского великого князя Бориса Александровича. В 1446 г. он был вторым наместником в занятом тверичами Ржеве33. В зиму 1446-1447 гг. вместе с боярином М.Б. Плещеевым Лев Измаилович, воюя на стороне великого князя Василия II Васильевича Тёмного, принимал участие в захвате Москвы. В этой операции он командовал тверским отрядом (100 человек)34. Единственный населенный пункт, который можно связать с именем его отца, находится в тверской волости Чаглово. Здесь в 40-е гг. XVI в. за московским помещиком В.В. Хомутовым числилась дер. Измайлово35. У Льва Измаиловича известны сыновья - Василий и Юрий.

В конце XV - начале XVI в. никто из потомков Марка Демидовича на службе в Москве не смог получить думного чина. Возвышение его рода приходится лишь на XVII в. и связано в первую очередь с видной службой представителей фамилии Кондыревых. Несмотря на всю хронологическую несостоятельность своей легенды, они твердо держались ее вплоть до подачи 29 марта 1686 г. своей росписи в Палату родословных дел36. Между тем их однородны Коробовы пошли в XVII в. по пути Борисовых-Бороздиных и попытались исправить явное несоответствие степени древности своей фамилии. В новой редакции родословной росписи, поданной 19 мая 1686 г., утверждалось, что «лета 6811-м (1302/1303. - А.К.) году выехал из Литвы во Тверь служить к великому князю Михаилу Юрьевичу Тверскому пан Марко Демидов»37. Тем не менее сравнительный анализ источников показывает, что предка тверских боярских фамилий Коробовых, Кондыревых, Измайловых, Спячевых и Бабкиных следует искать во второй половине - конце XIII в. не у легендарных литовцев, а среди крупных землевладельцев Северо-Восточной Руси, владения которых в XIV-XV вв. преимущественно были сосредоточены на территории Великого княжества Тверского.

Примечания

1 Российский государственный архив древних актов (далее - РГАДА). Ф. 181. № 174/280. Л. 105.
2 Там же. № 67/90. Л. 100 об. - 105 об.
3 Там же. Л. 106-108.
4 Текст родословной росписи Борисовых-Бороздиных, находившийся в «Государеве родословце» 1555 г., сохранился в более поздней Бархатной книге 1686 г., в состав которой были также включены росписи их однородцев (Родословная книга князей и дворян Российских и выезжих... (Бархатная книга). М., 1787. Ч. 2. С. 138-156).
5 Редкие источники по истории России (далее - РИИР). М., 1977. Вып. 2. Глава 22. С. 156-157. Л. 136-138.
6 РГАДА. Ф. 181. № 173/278. Глава 44. Л. 311.
7 Кузьмин А.В. Эволюция родословной «памяти» боярства Твери (род Борисовых-Бороздиных) // Вспомогательные исторические дисциплины: специальные функции и гуманитарные перспективы. М., 2001. С. 75-77; Он же. Роль генеалогических исследований в изучении древней Руси // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. М., 2002. № 2 (8). С. 59.
8 Чернов С.З. Волок Ламский в XIV - первой половине XVI в.: Структуры землевладения и формирование военно-служилой корпорации. М., 1998. С. 290-293 и сл.; Кузьмин А.В. Из истории боярства Твери конца XIII-XV вв.: (Нащокины, Нагие, Собакины, Кореевы, Ельчины) // Первые открытые исторические чтения «Молодая наука». Сб. ст. М., 2003. С. 18-27.
9 РГАДА. Ф. 181. № 174/280. Л. 105; подробнее см. Приложение.
10 РГАДА. Ф. 181. № 174/280. Л. 107об.; Ф. 181. № 67/90. Л. 102; №85/111. Л. 166 об.; Ф. 357. On. 1. № 16. Л. 134 об. и др.
11 РИИР. Вып. 2. С. 156. Л. 136.
12 РГАДА. Ф. 181. № 174/280. Л. 107 об.
13 Бычкова М.Е. Родословные книги XVI-XVII вв. как исторический источник. М., 1975; Антонов А.В. Родословные росписи конца XVII в. М., 1996.
14 Бужилова А.П. Древнее население: палеопатологические аспекты исследования. М., 1995. С. 189.
15 Писцовые книги Московского государства (далее - ПКМГ): Писцовые книги XVI в. СПб., 1877. Ч. 1. Отд. 2. С. 64-65, 113, 166, 175, 177-178, 180, 203, 253-254, 257, 259, 274-275, 277, 387.
16 Полное собрание русских летописей (далее - ПСРЛ). Пг., 1922. Т. XV. Вып. 1. Стб. 38. Л. 266.
17 Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.-Л., 1949. № 18. С. 33.
18 ПКМГ. Ч. 1. Отд. 2. С. 166, 246, 248-249, 253, 255 и др.
19 Там же. С. 253.
20 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.; Л., 1950. № 94. С. 376, № 95. С. 387 [Списки XVI в.].
21 Там же. № 96. С. 401, 403 [Список XVI в.].
22 О ее точной локализации см.: Кобозев ЮА. Тверская волость Рокитна // Труды Филиала ГАСК в г. Твери. Вып. 1: История и культура Тверского края. Тверь, 2002. С. 171-178.
23 ПКМГ. Ч. 1. Отд. 2. С. 288.
24 Кузьмин А.В. Из истории боярства Твери конца XIII-XV вв.: (Нащокины, Нагие, Собакины, Кореевы, Ельчины). С. 23.
25 См., например, топоним «Хвостово» (ПКМГ. Ч. 1. Отд. 2. С. 75, 98, 114, 174, 201, 205, 224, 241, 249, 350).
26 Там же. С. 162,164.
27 Зимин АЛ. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV - первой трети XVI в. М., 1988. С. 264.
28 ПСРЛ. Т. XV. Стб. 495.
29 Акты Русского государства. 1505-1526 гг. М., 1975. № 208. С. 211 [Подлинник].
30 ПКМГ. Ч. 1.0тд.2. С. 278.
31 ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. XXV. С. 308. Л. 433.
32 Подробнее см.: Зимин АЛ. Указ. соч. С. 264.
33 ПСРЛ. Т. XV. Стб. 493.
34 Инока Фомы слово похвальное // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 7: Вторая половина XV в. СПб., 1999. С. 118.
35 ПКМГ. Ч. 1.0тд. 2. С. 68.
36 РГАДА. Ф. 210. Оп. 18. № 7. Л. 1 [Подлинник].
37 Там же. № 56. Л. 1 [Подлинник].

ПРИЛОЖЕНИЕ

Приписные роды, которых в Государеве родословце нет.
<...>

Глава 6.
РОД КОРОБОВЫХ.

Марко Демидов из Литвы приехал к великому князю Ивану Михайловичи) во Тверь.
Оу Марка были два сына: большой - Костентин, другой -Александр Хваст**, от того Спечи[е], Бабкины. Оу Костентина сын Михаиле Егдигор***. Оу Михаила дети: Василеи**** да Измаило. А у Василья сын Иван Короб.

*Выделено киноварью.
**Так в рукописи; должно быть - «Хвост».
***Так в рукописи; должно быть - «Ендигор» или «Ендогур».
****В рукописи пропущено: «Яков».

Оу Василья сын Иван Короб.
Оу Ивана у Короба дети: Юрья, бездетен, да Ондреи. Оу Ондрея два сына Ивана, оба бездетны, да Василеи. А у Ивана** сын Иван Кондыръ.
А у Ивана у Кондыря дети: Дмитреи, да Костентин, бездетен, да Михаиле, да Василеи.
[А у Дмитрия дети: Андрей да Василеи]*** Оу Михаила сын Григореи.
Оу Василья Дмитреева сына Кондырева дети: Федор да
Иван.
Оу Измаила дети: Игнатеи да Лев.
А у Игнатъя дети: Иван Хоромза****, да Юрья, да Олександр, да Григореи.
А у Ивана Хоромзы дети: Карп.
А у Карпа дети: Василъчина да Шимкина*****.
А у Юрья дети: Игнатеи Полтина да Федор Сума.
А у Полтины дети: Борис, да Василеи, да Юшко.
А у Сумы дети: Колышка, да Курдюк, да Лющика******, да Роман, да Иванко Мясной, да Юшка, да Микита.
А у Курдюка Сумина сын Григореи.
А у Григоръя сын Ларион.
А у Ивана у Лузщихи******* сын Василеи.
А у Олександра дети: Иван, да Дмитреи, да Федор, бездетен, да Иван, без(детен), да Григореи. //
А у Ивана дети: Матвеи.
А у Дмитрея сын Тит.
А у Григоръя сын Курака.

*Так в рукописи.
**Так в рукописи; должно быть - «А у Якова».
***В рукописи пропущено.
****Так в рукописи.
*****Так в рукописи.
******Так в рукописи; должно быть - «Лущиха».
*******Так в рукописи.

А у Григоръя Игнатьева дети: Иван, да Иван же Челядня, д[а] Омелъян, да Микита.
А у другово сына Измайлова дети у Льва: Василеи да
Юрья.
А у Василья дети: Иван да Григореи.
А у Ивана дети: Василеи, да Олексеи, да Назареи, да Микита, да Иван.
А у Григоръя дети: Внучек да Фетъка.
А у Китая* дети: Иван, да Микула, да Микита, да Петр, да Сергеи, да Семен.
Глава 7. РОД НАГИХ И СОБАКИНЫХ. Оу Григоръя Ондреевича два сына: Семен да Данило Собака.
Оу Семена дети: Иван Нагой, да Борис Безум, да Федор Свибло, да Ондреи Снага, бездетен, да Борис, бездетен.
А у Ивана Нагово дети: Михаиле да Иван Слепой. //
А у Михаила дети: Федор, да Михаиле, да Олександр, да Василеи, бездетен.
А у Ивана у Слепово дети: Иван, да Григореи, да Михаиле.
А у Федора Михаиловича дети у Нагово: Семен, да Федор, да Офонасеи, да Юрьи, да Ондреи, да Макар, да Григореи Шефран**.
А у Михаила дети: Борис да Ондреи.
А у Григоръя Иванова сына Слепово сын Иван, бездетен.
А у Бориса Безума сын Григореи.
А у Федора у Свибла сын Иван.
А у Ивана дети: Костентин, без(детен), да Игнатеи. А у Данила дети у Собаки: Василеи да Григореи, бездетен.
А у Василья дети: Иван, да Степан, да Григореи. А у Семена Федорова сына Нагово сын Иван. //

*Так в рукописи; должно быть - «у Микиты».
**Так в рукописи; должно быть - «Шафран».

Глава 8.
РОД ШЕТНЕВ.

Борис Федоровичъ Половой пришел из Чернигова во Тверь, сын Федора князь Михайлова боярина Черниговского, что убиен с великим князем Михаилом от Батыя царя. А у Бориса сын Федор.
А у Бориса* сын Михаила Шетин, первой сын тысецкои во Твери.
А у Михаила три сына: Костентин, а был тысецкои же
во Твери, другой - Григореи Садык, и от того повелись Садыко-
вы, что служили в уделе Ондрея Ивановича, третей -
Захарья Гнездо.
А у Костентина Михаиловича сын Иван, был боярин во Твери.
А у Ивана дети у Костентиновича два сына: Ондреи Буза**, да Офонасеи Шетен. И Офонасеи был боярин.
А у Ондрея у Бузы*** были дети: //Григореи Страдник да Василеи.
А у Офонасья Ивановича дети: Иван, да Федор, да Тимофеи, да Лев.
А у Ивана Офонасъевича дети: Федор, да Карп, да Олек-сеи, да Петр.
А у Федора сын Боброк.
А у Тимофея дети: Михаиле, да Микита, да Иван Постник.
А Львовы дети: Ондреи, да Дмитреи, да Федор Пахом, да Михаиле, да Дементеи.
А у Григоръя у Страдника дети: Бахтеяр, да Беленица, да Иванис, да Стреи****, да Мисюрь.
А у Захарья у Гнезда сын Борис.
А у Бориса сын Михаиле.
А у Михаила сын Иван. //

* Так в рукописи; должно быть - «А у Федора».
** Так в рукописи; должно быть - «Зюзя».
*** См. примечание 2.
**** Так в рукописи; должно быть - «Строй».

Глава 9.
РОД ЛЕВАШОВЫХ И ЯХОНТОВЫХ.

Приехал из Немец во Псков немчин Дол, а вотчина ево была город Гдов; с тем и во Псков приехал, да крестился во Пскове. А во крещенье имя ему Василеи. Да поставил церковь Василеи святыи во Пскове у Тролеховских ворот. А оттоле проехал во Тверь к великому князю Олександру Михайловичи), и был у великого князя во Твери боярин. А у нево сын Михаиле.
А у Михаила сын Василеи.
А у Василья сын Микула.
А у Микулы сын Олександр Леваш.
А у Олександра дети у Леваиш: Костентин, боярин, да Микита, боярин.
А у Костентина дети: большой - Василеи, другой - Иван, в Литве умер бездетен, третей - Костентин, дворецкои во Твери, четвертой - Матфеи Сирота, пятой — Ондреи Свеча, шестой - Микита, бездетен, семой - Иван Яхонт.
А у Василья Костентиновича дети: большой — Серьгеи, другой — Борис, третей — Покидыш, бездетен, четвертой — Федор Брюхатой, пятой - Тур.
А у Сергея дети: первой - Иван, другой — Семен, третей - Василеи, четвертой — Тимофеи, пятой - Дмитреи.
А у Бориса дети: Василеи, да Иван, да Григореи.
А у Федора у Брюхатова сын Василеи.
А у Тура сын Михаиле.
А у Михаила дети: Иван да Ондреи.
А у Ивана дети: Григореи да Петр.
А у Ондрея сын Михаиле.
А у третьево сына Костентинова, у Костентина, дети: Захарья, да Григореи, да Семен.
А у четвертово сына у Костентинова, у Матфея у Сироты, дети: Юрья, бездетен, да Иван.
А у Ивана дети: Федор, да Тимофеи, //да Иван Ноздрун.
А у пятова сына Костентинова, у Ондрея, дети, у Свечи: Карп да Федор.

А у Карпа дети: Иван да Григореи. А у Федора сын Матфеи.
А у семова* сына Костентинова, у Ивана Яхонтова, дети: первой - Федор, другой - Иван Корова, третей - Игнатеи, четвертой - Григореи.
А у Федора дети: Михаила да Микита.
А у Ивана дети Коровы: Ондреи, да Иван, да Григореи.
А у Игнатъя дети: Ондреи, да Петр, да Иван.
А у Григоръя дети: Микита, да Михаила, да Василеи.
А у Микиты Олександровича пять сынов: большой - Иван, другой - Степан Сакмыш, третей - Федор Хидырщик, четвертой - Дмитреи Мисюрь, бездетен, пятой - Тимофеи Тюмень.
А у Ивана сын Захарья.
А у Захарья дети: Ондреи Уварка, да Иван, да Данило.
А у Степана сын Офонасеи, околничеи.
А у Офонасъя дети: Дмитреи, бездетен, да Иван Большой, бездетен, да Иван Меньшой.
А у Ивана Меньшова дети: Илья да Матфеи.
А у Ихъдыръшика** дети: Дмитреи, да Василеи, бездетен, да Ширяй, да Иван.
А уДмитрея сын Одинец.
А у Ширяя - сын Михалко да Семой***.
А у Ивана сын Горасим****.
А у Герасима***** сын Ондреи.
А у Тюменя дети: Иван.
А у Ивана дети: Другой да Матфеи.

* Так в рукописи.
** Так в рукописи; должно быть - «А у Хидырщика».
*** Так в рукописи.
**** Так в рукописи.
***** Так в рукописи.

(См.: РГАДА. Ф. 181. Рукописное собрание МГА МИД. № 174/280. (Архивский III список родословной книги редакции в 43 главы с приписными). Л. 107об.-1 Юоб.;
Описание: Лихачев Н.П. Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888. С. 361-362; Бычкова М.Е. Родословные книги XVI-XVII вв. как исторический источник. М., 1975. С. 48-49).


Во-вторых, он защитился недавно - 6 июня 2013 г.
Соискатель: Кузьмин Андрей Валентинович
Тема: Титулованная и нетитулованная знать Северо-Восточной Руси XIII - первой четверти XV в. (историко-генеалогическое исследование)
Шифр специальности и отрасль науки: 07.00.09 - Историография, источниковедение и методы исторического исследования
www.iriran.ru/?q=node/347
Там же и автореферат скачать можно. В главе про боярство - что-то о потомках Петра царевича.

Ну, и до кучи
www.drevnyaya.ru/vyp/stat/s4_18_9.pdf
Кузьмин А. В. Князья Можайска и судьба их владений в XIII—XIV в.: Из истории Смоленской земли // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — 2004. №4 (18).

@темы: Тверь, ссылкота, Пётр царевич Ордынский, Кузьмин А. В.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра