Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б. Выбор имени у русских князей в X-XVI вв. Династическая история сквозь призму антропонимики. М.: «Индрик», 2006
читать дальшеШварн о Шварне Даниловиче очень мало и под определённым углом зрения
Сюжет с иконой – предположение (вдвойне гипотетичное) о ”христианской двуимённости” жены Александра Невского
Сюжет с Фёдорами и печатями – на печатях Александра оба патронима одновременно ”обзаводятся конями”. На ранних типах – св. Александр в рост со щитом и мечём и св. Феодор в рост с мечём ; св. Александр с мечём и ножнами и св. Феодор с копьём и щитом. Впоследствии – св. (?) Александр верхом и чудо о змие св. Феодора, держащего коня в поводу. Источник последнего изображения – печати самого Ярослава Всеволодича со Спасом Вседержителем на второй стороне, но там у Феодора нет коня.
На печатях этого и более раннего времени оба покровителя должны были изображаться либо конными либо пешими. [т. обр, становится ещё очевиднее, что для изменения типа печатей ведущим по смыслу является введение конной фигуры Алксандра, а патроним отца посильно ”подгоняется” к нему.]
Ярослав Ярославич (Афанасий) заимствует с печатий отца книгу (от Спаса Вседержителя на оборотной стороне она переходит к св. Афанасию на главную). [Трудно сказать, характеризует ли эта деталь самого Я. Я., или эта деталь важна для него лишь как символ преемственности.]
Очень любопытные уникальные печати, которые У. предположительно атрибутирует как принадлежавшие Фёдору Фёдоровичу, старшему сыну Ярослава Всеволодича.
Но, таким образом, атрибуция этих печатей Мстиславу Мстиславичу Удатному (Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X – XV вв. Т 1: Печати X – начала XIII в., М.,1970 С. 111-114) сугубо предположительна? (см. Статью …)
[И, если всё так, то ”конные” печати, скорее всего, впервые появляются, примерно в сер 13 в, в семье Всеволодичей (Всеволод/Дмитрий Юрьевич (?) Янин 1970 Т 1, С. 99-102; Янин В. Л., Гайдуков П. Г. Актовые печати Древней Руси X – XV вв. Т 3: Печати, зарегистрированные в 1970-1996 годах. М., 1998, С. 47-48, 142) с пешим Димитрием и конным Георгием, старшие сыновья Ярослава Всеволодича). Т. обр., эта (и без того довольно гипотетичная) связь Александра с Мстиславом Мстиславичем оказывается гипотетичной вдвойне.]
Выстраивается (стр 416) любопытная каузальная последовательность утверждения ”конных” печатей в роду Ярославичей. 1 этап: при одинаком крестильном имени с отцом Фёдор Фёдорович/Ярославич ”для различения” святых получает на лицевой стороне печати конного святого. 2 этап: после смерти Фёдора Александр воспринимает конного святого для лицевой стороны печати уже как знак своего старшинства, при этом добавляя ”для симметрии” коня в поводу у патрона своего отца на оборотной стороне. Утверждается преемство и по отношению к отцу, и по отношению к умершему брату.
Хорошкевич А. Л. Конные печати Мстислава Мстиславича Удалого – источник по истории международных отношений Руси начала XIII века // Славяне и их соседи: Международные отнолшения в эпоху феодализма. М., 1989
Хорошкевич А. Л. ”Конные печати” Александра Невского и традиции средневековой сфрагистики // Александр Невский и его эпоха. Под ред. Ю. Н. Бегунова и А. Н. Кирпичникова. СПб., 1995
_____________________________________________________
До кучи (с опечатками, но пусть будет)
www.booksite.ru/localtxt/gerb/flag/ros/sii/gerb...
Герб и флаг России Х-ХХ века
Часть первая. ГЕРБ (А.Л. Хорошкевич)
...
-- Львы и всадники эпохи раздробленности
-- Символы власти или подданства?
""...
Еще более триумфальной оказалась судьба другой эмблемы, появившейся в эпоху раздробленности, - всадника
(Вилинбахов. 1981 - 1; Молчание, Смирнова. 1983; Молчанов. 1987; Хорошкевич. 1989). Как и лев, эта эмблема
была очень распространена по всей Европе. "Конь, - писал геральдист XVIII века, - есть знак войны, сражения,
победы, храбрости, мужественного воина, полководца или власти над войском'' (Амбодик. С. XLIII). По-видимому,
его представления соответствовали и средневековым. Начиная с XI века во всей Европе на печатях широко распространяется изображение всадника. Государи новых политических образований, возникших в период феодальной раздробленности, для оформления своей власти широко пользовались инсигниями власти - императорской и королевской. Императоры, как византийские, так и "римские", на печатях изображались сидящими на троне с регалиями в руках - державой и скипетром. Они были увенчаны коронами. Приближалось к императорскому и изображение королей, только корона по своему типу отличалась от императорской (Haszеwska. S. 121).
Государи более низкого ранга - графы, князья, пфальцграфы, ландсграфы, ландсхерры, герцоги и пр. - тоже
стремительно обзаводились собственными эмблемами (Spief*. S. 5). Повсеместное развитие ленной системы, превращение военной службы в непременную обязанность рыцаря сопровождалось оформлением ленных отношений и на печатях (Ganz). Всадник, как правило, изображался либо со значком, укрепленным на древке, либо со знаменем.
Они-то и были знаками инвеституры, которой сопутствовало символистическое действие - вручение вассалу како-
го-либо предмета (копья или знамени). "Конная печать" непосредственно сопровождала процесс феодального дробления. Она появлялась там и тогда, где и когда его результаты уже были заметны. В ХI веке "конной печатью" пользовались герцог Адальберт Лотарингский (1037), маркграф Эрнст Австрийский (1056 -1075), граф Балдуин Фландрский (1065) (Spie*. S. 14). Несколько позднее "конные печати" распространились в Центральной и Восточной Европе. Такая печать была у герцога Баварского в 1125 году (Seyler. 1888. S. 258 - 259. Taf 208), великопольского князя Мешко III в 1145 году (Gumowski. 1966. ь 208; Mikucki, Gumowski, Haisins. S. 190), среднепоморского князя Богуслава I в 1170 и 1193 годах (Gumowski. 1966. ь 304; Mikucki, Gumowski, Haisig. S.
206), у герцога австрийского Леопольда V в 1 177 - 1194 годах, Оттокара IV истрийского с 1180 гола (Kletler. S. 5), у чешского князя Пшемыслава (1192 - 1193) (*arek. S. I О). Позднее, после образования Чешского королевства, всадник остался на оборотной стороне, где изображался св. Вацлав, основатель и покровитель династии. Всадник представлял знак княжеского достоинства короля Чехии.
И в иных случаях, когда король помимо основного своего титула носил и титул - графа, герцога или другого главы небольшого политического образования, на королевских печатях тоже помещалось изображение всадника. Можно назвать печати королей Якова Арагонского 1226 года. Карла VII и Иоганна I Шведских, Канута I Датского (Spiefi. S. 7). Особенно отчетливо сочетание королевской и княжеской сторон обнаруживает себя на печатях английских королей. Тип этих печатей сложился при Вильгельме Завоевателе (1066 - 1087). На одной стороне коронованного, сидящего на троне с державой и скипетром государя круговая надпись называла королем "англов", со времен короля Иоанна I (1199 - 1216) - королем Англии, а на другой стороне, где помещен всадник, - "норманнским князем", с конца XII века - князем Нормандии, Аквитании и Анжу (Birch. Р. 3, 10 - 11, 15 - 16, 19).
В XIII веке "конные печати" стали массовым явлением. Трудно назвать князя, который бы не владел такой печатью. Великопольские князья Одо Познаньский, а вслед за ним Владислав Одонич пользовались ею в 1161, 1209, 1212, 1213 годах (Mikucki, Gumowski, Haisig. S. 190; Gumowski. 1966. No 18. S. 24). Такие же печати были и у поморских князей - Богуслава II в 1214 году, Барнима Поморского и Святополка Гданьского в 1228 и 1236 - 1242 годах (Gumowski. 1966. No 18. S. 303 - 304; 1950), чешских князей Владислава Индриха в 1213 году, Владислава II в 1233 - 1239 годах (*arek. S. 19 - 20).
Различие византийской и западноевропейской традиций в изображении всадника заключалось прежде всего в направлении его движения. Если на византийских, а соответственно и русских печатях всадник изображался движущимся вправо (со стороны зрителя), то в католическом европейском мире он, как правило, был представлен ведущим своего коня влево. Разумеется, дело не обошлось без исключений. В соседней с Русью Польше можно назвать печати нескольких государей с конем, движущимся вправо. Это печати и Одо Познаньского 1194 года, и Казимира I Опольского 1226 года, и Земовита Мазовецкого (1247 -1262), Камрада Мазовецкого и Куявского 1218 и 1231 годов, Пшемысла I Познаньского 1247 и 1248 годов (Gumowski. 1966. ь 209; Stronczynski. S. 13, 14, 38, 40, 86,
271). Правда, как показывают приведенные даты, почти все печати более позднего происхождения, нежели самая ранняя русская печать Мстислава Мстиславича.
На тех же самых печатях конник несет не прапор (знамя) или хоругвь, а поднятый правой рукой меч. Таково изображение на печати и Одо Познаньского, и Казимира I Опольского, и Земовита Мазовецкого, и Пшемысла I Познаньского. На последней из них, 1248 года, расположена весьма торжественная надпись: "S (igillum) Premislonis D(ei) gra(cia) ducis Polonie" ("Печать Пшемыслава Божьей милостью князя Польши").
Принцип иерархического соответствия изображения всадника на печатях государей, занимавших место ниже не только императорского, но и королевского, в Северной, Западной и Центральной Европе периода феодальной раздробленности соблюдался строго. Пример тому - печати чешского государя, на которых иерархическая разница
между положением чешского короля на различных территориях его страны выражена очень отчетливо.
Однако все вышеприведенные примеры касались тех стран, в которых господствовало католичество. Как же
обстояло дело в Византийской империи и странах православного мира? Поскольку в самой Византийской империи проблема оформления иерархического положения глав различных государственных образований практически почти не стояла, то и византийская сфрагистика не знала столь ярко выраженной дифференциации печатей, как императорских, так и иных государей. Тип императорской печати - как правило, тронной (главу государства изображали сидящим на троне), с круговой надписью - противостоял печатям различных министериалов, имевшим расположенную по строкам (строчную) надпись на обороте и изображение покровительствующего святого на лицевой стороне (Schlamberger. 1884).
Русские князья, следовавшие византийским образцам, хотя и не всегда (как мы видели на примере "знаков Рюриковичей"), в течение второй половины XI века пользовались печатями с изображением покровительствующих святых и греческими строчными благопожелательными надписями. Исключение составляли печати Изяслава Дмитрия Ярославича с круговыми надписями. На одной из печатей св. Димитрий изображен стоящим с копьем и щитом в императорской короне (Ямин. 1970. Т. 1. No 3 - 5. С. 14 - 42, 249 - 252).
В конце XI - начале XII века на княжеских буллах появилась русская строчная благопожелательная надпись: "Господи, помоги рабу своему..." Так, печати двух типов Владимира Мономаха (1113 - 1125) имеют соответственно греческие и русские надписи (Ямин. 1970. Т. 1. С. 67 - 75, 258 - 259, особенно ь 25 и 97). В XII - начале XIII века возобладала иная традиция - княжеские печати получили два изображения покровительствующих святых - владельца печати и его отца (Янин. 1970. Т. 1. С. 87 - 132). Ряд этих печатей открывали буллы сына Владимира Мономаха - Всеволода (Там же. С. 138 - 139). Не случайно именно от этих двух князей, как считалось в "коронационной" литературе XVI - XVII веков, пошел обычай наделения князей регалиями, которые современники возводили к Византии. Хотя такие печати по рангу соответствовали печатям византийских министериалов, в России XVI - XVII веков их расценивали иначе, рассматривая, по-видимому, изменение типа печати как следствие упрочения государственного суверенитета Руси. На княжеских печатях этого типа, "смысл изображения" на которых, по словам В.Л. Янина, "сводится к указанию христианского имени и отчества князя, утверждающего своей печатью акт", отчетливо звучит тема божественного освящения княжеской власти, с одной стороны, и преемственности власти от отца к сыну - с другой. Таким образом, завершился путь к суверенитету, который проделали русские князья - от архонтов (как их именовали по греческому образцу) Руси, вернее, России,
до независимых князей, собственной волей передающих власть по наследству.
В начале XIII века произошла смена традиций в области оформления печатей - и императорских в Византии, и
княжеских на Руси. В 1204 году в результате четвертого крестового похода в Византии утвердились новые правители. Место Византийской империи заняла Латинская. Графы фландрские - Балдуин I (1204 - 1205), Генрих 1 д'Aнгрэ (1206 - 1216), Балдуин II (1240 - 1261), став императорами Латинской империи, не отказались от своей старой печати,
которой они пользовались на родине. Их новая тронная печать имела на обороте изображение всадника с мечом,
такое же, как на их прежних фландрских печатях (Schlumberger. 1895. Р. 91 - 92, 94 - 97; ср.: Chalon. Р1. Ii). Подобно тому как в X - XI веках западные "римские" императоры широко использовали византийский опыт в оформлении своих печатей (сначала стоящую фигуру, затем, при Отто III в 997 г., трон с круговой надписью) (Ohnsorge. S. 288 - 299), так в XIII веке крестоносные завоеватели "познакомили" своих бывших наставников с опытом оформления печатей младших по чину государей - глав феодально раздробленных образований.
Византийский мир в целом не остался в стороне от этих новаций. Например, на оборотной стороне большой печати одного из Неманичей - Стефана Владислава (1234 - 1243), созданной около 1240 года, изображен всадник, скачущий вправо от зрителя; на лицевой стороне - тронное изображение государя в короне византийского образца
с жезлом и державой (*remo*nik. S. 120 - 121).
Новая мода в оформлении печатей достигла и Руси. На смену печатям с образами святых, по выражению Р. Хайсига, образно-агиографическим (Mikucki, Gumowcki, Haisig. S. 59), на которых святых обычно изображали пешими, пришли "конные печати". Покровительствующие святые на печатях Мстислава Мстиславича Удатного (Удалого), Всеволода Юрьевича и Александра Ярославича (в XV в. прозванного Храбрым, с конца XV в. - Невским) становятся всадниками. Однако, в отличие от западноевропейской традиции, на русской печати помещался не "портрет" князя, а "портрет" покровительствующего ему святого.
Первым стал применять такие печати Мстислав Мстиславич Удатный, торопецкий, новгородский (1210 - 1215,
1216 - 1218) и галицкий князь. Печати времени его княжения в Новгороде имеют изображение св. Феодора с копь-
ем в правой и щитом в левой руке - пешего на оборотной стороне и конного - на лицевой. В разных вариантах у
всадника на копье то флажок и шестиконечный крест, то стяг на длинном древке, то развевающийся плащ или крыло (Янин. 1970. Т. 1. ь 203 - 206). К сожалению, эти детали не помогают определению образца, которому мог следо-
вать Мстислав Удатный. При всем своеобразии образа всадника на польских, немецких, английских и других печатях (всадник движется налево, изредка направо от зрителя, лошадь идет рысью или галопом, поводья натянуты
или полуспущены и т.д.) неизменной остается одна деталь - стяг или флажок с горизонтальными полосками. Такая
иконографическая деталь не помогает обнаружить образец.
Теоретически поиски следует направить либо в Польшу, с которой русские князья поддерживали тесные связи (дочь Ярослава Осмомысла стала до 1187 года женой познаньского князя Одо, Агафья Святославна Черниговская в 1209 году - женой мазовецкого князя Конрада, Всеволод Черный в 1 178 году женился на дочери Казимира III),
либо в Византию. Стоит подчеркнуть, что многие из вышеназванных польских князей пользовались именно "конной
печатью". Однако на печатях польских князей, за исключением Одо Познаньского, всадник изображен движущимся
влево, тогда как на печати Мстислава Мстиславича всадник направлен в другую сторону.
Если считать направление движения определяющим признаком, то придется отказаться от сопоставления этой
первой "конной печати" с польскими. Латинские императоры имели печати, где конник тоже движется направо, как
и на печати Мстислава Мстиславича. Однако данных относительно связей Руси с этой империей, основанной на
развалинах Византийской, настолько мало, что некоторые исследователи отрицали их наличие вообще.
Известно лишь, что до 1210 года в Новгород вернулся из Царьграда (Цесареграда) - Константинополя Добрыня Ядрейкович. Он принял постриг и по изгнании князем Мстиславом новгородского владыки Митрофана был послан "в Русь", т.е. в Киев, ставиться на его место. Кандидатура Добрыни Ядрейковича не вызвала возражений, и этот наблюдательный очевидец крестоносного разгрома Византии стал новгородским епископом (НПЛ. С. 250; Путешествие... Антония). Именно он и мог бы принести в Новгород известия о новом типе оформления печатей в Константинополе. Мог бы. И мы могли бы быть в этом уверены, если бы иконографический тип печати фландрских графов и латинских императоров совпадал с типом изображения всадника на печати Мстислава Удатного. Однако этого нет. На печати фландрских графов всадник держит меч правой рукой, высоко подняв ее. На печати же князя Мстислава святой мученик вооружен лишь крестом и флажком.
Не дает полной аналогии и шведский тип печати: у королей Карла Сверкерссона (1164 - 1167) и Иоганна Свер-
керссона (после 1216 г.) всадник с копьем наперевес движется вправо (Fleetwood. S. 11, 27). Трудно думать о
балтском или литовско-западнорусском происхождении этой эмблемы (Молчанов, Смирнова). Приходится констатировать, что поиски прообраза первой русской "конной печати" зашли в тупик. Изображение на ней наиболее сходно с иконографией печатей великопольских князей, но можно предполагать, что некоторую роль в том, что в XIII веке копье было заменено мечом, сыграл и пример Латинской империи. Добрыня писал: "У Лахерны во церковных палатех святый Федор Стратилат лежит, и щит и меч его ту же" (Путешествие... Антония. Стб. 40).
Однажды возникнув на русской почве, этот иконографический тип получил дальнейшее распространение. Всеволод
Юрьевич, княживший в Новгороде в 1222 и 1224 годах, был внуком Всеволода III Большое Гнездо. Сохранились две
его печати, у обеих на лицевой стороне изображен Димитрий Солунский в полный рост, вынимающий меч из ножен, а
на оборотной стороне - св. Георгий, на одной печати пеший, а на другой - конный. Воинственная поза святого
покровителя князя вполне соответствовала обстановке его княжения. Особенно обострились отношения князя с новгородцами, когда его отец Юрий Всеволодович активно вмешался во внутреннюю жизнь города (НПЛ. С. 69; Янин. 1970. Т.11. С. 126; ь 211, 212).
Еще более воинственный вид имеют всадники на печатях Александра Невского. Здесь всадник уже не вынимает меч,
но поднимает его правой рукой высоко над головой (ср.: Янин. 1970. Т. 1. С. 37; Белецкий С. В. 1985 - 2. С. 237). Впрочем, князю Александру Невскому автор классического исследования о русских средневековых печатях В.Л. Янин приписывает две серии печатей: первую, традиционную, где представлены стоящие фронтально его патрон и патрон отца - Ярослава Всеволодовича, и вторую, новую, на лицевой и на оборотной стороне которой изображен св. Федор Стратилат на коне в сцене "чуда о змии". Печати Александра Невского - первые, где появляется мотив
борьбы со злом, которое, согласно Апокалипсису, и воплощал собой змей.
Среди печатей Александра Невского наибольший интерес представляет вторая серия. В ней пять разновидностей.
Печать одной разновидности, с изображением коронованного всадника, по тонкости, четкости и детальности резьбы
резко отличается от всех остальных и, несомненно, послужила образцом для них. В этом всаднике В.Л. Янин увидел "условное, символическое изображение самого князя" (Янин. 1970. Т. 11. С. 22 - 23). В русской сфрагистике
это первый случай "портретной" печати. Ее появление вполне созвучно духу времени: в житии князя, написанном
после его смерти на обратном пути из Каракорума - столицы Монгольской империи, странным образом сочетаются
светские и церковные элементы. Составитель жития, по-видимому, считал деятельность князя как главы государства церковным подвигом, достойным увековечения и самой церковью (Philipp).
Помещая на печати собственный портрет, Александр Ярославич достигал сразу нескольких целей. Во-первых,
он демонстрировал равенство своей власти с властью государей соседних стран (а это было крайне важно в условиях борьбы Новгорода за независимость как против Шведского королевства, так и против Ливонского ордена; это было важно и для развития международных отношений: хорошо известна попытка, правда неудачная, норвежского короля заключить брак его дочери с сыном Александра); во-вторых, он укреплял свою власть над новгородцами.
Если его отец считал возможным заключение с новгородцами ряда, т.е. договора, то Александр настаивал на неограниченном самовластии. Многочисленные конфликты с новгородцами (в результате одного из них князь даже покинул Новгород в 1240 году - "роспревъся с новгородци") (НПЛ. С. 78) характеризуют все его новгородское княжение. Особенно обострились отношения Александра с Новгородом, когда он стал великим князем киевским (в 1246 году умер Ярослав, и после поездки в Монголию в 1249 году Александр получил Великое княжение Киевское). Однако в условиях монгольского ига в 1255 году ему уже не удалось добиться своего. Князь должен был заключить договор "на всей воли новгородской". "Меньшие" (т.е. те горожане, которые не пользовались правом участия в высшем государственном органе) готовы были до смерти сражаться за сохранение своих прежних прав - "любо живот, любо смерть за правду новгородьскую, за свою отчину" (НПЛ. С. 81; Тихомиров. 1955. С. 268; Янин. 1962. С. 146 - 147). Противодействие "меньших" через два года, когда в Новгород явился Александр и жестоко расправился с новгородцами ("овому носа урезаша, а иному очи выимаша"), обусловливалось их стремлением поддержать Василия Александровича, настаивавшего на открытой борьбе против монголов, которые требовали уплаты торговой пошлины - тамги и десятины, т.е. десятой части от всех доходов. Еще через два года уже безо всяких кар Александр добился требуемых монголами тамги и десятины.
Из подробного рассказа о деятельности Александра Невского можно было понять, какой смысл сам князь - заказчик печати вкладывал в изображение на ней. Ведь печать Александра - не просто печать одного из князей. Это печать человека, который стал родоначальником династии московских князей, человека, на которого они равнялись. Александр Невский - идеал московских князей, которым суждено было выступить объединителями Северо-Восточной Руси и вместе с тем угнетателями собственного народа. Самодержцы из числа последних Рюриковичей ориентировались на самовластцев киевской поры эпохи безвременья. Герб московских князей восходит к изображению на печати Александра Невского, и вместе с гербом передана была эстафета жестокости по отношению к собственным подданным.
Если Александр Ярославич на своих печатях идею суверенитета мог выразить достаточно откровенно, то его сыновья не располагали возможностями, какие были у отца. Дмитрий Александрович (1276 - 1281, 1283 - 1294) вынужден был пойти на уступки новгородцам. На его печатях преобладает сочетание святого всадника с Вседержителем, покровителем Новгорода (Янин. 1970. Т. 11. ь 384 - 389; Каштанов. 1974). Типологически такие печати приближаются к княжеско-городским печатям, олицетворяющим собою результат договора князя с горожанами. Примером подобного сочетания может служить печать короля Бонифация Монферратского (1204 - 1207): на лицевой стороне изображен всадник на лошади в галопе, а на обороте - образ города. Надписи удостоверяли принадлежность сторон печати королю и городу (Schlumberger. 1895. Р. 56 - 58).
На печатях другого сына Александра Невского - Андрея Александровича (1281 - 1283, 1294 - 1304) в результате
компромисса с новгородцами на одной серии печатей оказались изображения конного сокольника и Вседержителя, а на другой, которая сменила первую, - св. Андрея, покровителя князя, и конного сокольника (Ямин. 1970. Т. 11. ь 390 - 395).
Эта тенденция использования княжеско-городских печатей вполне соответствует общеевропейской традиции. Городские гербы формировались, как правило, довольно поздно, а города принимали гербы своих сюзеренов (Renkhoff. S. 56 - 80). В этом на примере Руси мы убедимся позже, ибо дальнейшие судьбы эмблемы с изображением всадника уже выходят за пределы эпохи феодальной раздробленности и будут рассмотрены ниже.
Итак, в период феодальной раздробленности сформировались две эмблемы, которым суждена была долгая жизнь.
Обе рассмотрены выше. Возникли они как изображения на гербах или печатях, а стали впоследствии эмблемами Владимирского и Московского княжений. Обе эмблемы своим происхождением обязаны прочным и тесным контактам Руси с европейскими странами, принадлежавшими католическому миру. Обе они в какой-то степени знаменовали разрыв с византийской традицией, обнаруживая принадлежность Руси ко всему европейскому миру.
Символы власти или подданства?
В эволюции русской государственности в середине XIII века наступил перерыв - монгола-татарское нашествие деформировало всю систему политических отношений, сложившихся в предшествующее время. Часть русских земель и городов перешла в состав Литовского княжества. Как говорили об этом дипломаты в 1563 году, "некоторыми невзгодами после Батыева пленения, как безбожный Батый многие грады руские попленил, а после того потому от государей наших руских и поотошли" (Сб. РИО. Т. 71. С. 270). Большая же часть Русской земли на два с лишком столетия оказалась под иноземным игом, под монгольскими ханами, получившими на Руси наименование царей. Царями называли и ордынских правителей, в частности Мамая, когда он собрал под своей властью значительную часть находившейся в состоянии длительной междоусобицы Орды.
Монгольские цари осуществляли свою власть на Руси при помощи баскаков (тюрк.), "даруг" или "дорог" (от
монг. "даругачи") - своих наместников, предводительствовавших вооруженными отрядами и неукоснительно следивших за подвластным населением, обложенным тяжкой данью в пользу ханов. Институт баскачества просуществовал в крупнейших русских городах вплоть до конца XIII - начала XIV века.
Русские же князья отныне уже не могли свободно наследовать собственные "столы" и распоряжаться ими. За получением ярлыка - ханской грамоты на право занятия престола - они должны были ездить в ставку монгольского
хана. Пребывание там и борьба за власть в русских городах нередко завершались трагически. Мученической смертью погиб в ставке Батыя черниговский князь Михаил Всеволодович, позднее причисленный к лику русских святых. В Каракоруме, столице Монгольской империи, кончил свои дни Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского. В XIV веке не вернулись из Орды три тверских, один рязанский и некоторые другие князья.
В XV веке место получения ханского ярлыка было перенесено: уже не князья ездили в столицу Золотой Орды - самого мощного образования, возникшего на развалинах Монгольской империи, но ордынские послы являлись в столицу Владимирского княжения, чтобы посадить князя - своего "холопа" на "стол". Приезд ханского посла сопровождался унизительной процедурой ведения его коня великим князем, что и должно было демонстрировать зависимость последнего от вольного царя (ПСРЛ.XII.М.,1965.С.16).
Наряду с русскими печатями стали употреблять и печати ордынские, которые, вероятно, в отдельных случаях
заменяли русские. Даже на полной грамоте Никиты Козлова на Ивана Павлова, которого первый купил себе "в полницу", 23 мая 1494 г. стояла печать дьяка с подписью уйгурскими буквами (Хорошкевич. 1974. С. 82 - 83; Авток-
ратова, Буганов. С. 138). А ведь это произошло уже через 14 лет после освобождения от ордынского ига в ре-
зультате знаменитого стояния на Угре... Можно себе представить, что в период полного и неограниченного
владычества ордынцев их "тамги" серьезно потеснили русские печати.
Изменилась и сама процедура "посажения на стол". Исчезли мечи - символ силы и справедливого управления.
Ордынские ханы вполне обходились без вручения этого воинственного знака власти. Процедура упростилась до минимума. Происходила она в церкви, роль которой в период ига несомненно выросла. Ханы сохранили за церковью все ее владения и права, создав в ее лице сильнейший противовес светской власти. Итак, обряд происходил в церкви,
но в присутствии ханского посла. "Князь Василий Дмитриевич сяде на великом княжении володимерском на столе
отца своего, и деда, и прадеда, а посажен царевым Тактамышевым послом Шиахматом", - повествует летописец о
церемонии в Успенском соборе г. Владимира (ПЕРЛ. Т. XI, М., 1965. С. 120). Однако уже в 1432 году обряд состоялся в Москве. 5 октября 1432 г. ордынский посол царевич Мансырь-улан посадил Василия II "на великое княжение... у Пречистые у Золотых дверей" (ПЕРЛ. Т. V. Л., 1926. С. 264; Т. VI. СПб., 1853. С. 148, Т. 27. Л., 1962. С. 344; Т. ХН. М., 1965. С. 16; Юзефович. С. 98), т.е. у южных дверей Успенского собора, где находилась икона Владимирской Божьей Матери, так называемая "запасная" (Толстая. С. 109, 118; Маркими. С. 168 - 177), одна из тех копий, что были созданы в начале XV века. Перенесение места церемонии поставления из Владимира в Москву - свидетельство увеличения престижа московского князя, выигравшего в Орде долгую распрю с дядей Юрием Дмитриевичем благодаря своему послу боярину И.Д. Всеволожскому.
В Лицевом летописном своде, созданном почти целое столетие или по крайней мере три четверти столетия спустя после освобождения Руси от ига, представления об иерархии ханов и русских князей очень четкие. Все ханы на миниатюрах этого Свода носят пятизубчатые венцы. Это и Батый, и его сын Сартак, и даже правитель Мамай - в ту пору, когда всеми своими подданными он именовался "великим царем". Даже в житии Сергия Радонежского конца XVI века Мамай в сцене Куликовской битвы одет в такой венец, который выделяет его из остального татарского воинства, носившего шлемы. Миниатюриста при этом не остановило то обстоятельство, что он наделяет одинаковыми венцами и "поганина" Мамая, и библейского царя Давида, и православного византийского императора (Арциховский. 1944. С. 116, 118, 143).
Русские же князья в Лицевом своде неизменно изображались в княжеских шапках. Иерархия их и ордынских ханов передана очень точно с помощью головных уборов: князья в шапках стоят перед сидящими на "тронах" ханами в царских венцах. Миниатюрист XVI века сделал одно исключение: в рассказе о происхождении Александра Невского, где Владимир Святославич назван царем, он и изображен в пятизубчатом венце (Арциховский. 1944. С. 130). И хотя "Слово о житьи Дмитрия Ивановича, царя руського" начала XV века и придает великому князю владимирскому титул, который в это время носили только цари - ордынские ханы, тем не менее этот титул не нашел адекватного отражения в миниатюре. Также проигнорирована попытка причислить к царям тверского и
владимирского князя Михаила Ярославича (1304 - 1317).
В сознании людей XVI века процессы политической кон солидации русского общества, начавшееся объединение Северо-Восточной Руси идентифицировались с установлением новой иерархии в системе внутрикняжеских отношений. Если в Лаптевском и в первой части Голицынского томов Лицевого свода, охватывающих XIII - XIV века, в княжеских шапках представлены все князья, какой бы величины ни были их земли, - владимирские и московские, рязанские и ярославские, можайские и стародубские, дмитровские и новосильские, - то в более позднее время (во втором Остермановском томе Лицевого свода) таких шапок удостоены
лишь великие князья - московские, тверские, рязанские, нижегородские и смоленские, иногда ярославские. Суздальско-нижегородские князья, правившие попарно, оба представлены в таких шапках, равно как и княжичи - наследники престолов в великих княжествах. Наряду с великим князем Дмитрием Донским чести носить княжескую шапку удостоены его двоюродный брат и соправитель Владимир Андреевич, будущий Храбрый и Донской. Во время княжения в Новгороде в 1470 году в княжеской шапке представлены Семен Ольгердович, равно как и его брат Владимир Ольгердович Киевский.
О внешнем виде такой шапки можно судить не только по миниатюрам XVI века, но и по "портретным" монетам Бориса Годунова 1600 - 1605 годов и монетам Федора Ивановича времени второго ополчения 1611 - 1613 годов (Мельникова. С. 71, 127). Древнейшей из сохранившихся регалий является шапка Мономаха. Вероятно, она названа "шапкой золотой" в завещаниях Ивана Колиты (ДДГ. No 1. С. 8, 10). Это головной убор высотой 18,6 см, окружностью 61 см, верх которого состоит из 8 золотых пластин, покрытых тончайшим узором - сканью из спиралевидных завитков, шестиконечных розеток-звезд и цветков лотоса. Низ шапки окаймлен широкой орнаментальной полосой-плетенкой. Верх напоминает по форме восточный головной убор. Это древнейшая часть
шапки. К ней позднее были добавлены полусферическое навершие, гравированное и резное, завершающееся крестом с крупными жемчужинами на концах, драгоценные камни и жемчуг, разбросанные по всей поверхности венца, и опушка из соболя.
Загадка шапки Мономаха не разрешена до сих пор. Неясно, как очутилась она в казне владимирского и московского князя Ивана Колиты, первым из рода Юрия Долгорукого назвавшегося князем "веся Руси". Владимир Всеволодович Мономах (род, в 1053), которого "Сказание о князьях владимирских" второго десятилетия XVI века считает получателем регалий из Византии, княжил в Киеве в 1113 - 1125 годах- Его дед по матери, якобы и приславший регалии, Константин IX Мономах был византийским императором в 1042 - 1055 годах. Изобретено ли определение "мономахова" лишь в XVI веке (впервые с таким названием шапка упомянута в 1518 году) или действительно отец Владимира Мономаха князь Всеволод (Василий) Ярославич (ум, в 1093) получил какое-то приданое за своей женой - трудно сказать.
Археологи выдвинули еще одну версию. Шапка - произведение рук арабского (Спицын. 1906; 1909) или египетского мастера, работавшего при дворе египетского султана Эль-Мелик-Эн-Насир-ибн-Калауна (Филимонов. 1898) - в 1317 году была послана хану Узбеку, который, в свою очередь, подарил ее Ивану Калите.
В наши дни возникла и третья версия. Согласно ей, местом изготовления шапки была Орда или Крым (Крамаровскии). При этом все три группы исследователей опираются на сходство цветка в узоре скани шапки с распространенным в арабском и египетском средневековом искусстве цветком лотоса. Таким образом, трудно быть уверенным в точности какой-либо из этих гипотез. Ясно лишь одно: шапка Мономаха - иностранного производства.
Входила ли в число княжеских регалий "кочь"-мантия, тоже трудно сказать. Колита, согласно завещаниям, передал "кочь великий с бармами" не старшему сыну Семену (ему достался "кожух черленыи женчужный"), а среднему - Ивану. Нечто аналогичное получил и младший сын Колиты Андрей - "скорлотное портище с бармами", вероятно, "наплечками", такой фасон одежды также упомянут: "бугаи соболий с наплечки с великимь женчюгом с каменьем" (ДДГ. No 1, С. 8, 10; Вороним. 1956). Судя по разнообразию наименований верхней одежды - плаща (это и кожух, и портище, и кочь), ни ей, ни наплечным украшениям - бармам в XIV веке еще не придавалось значения великокняжеских регалий.
Знаком княжеской власти служил посох. Даже в XVIII веке считалось, что "посох или трость, имеющая сверху подобие епископского жезла, означает духовное правление и власть" (Амбодик. С. НИ). В католической традиции так
и осталось: посох - непременная принадлежность епископов, знак церковного всевластия (Moser. S. 306 - 307; Kletler. S. 9). Иное дело на Руси. Он был такой же принадлежностью светской власти, как и духовной. Посохи и
духовных лиц, и князей на Руси напоминали вытянутую букву "Т", но у княжеских посохов концы навершия были
загнуты вверх, а у духовных лиц - вниз (Арциховский. 1944. С. 119). Посохами пользовались и женщины (Сб.
РИО. Т. 71. С. 39).
В 1476 году новгородцы преподнесли Ивану III посох из "рыбьего зуба", т.е. моржового клыка, как символ
признания его верховной власти над городом. А имперский посол Сигизмунд Герберштейн, побывавший в Москве в 1517 и 1526 годах, отметил, что на приеме у Василия III "справа от него на скамье лежала шапка-колпак, а слева
- палка с крестом, т.е. посох" (Герберштеин. С. 109).
В Лицевом своде жезлами в качестве знаков власти снабжены все великие князья, равно как и ханы (Арци-
ховский. 1944. С. 126, 141 - 142). Спор из-за великого княжения так изображен на миниатюре Лицевого свода: два
князя - Михаил Ярославич Тверской и Юрий Даниилович Московский - сидят на одинаковых "столах" в одинаковых шапках и с одинаковыми жезлами в руках. Неравное положение князей-соправителей - Дмитрия Ивановича Донского и Владимира Андреевича Храброго - подчеркнуто тем, что у первого в руках жезл. Было ли так на самом деле, трудно сказать, ведь миниатюрист XVI века должен был доказать исконность такой царской регалии, как скипетр, который Иван Грозный ввел в обиход лишь в 1552 - 1553 годах.
Хранились посохи в казне, но очень пострадали во время польского хозяйничанья в Москве в Смутное время
(с 161 1 по 10 мая 1612 г.). Жалованье польским наемникам платилось за счет княжеских драгоценностей: "... от
казны выдано, с государева посоха снято было 6 гривенки" (РИБ. Т. 2. СПб., 1875. С. 226, 242, 245 - 246).
Если провести аналогии с уцелевшими митрополичьими посохами, то можно думать, что и на княжеских изобража-
лись сюжеты, символизировавшие власть и подчинение (Чернецов; Голубцов. С. 87 - 116).
Посох был повседневным знаком власти, вероятно, поэтому он и отсутствовал в великокняжеских завещаниях XIV
- XVI веков. Несмотря на скудость данных об этом темном периоде отечественной истории, можно считать, что прежние регалии - и "стол", и "шапка", и такой повседневный будничный знак власти, как посох, - сохранились в княжеском и великокняжеском употреблении. К сожалению, о внешнем виде этих предметов можно судить лишь по более поздним миниатюрам, авторы которых создавали обобщенный образ, а отнюдь не точный портрет вещи.
Мы не касались еще монет и печатей. Обратимся теперь к ним. После сравнительно длительного "безмонетного пе-
риода", причины которого не связаны с монгольским завоеванием (этот период наступил задолго до иноземного на-
шествия), когда в конце XIV века Русь стала несколько оправляться после нашествия, возобновилась чеканка
русских монет (Орешников. 1896. С. 81 - 89). На оборотных сторонах московских и нижегородско-суздальских монет помещали различные арабские надписи типа: "Султан Токтамыш да продлится" (как это было на монетах Дмитрия
Донского и Василия 1), или с окончанием: "Да продлится его царствие", или просто без имени "султан справедливый" (на монетах Василия 1). Надписи свидетельствовали, по мнению Г.А. Федорова-Давыдова, о политической зависимости русских княжеств от Орды. Зато на лицевой стороне встречаются и всадник с соколом в руке, и барс, и просто четвероногое животное; дополняет эти изображения и вытесняющая их строчная надпись, скажем, "князь великий Василии веся Руси" (Федоров-Давыдов)
Облик московских монет трансформировался в связи с изменением политического статуса Василия I. В начале своего княжения Василий I признавал верховную класть Токтамыша и посему снабжал свои монеты круговой надписью "великий князь" на лицевой стороне и именем хана - на оборотной. В начале XV века он отказался от выра-
жения своего вассалитета и на оборотной стороне монет стал помещать надпись (легенду) со своим именем и пол-
ным титулом. Однако поход хана Едигея в 1409 году временно положил конец притязаниям великого князя московс-
кого на самостоятельность, а на монеты 1410 - начала 20-х годов XV века вернулись арабские надписи, правда,
нечитаемые (Федоров-Давыдов. С. 26 - 56, 105 - 1 18). Лишь около десяти лет, на рубеже XIV - XV веков, Василий I мог прокламировать свою внешнеполитическую идею собирания Руси, т.е. объединения всех русских земель домонгольского времени. С 1399 по 1408 год он помещал на своих монетах владимирский герб - "барса", символизировавшего его титул "великого князя Руси". Другими символами на этих же монетах были всадник, в XVI веке названный "ездецом", и "воин в профиль". Они олицетворяли власть князя, подчеркивая его суверенитет в условиях, когда другие способы выражения этой идеи были неприменимы (Федоров-Давыдов. С. 131 - 140).
В ордынское время некоторые другие русские князья тоже осмеливались использовать изображение всадника на
своих монетах. Это были ярославские князья Федор Васильевич и Александр Федорович в 1426 - 1464 годах. Исследовательница рассматриваемых монет Н.Д. Мец подчеркивала, что в Ярославле не было "двуименных" монет,
т.е. монет с именами великого князя московского и местного, ярославского князя, выпуск которых "показывал зависимость уделов от Москвы" (Мец. 1960; Назаров. 1995). Так ли это на самом деле, трудно сказать. Не исключена
и возможность, что персону великого князя владимирского и московского на ярославских монетах олицетворял всадник, подобно тому как лев и орел олицетворяли ее на новгородских посадничьих печатях XV века (см. далее).
Таким образом, вместе с изменением общего соотношения сил Руси, прежде всего Северо-Восточной, и сил Монгольской империи и ее наследников - Золотой, а позднее Большой Орды - эволюционировали и символы власти, представленные на монетах: в XIII - частично XIV веках - вассалитета русских князей, а в XV веке - их сюзере-
нитета и притязания на всю территорию домонгольской Руси.
Такая же эволюция идейного содержания характерна и для печатей, в частности одного из типов княжеских печатей Пскова XIV века (Белецкий С. В. 1983; 1985 - 2; 1986). На одной их стороне располагался всадник в островерхой шапке, движущийся вправо и держащий правой рукой вертикально поднятый меч, а на другой - четырехстрочная надпись: "ПЕЧАТЬ КНЯЖА ОЛЕКСА(н)ДРОВ(а)". Исследователь псковских печатей С. В. Белецкий приписал ее князю Александру Михайловичу Тверскому, в 1327 году покинувшему родину ради Пскова. В 1329 году он на полтора года отправился в Литву, но, вернувшись в Псков, оставался там до 1337 года. Во время своего псковского княжения Александр Михайлович якобы и принял новую печать по "литовскому" образцу. Для сравнения использовались печати литовского князя Витовта 1417 и 1423 годов. Тому же князю, по С.В. Белецкому, принадлежала и печать "новгородского типа" с изображением Вседержителя и св. Александра в рост. В этой теории смущают два обстоятельства: во-первых, большой хронологический разрыв литовского образца, т.е. печати Витовта первой четверти XV века, с псковским подражанием - предполагаемой печатью 30-х годов XIV века, - опередившим образец почти на три четверти столетия; во-вторых, различие иконографии всадника на печатях Витовта и псковской: на первой меч имеет почти горизонтальное положение, на второй - вертикальное. Думается, образец для своей печати Александр Михайлович мог найти и на собственной родине.
Не отрицая основной идеи С. В. Белецкого о принадлежности печатей Александру Михайловичу Тверскому, можно дать и иное толкование изображений. Печать со всадником, датируемая 1327 - 1329 годами, прокламировала независимость псковского тверича. Печать с Вседержителем, созданная после 1332 года, закрепляла зависимость князя от Новгорода после конфликта, происшедшего с Иваном Калитой еще во время знаменитого тверского восстания 1327 года, когда тверской и московский князья оказались в разных лагерях (как известно. Калита действовал в согласии с ордынцами). В 1332 году не только Калита "отделе псковичамь вины" (т.е. приглашение или принятие тверского князя на псковский "стол"), но и церковные власти сделали то же: "...Митрополит Феогност
и владыка (новгородский) Моисии благословиша посадника Салагу и весь Псков" (ПЛ. Вып. 2. С. 23). Вот в это-то время и могла появиться печать новгородского типа.
Тверско-псковско-московский конфликт, связанный с поведением князей по отношению к ордынским наместникам, свидетельствовал о прочности политических позиций московского князя на Руси. Без этого Калите не удалось бы представить псковичей "виноватыми", однако ему не хватило силы для полного подчинения Пскова собственной власти, он добился лишь укрепления новгородского сюзеренитета в Пскове, о чем и свидетельствует печать Александра Михайловича новгородского типа. В целом же события 1327 и 1332 годов можно рассматривать как прелюдию к дальнейшему росту авторитета московских князей, росту, который и привел через полстолетия к великому Донскому побоищу, круто изменившему линию политического и общественного развития средневековой
Руси.
читать дальшеШварн о Шварне Даниловиче очень мало и под определённым углом зрения
Сюжет с иконой – предположение (вдвойне гипотетичное) о ”христианской двуимённости” жены Александра Невского
Сюжет с Фёдорами и печатями – на печатях Александра оба патронима одновременно ”обзаводятся конями”. На ранних типах – св. Александр в рост со щитом и мечём и св. Феодор в рост с мечём ; св. Александр с мечём и ножнами и св. Феодор с копьём и щитом. Впоследствии – св. (?) Александр верхом и чудо о змие св. Феодора, держащего коня в поводу. Источник последнего изображения – печати самого Ярослава Всеволодича со Спасом Вседержителем на второй стороне, но там у Феодора нет коня.
На печатях этого и более раннего времени оба покровителя должны были изображаться либо конными либо пешими. [т. обр, становится ещё очевиднее, что для изменения типа печатей ведущим по смыслу является введение конной фигуры Алксандра, а патроним отца посильно ”подгоняется” к нему.]
Ярослав Ярославич (Афанасий) заимствует с печатий отца книгу (от Спаса Вседержителя на оборотной стороне она переходит к св. Афанасию на главную). [Трудно сказать, характеризует ли эта деталь самого Я. Я., или эта деталь важна для него лишь как символ преемственности.]
Очень любопытные уникальные печати, которые У. предположительно атрибутирует как принадлежавшие Фёдору Фёдоровичу, старшему сыну Ярослава Всеволодича.
Но, таким образом, атрибуция этих печатей Мстиславу Мстиславичу Удатному (Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X – XV вв. Т 1: Печати X – начала XIII в., М.,1970 С. 111-114) сугубо предположительна? (см. Статью …)
[И, если всё так, то ”конные” печати, скорее всего, впервые появляются, примерно в сер 13 в, в семье Всеволодичей (Всеволод/Дмитрий Юрьевич (?) Янин 1970 Т 1, С. 99-102; Янин В. Л., Гайдуков П. Г. Актовые печати Древней Руси X – XV вв. Т 3: Печати, зарегистрированные в 1970-1996 годах. М., 1998, С. 47-48, 142) с пешим Димитрием и конным Георгием, старшие сыновья Ярослава Всеволодича). Т. обр., эта (и без того довольно гипотетичная) связь Александра с Мстиславом Мстиславичем оказывается гипотетичной вдвойне.]
Выстраивается (стр 416) любопытная каузальная последовательность утверждения ”конных” печатей в роду Ярославичей. 1 этап: при одинаком крестильном имени с отцом Фёдор Фёдорович/Ярославич ”для различения” святых получает на лицевой стороне печати конного святого. 2 этап: после смерти Фёдора Александр воспринимает конного святого для лицевой стороны печати уже как знак своего старшинства, при этом добавляя ”для симметрии” коня в поводу у патрона своего отца на оборотной стороне. Утверждается преемство и по отношению к отцу, и по отношению к умершему брату.
Хорошкевич А. Л. Конные печати Мстислава Мстиславича Удалого – источник по истории международных отношений Руси начала XIII века // Славяне и их соседи: Международные отнолшения в эпоху феодализма. М., 1989
Хорошкевич А. Л. ”Конные печати” Александра Невского и традиции средневековой сфрагистики // Александр Невский и его эпоха. Под ред. Ю. Н. Бегунова и А. Н. Кирпичникова. СПб., 1995
_____________________________________________________
До кучи (с опечатками, но пусть будет)
www.booksite.ru/localtxt/gerb/flag/ros/sii/gerb...
Герб и флаг России Х-ХХ века
Часть первая. ГЕРБ (А.Л. Хорошкевич)
...
-- Львы и всадники эпохи раздробленности
-- Символы власти или подданства?
""...
Еще более триумфальной оказалась судьба другой эмблемы, появившейся в эпоху раздробленности, - всадника
(Вилинбахов. 1981 - 1; Молчание, Смирнова. 1983; Молчанов. 1987; Хорошкевич. 1989). Как и лев, эта эмблема
была очень распространена по всей Европе. "Конь, - писал геральдист XVIII века, - есть знак войны, сражения,
победы, храбрости, мужественного воина, полководца или власти над войском'' (Амбодик. С. XLIII). По-видимому,
его представления соответствовали и средневековым. Начиная с XI века во всей Европе на печатях широко распространяется изображение всадника. Государи новых политических образований, возникших в период феодальной раздробленности, для оформления своей власти широко пользовались инсигниями власти - императорской и королевской. Императоры, как византийские, так и "римские", на печатях изображались сидящими на троне с регалиями в руках - державой и скипетром. Они были увенчаны коронами. Приближалось к императорскому и изображение королей, только корона по своему типу отличалась от императорской (Haszеwska. S. 121).
Государи более низкого ранга - графы, князья, пфальцграфы, ландсграфы, ландсхерры, герцоги и пр. - тоже
стремительно обзаводились собственными эмблемами (Spief*. S. 5). Повсеместное развитие ленной системы, превращение военной службы в непременную обязанность рыцаря сопровождалось оформлением ленных отношений и на печатях (Ganz). Всадник, как правило, изображался либо со значком, укрепленным на древке, либо со знаменем.
Они-то и были знаками инвеституры, которой сопутствовало символистическое действие - вручение вассалу како-
го-либо предмета (копья или знамени). "Конная печать" непосредственно сопровождала процесс феодального дробления. Она появлялась там и тогда, где и когда его результаты уже были заметны. В ХI веке "конной печатью" пользовались герцог Адальберт Лотарингский (1037), маркграф Эрнст Австрийский (1056 -1075), граф Балдуин Фландрский (1065) (Spie*. S. 14). Несколько позднее "конные печати" распространились в Центральной и Восточной Европе. Такая печать была у герцога Баварского в 1125 году (Seyler. 1888. S. 258 - 259. Taf 208), великопольского князя Мешко III в 1145 году (Gumowski. 1966. ь 208; Mikucki, Gumowski, Haisins. S. 190), среднепоморского князя Богуслава I в 1170 и 1193 годах (Gumowski. 1966. ь 304; Mikucki, Gumowski, Haisig. S.
206), у герцога австрийского Леопольда V в 1 177 - 1194 годах, Оттокара IV истрийского с 1180 гола (Kletler. S. 5), у чешского князя Пшемыслава (1192 - 1193) (*arek. S. I О). Позднее, после образования Чешского королевства, всадник остался на оборотной стороне, где изображался св. Вацлав, основатель и покровитель династии. Всадник представлял знак княжеского достоинства короля Чехии.
И в иных случаях, когда король помимо основного своего титула носил и титул - графа, герцога или другого главы небольшого политического образования, на королевских печатях тоже помещалось изображение всадника. Можно назвать печати королей Якова Арагонского 1226 года. Карла VII и Иоганна I Шведских, Канута I Датского (Spiefi. S. 7). Особенно отчетливо сочетание королевской и княжеской сторон обнаруживает себя на печатях английских королей. Тип этих печатей сложился при Вильгельме Завоевателе (1066 - 1087). На одной стороне коронованного, сидящего на троне с державой и скипетром государя круговая надпись называла королем "англов", со времен короля Иоанна I (1199 - 1216) - королем Англии, а на другой стороне, где помещен всадник, - "норманнским князем", с конца XII века - князем Нормандии, Аквитании и Анжу (Birch. Р. 3, 10 - 11, 15 - 16, 19).
В XIII веке "конные печати" стали массовым явлением. Трудно назвать князя, который бы не владел такой печатью. Великопольские князья Одо Познаньский, а вслед за ним Владислав Одонич пользовались ею в 1161, 1209, 1212, 1213 годах (Mikucki, Gumowski, Haisig. S. 190; Gumowski. 1966. No 18. S. 24). Такие же печати были и у поморских князей - Богуслава II в 1214 году, Барнима Поморского и Святополка Гданьского в 1228 и 1236 - 1242 годах (Gumowski. 1966. No 18. S. 303 - 304; 1950), чешских князей Владислава Индриха в 1213 году, Владислава II в 1233 - 1239 годах (*arek. S. 19 - 20).
Различие византийской и западноевропейской традиций в изображении всадника заключалось прежде всего в направлении его движения. Если на византийских, а соответственно и русских печатях всадник изображался движущимся вправо (со стороны зрителя), то в католическом европейском мире он, как правило, был представлен ведущим своего коня влево. Разумеется, дело не обошлось без исключений. В соседней с Русью Польше можно назвать печати нескольких государей с конем, движущимся вправо. Это печати и Одо Познаньского 1194 года, и Казимира I Опольского 1226 года, и Земовита Мазовецкого (1247 -1262), Камрада Мазовецкого и Куявского 1218 и 1231 годов, Пшемысла I Познаньского 1247 и 1248 годов (Gumowski. 1966. ь 209; Stronczynski. S. 13, 14, 38, 40, 86,
271). Правда, как показывают приведенные даты, почти все печати более позднего происхождения, нежели самая ранняя русская печать Мстислава Мстиславича.
На тех же самых печатях конник несет не прапор (знамя) или хоругвь, а поднятый правой рукой меч. Таково изображение на печати и Одо Познаньского, и Казимира I Опольского, и Земовита Мазовецкого, и Пшемысла I Познаньского. На последней из них, 1248 года, расположена весьма торжественная надпись: "S (igillum) Premislonis D(ei) gra(cia) ducis Polonie" ("Печать Пшемыслава Божьей милостью князя Польши").
Принцип иерархического соответствия изображения всадника на печатях государей, занимавших место ниже не только императорского, но и королевского, в Северной, Западной и Центральной Европе периода феодальной раздробленности соблюдался строго. Пример тому - печати чешского государя, на которых иерархическая разница
между положением чешского короля на различных территориях его страны выражена очень отчетливо.
Однако все вышеприведенные примеры касались тех стран, в которых господствовало католичество. Как же
обстояло дело в Византийской империи и странах православного мира? Поскольку в самой Византийской империи проблема оформления иерархического положения глав различных государственных образований практически почти не стояла, то и византийская сфрагистика не знала столь ярко выраженной дифференциации печатей, как императорских, так и иных государей. Тип императорской печати - как правило, тронной (главу государства изображали сидящим на троне), с круговой надписью - противостоял печатям различных министериалов, имевшим расположенную по строкам (строчную) надпись на обороте и изображение покровительствующего святого на лицевой стороне (Schlamberger. 1884).
Русские князья, следовавшие византийским образцам, хотя и не всегда (как мы видели на примере "знаков Рюриковичей"), в течение второй половины XI века пользовались печатями с изображением покровительствующих святых и греческими строчными благопожелательными надписями. Исключение составляли печати Изяслава Дмитрия Ярославича с круговыми надписями. На одной из печатей св. Димитрий изображен стоящим с копьем и щитом в императорской короне (Ямин. 1970. Т. 1. No 3 - 5. С. 14 - 42, 249 - 252).
В конце XI - начале XII века на княжеских буллах появилась русская строчная благопожелательная надпись: "Господи, помоги рабу своему..." Так, печати двух типов Владимира Мономаха (1113 - 1125) имеют соответственно греческие и русские надписи (Ямин. 1970. Т. 1. С. 67 - 75, 258 - 259, особенно ь 25 и 97). В XII - начале XIII века возобладала иная традиция - княжеские печати получили два изображения покровительствующих святых - владельца печати и его отца (Янин. 1970. Т. 1. С. 87 - 132). Ряд этих печатей открывали буллы сына Владимира Мономаха - Всеволода (Там же. С. 138 - 139). Не случайно именно от этих двух князей, как считалось в "коронационной" литературе XVI - XVII веков, пошел обычай наделения князей регалиями, которые современники возводили к Византии. Хотя такие печати по рангу соответствовали печатям византийских министериалов, в России XVI - XVII веков их расценивали иначе, рассматривая, по-видимому, изменение типа печати как следствие упрочения государственного суверенитета Руси. На княжеских печатях этого типа, "смысл изображения" на которых, по словам В.Л. Янина, "сводится к указанию христианского имени и отчества князя, утверждающего своей печатью акт", отчетливо звучит тема божественного освящения княжеской власти, с одной стороны, и преемственности власти от отца к сыну - с другой. Таким образом, завершился путь к суверенитету, который проделали русские князья - от архонтов (как их именовали по греческому образцу) Руси, вернее, России,
до независимых князей, собственной волей передающих власть по наследству.
В начале XIII века произошла смена традиций в области оформления печатей - и императорских в Византии, и
княжеских на Руси. В 1204 году в результате четвертого крестового похода в Византии утвердились новые правители. Место Византийской империи заняла Латинская. Графы фландрские - Балдуин I (1204 - 1205), Генрих 1 д'Aнгрэ (1206 - 1216), Балдуин II (1240 - 1261), став императорами Латинской империи, не отказались от своей старой печати,
которой они пользовались на родине. Их новая тронная печать имела на обороте изображение всадника с мечом,
такое же, как на их прежних фландрских печатях (Schlumberger. 1895. Р. 91 - 92, 94 - 97; ср.: Chalon. Р1. Ii). Подобно тому как в X - XI веках западные "римские" императоры широко использовали византийский опыт в оформлении своих печатей (сначала стоящую фигуру, затем, при Отто III в 997 г., трон с круговой надписью) (Ohnsorge. S. 288 - 299), так в XIII веке крестоносные завоеватели "познакомили" своих бывших наставников с опытом оформления печатей младших по чину государей - глав феодально раздробленных образований.
Византийский мир в целом не остался в стороне от этих новаций. Например, на оборотной стороне большой печати одного из Неманичей - Стефана Владислава (1234 - 1243), созданной около 1240 года, изображен всадник, скачущий вправо от зрителя; на лицевой стороне - тронное изображение государя в короне византийского образца
с жезлом и державой (*remo*nik. S. 120 - 121).
Новая мода в оформлении печатей достигла и Руси. На смену печатям с образами святых, по выражению Р. Хайсига, образно-агиографическим (Mikucki, Gumowcki, Haisig. S. 59), на которых святых обычно изображали пешими, пришли "конные печати". Покровительствующие святые на печатях Мстислава Мстиславича Удатного (Удалого), Всеволода Юрьевича и Александра Ярославича (в XV в. прозванного Храбрым, с конца XV в. - Невским) становятся всадниками. Однако, в отличие от западноевропейской традиции, на русской печати помещался не "портрет" князя, а "портрет" покровительствующего ему святого.
Первым стал применять такие печати Мстислав Мстиславич Удатный, торопецкий, новгородский (1210 - 1215,
1216 - 1218) и галицкий князь. Печати времени его княжения в Новгороде имеют изображение св. Феодора с копь-
ем в правой и щитом в левой руке - пешего на оборотной стороне и конного - на лицевой. В разных вариантах у
всадника на копье то флажок и шестиконечный крест, то стяг на длинном древке, то развевающийся плащ или крыло (Янин. 1970. Т. 1. ь 203 - 206). К сожалению, эти детали не помогают определению образца, которому мог следо-
вать Мстислав Удатный. При всем своеобразии образа всадника на польских, немецких, английских и других печатях (всадник движется налево, изредка направо от зрителя, лошадь идет рысью или галопом, поводья натянуты
или полуспущены и т.д.) неизменной остается одна деталь - стяг или флажок с горизонтальными полосками. Такая
иконографическая деталь не помогает обнаружить образец.
Теоретически поиски следует направить либо в Польшу, с которой русские князья поддерживали тесные связи (дочь Ярослава Осмомысла стала до 1187 года женой познаньского князя Одо, Агафья Святославна Черниговская в 1209 году - женой мазовецкого князя Конрада, Всеволод Черный в 1 178 году женился на дочери Казимира III),
либо в Византию. Стоит подчеркнуть, что многие из вышеназванных польских князей пользовались именно "конной
печатью". Однако на печатях польских князей, за исключением Одо Познаньского, всадник изображен движущимся
влево, тогда как на печати Мстислава Мстиславича всадник направлен в другую сторону.
Если считать направление движения определяющим признаком, то придется отказаться от сопоставления этой
первой "конной печати" с польскими. Латинские императоры имели печати, где конник тоже движется направо, как
и на печати Мстислава Мстиславича. Однако данных относительно связей Руси с этой империей, основанной на
развалинах Византийской, настолько мало, что некоторые исследователи отрицали их наличие вообще.
Известно лишь, что до 1210 года в Новгород вернулся из Царьграда (Цесареграда) - Константинополя Добрыня Ядрейкович. Он принял постриг и по изгнании князем Мстиславом новгородского владыки Митрофана был послан "в Русь", т.е. в Киев, ставиться на его место. Кандидатура Добрыни Ядрейковича не вызвала возражений, и этот наблюдательный очевидец крестоносного разгрома Византии стал новгородским епископом (НПЛ. С. 250; Путешествие... Антония). Именно он и мог бы принести в Новгород известия о новом типе оформления печатей в Константинополе. Мог бы. И мы могли бы быть в этом уверены, если бы иконографический тип печати фландрских графов и латинских императоров совпадал с типом изображения всадника на печати Мстислава Удатного. Однако этого нет. На печати фландрских графов всадник держит меч правой рукой, высоко подняв ее. На печати же князя Мстислава святой мученик вооружен лишь крестом и флажком.
Не дает полной аналогии и шведский тип печати: у королей Карла Сверкерссона (1164 - 1167) и Иоганна Свер-
керссона (после 1216 г.) всадник с копьем наперевес движется вправо (Fleetwood. S. 11, 27). Трудно думать о
балтском или литовско-западнорусском происхождении этой эмблемы (Молчанов, Смирнова). Приходится констатировать, что поиски прообраза первой русской "конной печати" зашли в тупик. Изображение на ней наиболее сходно с иконографией печатей великопольских князей, но можно предполагать, что некоторую роль в том, что в XIII веке копье было заменено мечом, сыграл и пример Латинской империи. Добрыня писал: "У Лахерны во церковных палатех святый Федор Стратилат лежит, и щит и меч его ту же" (Путешествие... Антония. Стб. 40).
Однажды возникнув на русской почве, этот иконографический тип получил дальнейшее распространение. Всеволод
Юрьевич, княживший в Новгороде в 1222 и 1224 годах, был внуком Всеволода III Большое Гнездо. Сохранились две
его печати, у обеих на лицевой стороне изображен Димитрий Солунский в полный рост, вынимающий меч из ножен, а
на оборотной стороне - св. Георгий, на одной печати пеший, а на другой - конный. Воинственная поза святого
покровителя князя вполне соответствовала обстановке его княжения. Особенно обострились отношения князя с новгородцами, когда его отец Юрий Всеволодович активно вмешался во внутреннюю жизнь города (НПЛ. С. 69; Янин. 1970. Т.11. С. 126; ь 211, 212).
Еще более воинственный вид имеют всадники на печатях Александра Невского. Здесь всадник уже не вынимает меч,
но поднимает его правой рукой высоко над головой (ср.: Янин. 1970. Т. 1. С. 37; Белецкий С. В. 1985 - 2. С. 237). Впрочем, князю Александру Невскому автор классического исследования о русских средневековых печатях В.Л. Янин приписывает две серии печатей: первую, традиционную, где представлены стоящие фронтально его патрон и патрон отца - Ярослава Всеволодовича, и вторую, новую, на лицевой и на оборотной стороне которой изображен св. Федор Стратилат на коне в сцене "чуда о змии". Печати Александра Невского - первые, где появляется мотив
борьбы со злом, которое, согласно Апокалипсису, и воплощал собой змей.
Среди печатей Александра Невского наибольший интерес представляет вторая серия. В ней пять разновидностей.
Печать одной разновидности, с изображением коронованного всадника, по тонкости, четкости и детальности резьбы
резко отличается от всех остальных и, несомненно, послужила образцом для них. В этом всаднике В.Л. Янин увидел "условное, символическое изображение самого князя" (Янин. 1970. Т. 11. С. 22 - 23). В русской сфрагистике
это первый случай "портретной" печати. Ее появление вполне созвучно духу времени: в житии князя, написанном
после его смерти на обратном пути из Каракорума - столицы Монгольской империи, странным образом сочетаются
светские и церковные элементы. Составитель жития, по-видимому, считал деятельность князя как главы государства церковным подвигом, достойным увековечения и самой церковью (Philipp).
Помещая на печати собственный портрет, Александр Ярославич достигал сразу нескольких целей. Во-первых,
он демонстрировал равенство своей власти с властью государей соседних стран (а это было крайне важно в условиях борьбы Новгорода за независимость как против Шведского королевства, так и против Ливонского ордена; это было важно и для развития международных отношений: хорошо известна попытка, правда неудачная, норвежского короля заключить брак его дочери с сыном Александра); во-вторых, он укреплял свою власть над новгородцами.
Если его отец считал возможным заключение с новгородцами ряда, т.е. договора, то Александр настаивал на неограниченном самовластии. Многочисленные конфликты с новгородцами (в результате одного из них князь даже покинул Новгород в 1240 году - "роспревъся с новгородци") (НПЛ. С. 78) характеризуют все его новгородское княжение. Особенно обострились отношения Александра с Новгородом, когда он стал великим князем киевским (в 1246 году умер Ярослав, и после поездки в Монголию в 1249 году Александр получил Великое княжение Киевское). Однако в условиях монгольского ига в 1255 году ему уже не удалось добиться своего. Князь должен был заключить договор "на всей воли новгородской". "Меньшие" (т.е. те горожане, которые не пользовались правом участия в высшем государственном органе) готовы были до смерти сражаться за сохранение своих прежних прав - "любо живот, любо смерть за правду новгородьскую, за свою отчину" (НПЛ. С. 81; Тихомиров. 1955. С. 268; Янин. 1962. С. 146 - 147). Противодействие "меньших" через два года, когда в Новгород явился Александр и жестоко расправился с новгородцами ("овому носа урезаша, а иному очи выимаша"), обусловливалось их стремлением поддержать Василия Александровича, настаивавшего на открытой борьбе против монголов, которые требовали уплаты торговой пошлины - тамги и десятины, т.е. десятой части от всех доходов. Еще через два года уже безо всяких кар Александр добился требуемых монголами тамги и десятины.
Из подробного рассказа о деятельности Александра Невского можно было понять, какой смысл сам князь - заказчик печати вкладывал в изображение на ней. Ведь печать Александра - не просто печать одного из князей. Это печать человека, который стал родоначальником династии московских князей, человека, на которого они равнялись. Александр Невский - идеал московских князей, которым суждено было выступить объединителями Северо-Восточной Руси и вместе с тем угнетателями собственного народа. Самодержцы из числа последних Рюриковичей ориентировались на самовластцев киевской поры эпохи безвременья. Герб московских князей восходит к изображению на печати Александра Невского, и вместе с гербом передана была эстафета жестокости по отношению к собственным подданным.
Если Александр Ярославич на своих печатях идею суверенитета мог выразить достаточно откровенно, то его сыновья не располагали возможностями, какие были у отца. Дмитрий Александрович (1276 - 1281, 1283 - 1294) вынужден был пойти на уступки новгородцам. На его печатях преобладает сочетание святого всадника с Вседержителем, покровителем Новгорода (Янин. 1970. Т. 11. ь 384 - 389; Каштанов. 1974). Типологически такие печати приближаются к княжеско-городским печатям, олицетворяющим собою результат договора князя с горожанами. Примером подобного сочетания может служить печать короля Бонифация Монферратского (1204 - 1207): на лицевой стороне изображен всадник на лошади в галопе, а на обороте - образ города. Надписи удостоверяли принадлежность сторон печати королю и городу (Schlumberger. 1895. Р. 56 - 58).
На печатях другого сына Александра Невского - Андрея Александровича (1281 - 1283, 1294 - 1304) в результате
компромисса с новгородцами на одной серии печатей оказались изображения конного сокольника и Вседержителя, а на другой, которая сменила первую, - св. Андрея, покровителя князя, и конного сокольника (Ямин. 1970. Т. 11. ь 390 - 395).
Эта тенденция использования княжеско-городских печатей вполне соответствует общеевропейской традиции. Городские гербы формировались, как правило, довольно поздно, а города принимали гербы своих сюзеренов (Renkhoff. S. 56 - 80). В этом на примере Руси мы убедимся позже, ибо дальнейшие судьбы эмблемы с изображением всадника уже выходят за пределы эпохи феодальной раздробленности и будут рассмотрены ниже.
Итак, в период феодальной раздробленности сформировались две эмблемы, которым суждена была долгая жизнь.
Обе рассмотрены выше. Возникли они как изображения на гербах или печатях, а стали впоследствии эмблемами Владимирского и Московского княжений. Обе эмблемы своим происхождением обязаны прочным и тесным контактам Руси с европейскими странами, принадлежавшими католическому миру. Обе они в какой-то степени знаменовали разрыв с византийской традицией, обнаруживая принадлежность Руси ко всему европейскому миру.
Символы власти или подданства?
В эволюции русской государственности в середине XIII века наступил перерыв - монгола-татарское нашествие деформировало всю систему политических отношений, сложившихся в предшествующее время. Часть русских земель и городов перешла в состав Литовского княжества. Как говорили об этом дипломаты в 1563 году, "некоторыми невзгодами после Батыева пленения, как безбожный Батый многие грады руские попленил, а после того потому от государей наших руских и поотошли" (Сб. РИО. Т. 71. С. 270). Большая же часть Русской земли на два с лишком столетия оказалась под иноземным игом, под монгольскими ханами, получившими на Руси наименование царей. Царями называли и ордынских правителей, в частности Мамая, когда он собрал под своей властью значительную часть находившейся в состоянии длительной междоусобицы Орды.
Монгольские цари осуществляли свою власть на Руси при помощи баскаков (тюрк.), "даруг" или "дорог" (от
монг. "даругачи") - своих наместников, предводительствовавших вооруженными отрядами и неукоснительно следивших за подвластным населением, обложенным тяжкой данью в пользу ханов. Институт баскачества просуществовал в крупнейших русских городах вплоть до конца XIII - начала XIV века.
Русские же князья отныне уже не могли свободно наследовать собственные "столы" и распоряжаться ими. За получением ярлыка - ханской грамоты на право занятия престола - они должны были ездить в ставку монгольского
хана. Пребывание там и борьба за власть в русских городах нередко завершались трагически. Мученической смертью погиб в ставке Батыя черниговский князь Михаил Всеволодович, позднее причисленный к лику русских святых. В Каракоруме, столице Монгольской империи, кончил свои дни Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского. В XIV веке не вернулись из Орды три тверских, один рязанский и некоторые другие князья.
В XV веке место получения ханского ярлыка было перенесено: уже не князья ездили в столицу Золотой Орды - самого мощного образования, возникшего на развалинах Монгольской империи, но ордынские послы являлись в столицу Владимирского княжения, чтобы посадить князя - своего "холопа" на "стол". Приезд ханского посла сопровождался унизительной процедурой ведения его коня великим князем, что и должно было демонстрировать зависимость последнего от вольного царя (ПСРЛ.XII.М.,1965.С.16).
Наряду с русскими печатями стали употреблять и печати ордынские, которые, вероятно, в отдельных случаях
заменяли русские. Даже на полной грамоте Никиты Козлова на Ивана Павлова, которого первый купил себе "в полницу", 23 мая 1494 г. стояла печать дьяка с подписью уйгурскими буквами (Хорошкевич. 1974. С. 82 - 83; Авток-
ратова, Буганов. С. 138). А ведь это произошло уже через 14 лет после освобождения от ордынского ига в ре-
зультате знаменитого стояния на Угре... Можно себе представить, что в период полного и неограниченного
владычества ордынцев их "тамги" серьезно потеснили русские печати.
Изменилась и сама процедура "посажения на стол". Исчезли мечи - символ силы и справедливого управления.
Ордынские ханы вполне обходились без вручения этого воинственного знака власти. Процедура упростилась до минимума. Происходила она в церкви, роль которой в период ига несомненно выросла. Ханы сохранили за церковью все ее владения и права, создав в ее лице сильнейший противовес светской власти. Итак, обряд происходил в церкви,
но в присутствии ханского посла. "Князь Василий Дмитриевич сяде на великом княжении володимерском на столе
отца своего, и деда, и прадеда, а посажен царевым Тактамышевым послом Шиахматом", - повествует летописец о
церемонии в Успенском соборе г. Владимира (ПЕРЛ. Т. XI, М., 1965. С. 120). Однако уже в 1432 году обряд состоялся в Москве. 5 октября 1432 г. ордынский посол царевич Мансырь-улан посадил Василия II "на великое княжение... у Пречистые у Золотых дверей" (ПЕРЛ. Т. V. Л., 1926. С. 264; Т. VI. СПб., 1853. С. 148, Т. 27. Л., 1962. С. 344; Т. ХН. М., 1965. С. 16; Юзефович. С. 98), т.е. у южных дверей Успенского собора, где находилась икона Владимирской Божьей Матери, так называемая "запасная" (Толстая. С. 109, 118; Маркими. С. 168 - 177), одна из тех копий, что были созданы в начале XV века. Перенесение места церемонии поставления из Владимира в Москву - свидетельство увеличения престижа московского князя, выигравшего в Орде долгую распрю с дядей Юрием Дмитриевичем благодаря своему послу боярину И.Д. Всеволожскому.
В Лицевом летописном своде, созданном почти целое столетие или по крайней мере три четверти столетия спустя после освобождения Руси от ига, представления об иерархии ханов и русских князей очень четкие. Все ханы на миниатюрах этого Свода носят пятизубчатые венцы. Это и Батый, и его сын Сартак, и даже правитель Мамай - в ту пору, когда всеми своими подданными он именовался "великим царем". Даже в житии Сергия Радонежского конца XVI века Мамай в сцене Куликовской битвы одет в такой венец, который выделяет его из остального татарского воинства, носившего шлемы. Миниатюриста при этом не остановило то обстоятельство, что он наделяет одинаковыми венцами и "поганина" Мамая, и библейского царя Давида, и православного византийского императора (Арциховский. 1944. С. 116, 118, 143).
Русские же князья в Лицевом своде неизменно изображались в княжеских шапках. Иерархия их и ордынских ханов передана очень точно с помощью головных уборов: князья в шапках стоят перед сидящими на "тронах" ханами в царских венцах. Миниатюрист XVI века сделал одно исключение: в рассказе о происхождении Александра Невского, где Владимир Святославич назван царем, он и изображен в пятизубчатом венце (Арциховский. 1944. С. 130). И хотя "Слово о житьи Дмитрия Ивановича, царя руського" начала XV века и придает великому князю владимирскому титул, который в это время носили только цари - ордынские ханы, тем не менее этот титул не нашел адекватного отражения в миниатюре. Также проигнорирована попытка причислить к царям тверского и
владимирского князя Михаила Ярославича (1304 - 1317).
В сознании людей XVI века процессы политической кон солидации русского общества, начавшееся объединение Северо-Восточной Руси идентифицировались с установлением новой иерархии в системе внутрикняжеских отношений. Если в Лаптевском и в первой части Голицынского томов Лицевого свода, охватывающих XIII - XIV века, в княжеских шапках представлены все князья, какой бы величины ни были их земли, - владимирские и московские, рязанские и ярославские, можайские и стародубские, дмитровские и новосильские, - то в более позднее время (во втором Остермановском томе Лицевого свода) таких шапок удостоены
лишь великие князья - московские, тверские, рязанские, нижегородские и смоленские, иногда ярославские. Суздальско-нижегородские князья, правившие попарно, оба представлены в таких шапках, равно как и княжичи - наследники престолов в великих княжествах. Наряду с великим князем Дмитрием Донским чести носить княжескую шапку удостоены его двоюродный брат и соправитель Владимир Андреевич, будущий Храбрый и Донской. Во время княжения в Новгороде в 1470 году в княжеской шапке представлены Семен Ольгердович, равно как и его брат Владимир Ольгердович Киевский.
О внешнем виде такой шапки можно судить не только по миниатюрам XVI века, но и по "портретным" монетам Бориса Годунова 1600 - 1605 годов и монетам Федора Ивановича времени второго ополчения 1611 - 1613 годов (Мельникова. С. 71, 127). Древнейшей из сохранившихся регалий является шапка Мономаха. Вероятно, она названа "шапкой золотой" в завещаниях Ивана Колиты (ДДГ. No 1. С. 8, 10). Это головной убор высотой 18,6 см, окружностью 61 см, верх которого состоит из 8 золотых пластин, покрытых тончайшим узором - сканью из спиралевидных завитков, шестиконечных розеток-звезд и цветков лотоса. Низ шапки окаймлен широкой орнаментальной полосой-плетенкой. Верх напоминает по форме восточный головной убор. Это древнейшая часть
шапки. К ней позднее были добавлены полусферическое навершие, гравированное и резное, завершающееся крестом с крупными жемчужинами на концах, драгоценные камни и жемчуг, разбросанные по всей поверхности венца, и опушка из соболя.
Загадка шапки Мономаха не разрешена до сих пор. Неясно, как очутилась она в казне владимирского и московского князя Ивана Колиты, первым из рода Юрия Долгорукого назвавшегося князем "веся Руси". Владимир Всеволодович Мономах (род, в 1053), которого "Сказание о князьях владимирских" второго десятилетия XVI века считает получателем регалий из Византии, княжил в Киеве в 1113 - 1125 годах- Его дед по матери, якобы и приславший регалии, Константин IX Мономах был византийским императором в 1042 - 1055 годах. Изобретено ли определение "мономахова" лишь в XVI веке (впервые с таким названием шапка упомянута в 1518 году) или действительно отец Владимира Мономаха князь Всеволод (Василий) Ярославич (ум, в 1093) получил какое-то приданое за своей женой - трудно сказать.
Археологи выдвинули еще одну версию. Шапка - произведение рук арабского (Спицын. 1906; 1909) или египетского мастера, работавшего при дворе египетского султана Эль-Мелик-Эн-Насир-ибн-Калауна (Филимонов. 1898) - в 1317 году была послана хану Узбеку, который, в свою очередь, подарил ее Ивану Калите.
В наши дни возникла и третья версия. Согласно ей, местом изготовления шапки была Орда или Крым (Крамаровскии). При этом все три группы исследователей опираются на сходство цветка в узоре скани шапки с распространенным в арабском и египетском средневековом искусстве цветком лотоса. Таким образом, трудно быть уверенным в точности какой-либо из этих гипотез. Ясно лишь одно: шапка Мономаха - иностранного производства.
Входила ли в число княжеских регалий "кочь"-мантия, тоже трудно сказать. Колита, согласно завещаниям, передал "кочь великий с бармами" не старшему сыну Семену (ему достался "кожух черленыи женчужный"), а среднему - Ивану. Нечто аналогичное получил и младший сын Колиты Андрей - "скорлотное портище с бармами", вероятно, "наплечками", такой фасон одежды также упомянут: "бугаи соболий с наплечки с великимь женчюгом с каменьем" (ДДГ. No 1, С. 8, 10; Вороним. 1956). Судя по разнообразию наименований верхней одежды - плаща (это и кожух, и портище, и кочь), ни ей, ни наплечным украшениям - бармам в XIV веке еще не придавалось значения великокняжеских регалий.
Знаком княжеской власти служил посох. Даже в XVIII веке считалось, что "посох или трость, имеющая сверху подобие епископского жезла, означает духовное правление и власть" (Амбодик. С. НИ). В католической традиции так
и осталось: посох - непременная принадлежность епископов, знак церковного всевластия (Moser. S. 306 - 307; Kletler. S. 9). Иное дело на Руси. Он был такой же принадлежностью светской власти, как и духовной. Посохи и
духовных лиц, и князей на Руси напоминали вытянутую букву "Т", но у княжеских посохов концы навершия были
загнуты вверх, а у духовных лиц - вниз (Арциховский. 1944. С. 119). Посохами пользовались и женщины (Сб.
РИО. Т. 71. С. 39).
В 1476 году новгородцы преподнесли Ивану III посох из "рыбьего зуба", т.е. моржового клыка, как символ
признания его верховной власти над городом. А имперский посол Сигизмунд Герберштейн, побывавший в Москве в 1517 и 1526 годах, отметил, что на приеме у Василия III "справа от него на скамье лежала шапка-колпак, а слева
- палка с крестом, т.е. посох" (Герберштеин. С. 109).
В Лицевом своде жезлами в качестве знаков власти снабжены все великие князья, равно как и ханы (Арци-
ховский. 1944. С. 126, 141 - 142). Спор из-за великого княжения так изображен на миниатюре Лицевого свода: два
князя - Михаил Ярославич Тверской и Юрий Даниилович Московский - сидят на одинаковых "столах" в одинаковых шапках и с одинаковыми жезлами в руках. Неравное положение князей-соправителей - Дмитрия Ивановича Донского и Владимира Андреевича Храброго - подчеркнуто тем, что у первого в руках жезл. Было ли так на самом деле, трудно сказать, ведь миниатюрист XVI века должен был доказать исконность такой царской регалии, как скипетр, который Иван Грозный ввел в обиход лишь в 1552 - 1553 годах.
Хранились посохи в казне, но очень пострадали во время польского хозяйничанья в Москве в Смутное время
(с 161 1 по 10 мая 1612 г.). Жалованье польским наемникам платилось за счет княжеских драгоценностей: "... от
казны выдано, с государева посоха снято было 6 гривенки" (РИБ. Т. 2. СПб., 1875. С. 226, 242, 245 - 246).
Если провести аналогии с уцелевшими митрополичьими посохами, то можно думать, что и на княжеских изобража-
лись сюжеты, символизировавшие власть и подчинение (Чернецов; Голубцов. С. 87 - 116).
Посох был повседневным знаком власти, вероятно, поэтому он и отсутствовал в великокняжеских завещаниях XIV
- XVI веков. Несмотря на скудость данных об этом темном периоде отечественной истории, можно считать, что прежние регалии - и "стол", и "шапка", и такой повседневный будничный знак власти, как посох, - сохранились в княжеском и великокняжеском употреблении. К сожалению, о внешнем виде этих предметов можно судить лишь по более поздним миниатюрам, авторы которых создавали обобщенный образ, а отнюдь не точный портрет вещи.
Мы не касались еще монет и печатей. Обратимся теперь к ним. После сравнительно длительного "безмонетного пе-
риода", причины которого не связаны с монгольским завоеванием (этот период наступил задолго до иноземного на-
шествия), когда в конце XIV века Русь стала несколько оправляться после нашествия, возобновилась чеканка
русских монет (Орешников. 1896. С. 81 - 89). На оборотных сторонах московских и нижегородско-суздальских монет помещали различные арабские надписи типа: "Султан Токтамыш да продлится" (как это было на монетах Дмитрия
Донского и Василия 1), или с окончанием: "Да продлится его царствие", или просто без имени "султан справедливый" (на монетах Василия 1). Надписи свидетельствовали, по мнению Г.А. Федорова-Давыдова, о политической зависимости русских княжеств от Орды. Зато на лицевой стороне встречаются и всадник с соколом в руке, и барс, и просто четвероногое животное; дополняет эти изображения и вытесняющая их строчная надпись, скажем, "князь великий Василии веся Руси" (Федоров-Давыдов)
Облик московских монет трансформировался в связи с изменением политического статуса Василия I. В начале своего княжения Василий I признавал верховную класть Токтамыша и посему снабжал свои монеты круговой надписью "великий князь" на лицевой стороне и именем хана - на оборотной. В начале XV века он отказался от выра-
жения своего вассалитета и на оборотной стороне монет стал помещать надпись (легенду) со своим именем и пол-
ным титулом. Однако поход хана Едигея в 1409 году временно положил конец притязаниям великого князя московс-
кого на самостоятельность, а на монеты 1410 - начала 20-х годов XV века вернулись арабские надписи, правда,
нечитаемые (Федоров-Давыдов. С. 26 - 56, 105 - 1 18). Лишь около десяти лет, на рубеже XIV - XV веков, Василий I мог прокламировать свою внешнеполитическую идею собирания Руси, т.е. объединения всех русских земель домонгольского времени. С 1399 по 1408 год он помещал на своих монетах владимирский герб - "барса", символизировавшего его титул "великого князя Руси". Другими символами на этих же монетах были всадник, в XVI веке названный "ездецом", и "воин в профиль". Они олицетворяли власть князя, подчеркивая его суверенитет в условиях, когда другие способы выражения этой идеи были неприменимы (Федоров-Давыдов. С. 131 - 140).
В ордынское время некоторые другие русские князья тоже осмеливались использовать изображение всадника на
своих монетах. Это были ярославские князья Федор Васильевич и Александр Федорович в 1426 - 1464 годах. Исследовательница рассматриваемых монет Н.Д. Мец подчеркивала, что в Ярославле не было "двуименных" монет,
т.е. монет с именами великого князя московского и местного, ярославского князя, выпуск которых "показывал зависимость уделов от Москвы" (Мец. 1960; Назаров. 1995). Так ли это на самом деле, трудно сказать. Не исключена
и возможность, что персону великого князя владимирского и московского на ярославских монетах олицетворял всадник, подобно тому как лев и орел олицетворяли ее на новгородских посадничьих печатях XV века (см. далее).
Таким образом, вместе с изменением общего соотношения сил Руси, прежде всего Северо-Восточной, и сил Монгольской империи и ее наследников - Золотой, а позднее Большой Орды - эволюционировали и символы власти, представленные на монетах: в XIII - частично XIV веках - вассалитета русских князей, а в XV веке - их сюзере-
нитета и притязания на всю территорию домонгольской Руси.
Такая же эволюция идейного содержания характерна и для печатей, в частности одного из типов княжеских печатей Пскова XIV века (Белецкий С. В. 1983; 1985 - 2; 1986). На одной их стороне располагался всадник в островерхой шапке, движущийся вправо и держащий правой рукой вертикально поднятый меч, а на другой - четырехстрочная надпись: "ПЕЧАТЬ КНЯЖА ОЛЕКСА(н)ДРОВ(а)". Исследователь псковских печатей С. В. Белецкий приписал ее князю Александру Михайловичу Тверскому, в 1327 году покинувшему родину ради Пскова. В 1329 году он на полтора года отправился в Литву, но, вернувшись в Псков, оставался там до 1337 года. Во время своего псковского княжения Александр Михайлович якобы и принял новую печать по "литовскому" образцу. Для сравнения использовались печати литовского князя Витовта 1417 и 1423 годов. Тому же князю, по С.В. Белецкому, принадлежала и печать "новгородского типа" с изображением Вседержителя и св. Александра в рост. В этой теории смущают два обстоятельства: во-первых, большой хронологический разрыв литовского образца, т.е. печати Витовта первой четверти XV века, с псковским подражанием - предполагаемой печатью 30-х годов XIV века, - опередившим образец почти на три четверти столетия; во-вторых, различие иконографии всадника на печатях Витовта и псковской: на первой меч имеет почти горизонтальное положение, на второй - вертикальное. Думается, образец для своей печати Александр Михайлович мог найти и на собственной родине.
Не отрицая основной идеи С. В. Белецкого о принадлежности печатей Александру Михайловичу Тверскому, можно дать и иное толкование изображений. Печать со всадником, датируемая 1327 - 1329 годами, прокламировала независимость псковского тверича. Печать с Вседержителем, созданная после 1332 года, закрепляла зависимость князя от Новгорода после конфликта, происшедшего с Иваном Калитой еще во время знаменитого тверского восстания 1327 года, когда тверской и московский князья оказались в разных лагерях (как известно. Калита действовал в согласии с ордынцами). В 1332 году не только Калита "отделе псковичамь вины" (т.е. приглашение или принятие тверского князя на псковский "стол"), но и церковные власти сделали то же: "...Митрополит Феогност
и владыка (новгородский) Моисии благословиша посадника Салагу и весь Псков" (ПЛ. Вып. 2. С. 23). Вот в это-то время и могла появиться печать новгородского типа.
Тверско-псковско-московский конфликт, связанный с поведением князей по отношению к ордынским наместникам, свидетельствовал о прочности политических позиций московского князя на Руси. Без этого Калите не удалось бы представить псковичей "виноватыми", однако ему не хватило силы для полного подчинения Пскова собственной власти, он добился лишь укрепления новгородского сюзеренитета в Пскове, о чем и свидетельствует печать Александра Михайловича новгородского типа. В целом же события 1327 и 1332 годов можно рассматривать как прелюдию к дальнейшему росту авторитета московских князей, росту, который и привел через полстолетия к великому Донскому побоищу, круто изменившему линию политического и общественного развития средневековой
Руси.
@темы: выписки, Пётр царевич Ордынский, Хорошкевич, Успенский Ф. Б., Благоверный