Чтение увлекательнейшее. Сплошь и рядом описаны самые отталкивающие предметы и события - и всё равно оторваться невозможно. Какое, всё-таки, выносливое и плодовитое существо - человек...
Извлечения из книги совершенно произвольные; её хочется перепостить целиком.
lib.rus.ec/b/395451/read
Говард Хаггард: От знахаря до врача. История науки врачевания
Душеспасительная спринцовка.КРЕСТИЛЬНЫЙ ШПРИЦ
Это приспособление было придумано для совершения обряда крещения еще неродившегося младенца в случае трудных родов. Изображенный здесь шприц был сконструирован и описан Морисо, и Лоренс Стерн полностью приводит это описание в «Жизни и мнениях Тристрама Шенди, джентльмена». В книге этим «инструментом» пользовался эксцентричный доктор Слоп. В некоторых конструкциях канюлю венчал крест для усиления святости процедуры
Настоящие индейцы.ИНДЕЙСКИЙ ВОИН УСКОРЯЕТ РОДЫ
В недалеком прошлом среди индейских племен Северной Америки роды ускоряли тем, что сажали женщину в прерии на открытое место, а потом на нее несся всадник с очевидным намерением ее раздавить. Всадник, правда, в последний момент проскакивал мимо, но страх мог иногда спровоцировать ускорение родов
Древние методы.ДРЕВНИЕ МЕТОДЫ УСКОРЕНИЯ РОДОВ
Женщину привязывали к скамье, поднимали головной конец, а ножным стучали о положенные на пол вязанки хвороста. Греческие врачи отказались от такого способа стимуляции родов, но он снова стал применяться в Средние века и дожил до эпохи Возрождения, а кое-где сохранялся еще дольше
Оказание помощи при ранениях. Добрый Амбруаз Паре и злобные испанцы.После трех лет обучения в госпитале Паре становится младшим хирургом в армии под командованием Анна де Монморанси, генерал-лейтенанта армии Франциска I. Франция в то время вела войну с императором Карлом V, в ходе которой пыталась захватить Италию. Служба Паре началась в битве под Турином 1537 года. Вот как описывал ее сам Амбруаз Паре: «В 1536 году великий король Франсуа послал большую армию, чтобы отвоевать города и замки, захваченные маркизом де Кастом, генерал-лейтенантом императора; армией короля командовал коннетабль [Анн де Монморанси], ставший затем Великим магистром, а господин де Монтеган, генерал-полковник, командовал пехотой, в коей я служил хирургом. Когда армия подошла к Сузскому проходу, мы увидели, что он занят неприятелем… Капитан Лe-Рат вместе с солдатами своей роты поднялся на холм, откуда они принялись обстреливать врагов. Пуля из аркебузы попала ему в лодыжку. Капитан упал на землю и сказал: «Теперь Рату конец». Я перевязал его рану, и Господь исцелил его.
Мы вошли в город по мертвым телам, устилавшим наш путь, слыша крики раненых под копытами наших лошадей. Это зрелище преисполнило меня печалью, и я стал раскаиваться в том, что покинул Париж только для того, чтобы лицезреть эту прискорбную картину. Уже в городе я разыскал конюшню, куда намеревался поставить свою лошадь и лошадь моего слуги. В конюшне я обнаружил четырех мертвых солдат. Еще трое солдат сидели вдоль стены. Лица их были искажены страданием, они ничего не слышали, не видели и не говорили. На одежде их до сих пор дымился обжегший их порох. Вошедший в конюшню старый солдат принялся сочувственно смотреть на этих страдальцев. Он спросил меня, можно ли их вылечить. Я ответил, что нет. Тогда он приблизился к ним и умело перерезал им горло, не выказав при этом ни малейшего гнева. Возмутившись такой жестокостью, я сказал ему, что он злой человек, но солдат ответил, что он сам молит Бога о том, чтобы с ним обошлись так же и избавили его от мучений, если он будет ранен и у него не останется никакой надежды на спасение».
...
«Теперь все солдаты в замке, видя, что наши люди яростно бросились на приступ, стали делать все, что было в их силах, чтобы защититься. Они убили и ранили множество наших солдат пиками, выстрелами из аркебуз и камнями, и хирургам пришлось много поработать, вырезая наконечники, пули и камни. В то время я был еще неопытным солдатом, и мне ни разу в жизни не приходилось обрабатывать огнестрельные ранения. Я, конечно, читал восьмую главу первой книги Жеана ди Виго «О ранах вообще» и знал, что огнестрельные раны отравлены, потому что в них попадает порох, и знал, что ди Виго велит прижигать огнестрельные раны кипящим бузинным маслом, которое следует смешать с небольшим количеством терьяка. Для того чтобы не ошибиться во время первой перевязки с использованием упомянутого масла и зная, что это лечение доставляет раненым невероятное страдание, я решил узнать, как поступают в таких случаях другие хирурги. Действительно, в рану вливали как можно более горячее масло, и я, набравшись мужества, решил поступить так же. Масло у меня закончилось, и я был вынужден воспользоваться пищеварительным бальзамом, составленным из яичных желтков, розового масла и терпентина. В ту ночь я не мог сомкнуть глаз, так как боялся, что, не прижегши раны, я завтра найду своих пациентов мертвыми или умирающими. Я поднялся очень рано и осмотрел раненых. Вопреки всяким моим ожиданиям, я обнаружил, что те, кому я наложил на раны мягчительный бальзам, почти не испытывали боли, вокруг ран не было воспаления и отека. Эти раненые спали всю ночь. Другие же, кому я обработал раны кипящим маслом, мучились от лихорадки, боли и отека вокруг ран. Я дал себе клятву никогда впредь не проявлять такую жестокость к несчастным с огнестрельными ранениями».
...
В 1553 году он находился в Меце, когда генерал императора Карла V Эмануэль Филиберт-Савойский осадил Теруанн и замок Эден. Паре, стоя на крепостном валу, увидел, как «восемьдесят или сто маркитантов и обозных девок из вражеского стана столпились у источника, чтобы набрать воды... Я умолял мсье дю Пона, комиссара артиллерии, выстрелить по этому сброду. Он наотрез отказался, сказав, что все эти людишки не стоят потраченного на них пороха. Но я снова попросил его направить на них пушку, говоря: «Чем больше трупов, тем меньше врагов», и мсье дю Пон уступил. Выстрел убил пятнадцать – семнадцать человек и многих ранил».
Это была одна из первых битв, в исходе которой было заключено перемирие, по условиям которого воюющие стороны обязались воздержаться от убийства военнопленных. Испанцы заняли город, и тот же Паре описывает, как выполнялись условия перемирия. Паре пишет: «После того как испанские солдаты, не встречая сопротивления, вступили в город через пролом в стене, наши солдаты надеялись, что клятвы будут соблюдены и враги пощадят их жизнь. Однако испанцы были исполнены ярости и стремления убивать, грабить и разбойничать. Некоторым людям они сохранили жизнь, надеясь на богатый выкуп; таких связывали аркебузными фитилями, которыми пленников по двое привязывали к пикам, уложенным им на плечи. Потом испанцы принимались с силой дергать за веревки, словно звоня в колокол, и требовали от пленников сведений об их семьях, и, если понимали, что никакого дохода от пленников не будет, тут же жестоко их убивали. <…> ...они убили всех кинжалами, перерезав несчастным горло. Это была неслыханная жестокость и вероломство. Им нельзя ни в чем верить».
Античная анатомия. [честно говоря, я потрясён - а как же Герофил Халкедонский?! Не упрощает ли товарищ Хаггард?)Без знания анатомии человека невозможна настоящая хирургия, но и греческие врачи этим знанием не обладали. Они внесли ценный вклад в развитие анатомии, но не прибегали к вскрытиям человеческого тела. В этом отношении греческая религия была еще более непримиримой, нежели религия древних египтян. Великий греческий врач Гален, живший во II веке н. э., черпал свои знания по анатомии из исследований свиньи, обезьяны, собаки и быка. Гален предполагал, что строение организмов этих животных идентично строению человеческого тела. В течение тринадцати веков европейские врачи считали, что грудина человека состоит из отдельных сегментов, как у обезьяны, а печень дольчатая, как у свиньи. Считалось, что матка имеет два длинных рога, как у собаки, а таз расширяется к выходу, как у быка. Вера в достоверность сведений Галена была так сильна среди клириков и врачей, что даже после того, как Везалий показал, что человеческий таз не похож на таз быка, они утверждали, что Гален ошибался из-за того, что люди изменили форму своего таза ношением тесных штанов.
Немного компаративистики.Историк Гиббон, живший в конце XVIII века, утверждал: «Если бы меня попросили назвать тот период в мировой истории, в течение которого человечество было счастливым и процветающим, я бы без колебания назвал время, прошедшее от смерти Домициана до восшествия Коммода». Это время с 96 до 180 года н. э. Давайте присмотримся к некоторым аспектам тогдашней жизни и решим, согласились бы мы сегодня с Гиббоном. В 68 году в Риме разразилась эпидемия бубонной чумы. Через одиннадцать лет эпидемия повторилась. Болезнь с новой яростью обрушилась на Рим в 125 и 164 годах. Последняя эпидемия продолжалась без перерыва шестнадцать лет. Период наибольшего счастья и процветания начался с чумы, которая во время своего пика косила в Риме по десять тысяч человек в день. Тацит пишет: «Дома были забиты мертвецами, а улицы похоронными процессиями». Этот период завершился шестнадцатью годами такой свирепой чумы, что она грозила уничтожить всю римскую армию. Современник писал: «В то время по всей Италии свирепствовала чума, но с наибольшей силой она поразила Рим. По настоянию врачей император уехал в Лaврент».
В тот же период Италию поразила и малярия. Население может оправиться от потерь и подавлености, вызванных чумой, тогда как малярия не дает ему времени на передышку. Вспышки чумы перемежаются периодами затишья; эпидемия малярии длится долго и непрерывно. Ее жертвы умирают не сразу, но эта болезнь понемногу высасывает из общества жизненные силы. Малярия преобладает в сельских районах. Заразившиеся малярией крестьяне перестают обрабатывать землю. Сельское население бежит в города, увеличивая скученность и без того перенаселенных трущоб.
В это счастливое время всеобщего процветания, в этот золотой век, нередко встречалась и проказа. Дифтерия собирала свою дань среди детей. Туберкулез убивал целые семьи. Сибирская язва не щадила ни людей, ни животных. Постоянными бичами были брюшной тиф и дизентерия. О стоматологии не было и помина; зубоврачебная практика ограничивалась удалением зубов, и методы его были грубыми и варварскими. Хирурги не оперировали аппендицит; если червеобразный отросток воспалялся, то это воспаление всегда приводило к смерти. Раковые опухоли не удаляли. Та хирургия, что существовала, отличалась невероятной грубостью. Для избавления от хирургической боли не существовало никакой анестезии. В обычае было выбрасывать детей, а приютов для сирот не существовало.
С нашей современной точки зрения высказывание Гиббона кажется таким же парадоксальным, как и утверждение Геродота о Египте, который, по его мнению, был очень здоровой страной, где жило великое множество врачей. Тем не менее Гиббон, который писал в 1776–1780 годах, то есть во время американской революции, был, по сути, прав. Всего за сто лет до этого Англия наконец выбралась из трех веков почти непрерывных эпидемий чумы; за пятьдесят лет до Гиббона этой болезнью был опустошен Марсель. Вовсю свирепствовали дифтерия, брюшной и сыпной тиф, чахотка. Росла заболеваемость рахитом. К этому скорбному списку можно добавить сифилис, холеру и оспу. Дженнер еще не доказал эффективность вакцинации. Аппендицит не оперировали, раковые опухоли удаляли при их поверхностном расположении. Об асептике и антисептике впервые услышали почти через столетие после Гиббона. Если хирурги конца XVIII века и превосходили римских врачей искусством «камнесечения» и ампутации конечностей, то это преимущество уничтожалось высокой вероятностью госпитальной инфекции. Анестезии не существовало. В стране свирепствовала родильная горячка, а Земмельвейс, который показал способ борьбы с ней, еще не родился. Профилактика эклампсии во времена Гиббона была ничуть не лучше, чем в эпоху заката Римской империи. Детоубийство было запрещено законом и строго наказывалось, но для массы женщин, производивших на свет незаконнорожденных детей в ту безнравственную эпоху, смерть часто была предпочтительнее, нежели пребывание в благотворительных учреждениях того времени.
Извлечения из книги совершенно произвольные; её хочется перепостить целиком.
lib.rus.ec/b/395451/read
Говард Хаггард: От знахаря до врача. История науки врачевания
Душеспасительная спринцовка.КРЕСТИЛЬНЫЙ ШПРИЦ
Это приспособление было придумано для совершения обряда крещения еще неродившегося младенца в случае трудных родов. Изображенный здесь шприц был сконструирован и описан Морисо, и Лоренс Стерн полностью приводит это описание в «Жизни и мнениях Тристрама Шенди, джентльмена». В книге этим «инструментом» пользовался эксцентричный доктор Слоп. В некоторых конструкциях канюлю венчал крест для усиления святости процедуры
Настоящие индейцы.ИНДЕЙСКИЙ ВОИН УСКОРЯЕТ РОДЫ
В недалеком прошлом среди индейских племен Северной Америки роды ускоряли тем, что сажали женщину в прерии на открытое место, а потом на нее несся всадник с очевидным намерением ее раздавить. Всадник, правда, в последний момент проскакивал мимо, но страх мог иногда спровоцировать ускорение родов
Древние методы.ДРЕВНИЕ МЕТОДЫ УСКОРЕНИЯ РОДОВ
Женщину привязывали к скамье, поднимали головной конец, а ножным стучали о положенные на пол вязанки хвороста. Греческие врачи отказались от такого способа стимуляции родов, но он снова стал применяться в Средние века и дожил до эпохи Возрождения, а кое-где сохранялся еще дольше
Оказание помощи при ранениях. Добрый Амбруаз Паре и злобные испанцы.После трех лет обучения в госпитале Паре становится младшим хирургом в армии под командованием Анна де Монморанси, генерал-лейтенанта армии Франциска I. Франция в то время вела войну с императором Карлом V, в ходе которой пыталась захватить Италию. Служба Паре началась в битве под Турином 1537 года. Вот как описывал ее сам Амбруаз Паре: «В 1536 году великий король Франсуа послал большую армию, чтобы отвоевать города и замки, захваченные маркизом де Кастом, генерал-лейтенантом императора; армией короля командовал коннетабль [Анн де Монморанси], ставший затем Великим магистром, а господин де Монтеган, генерал-полковник, командовал пехотой, в коей я служил хирургом. Когда армия подошла к Сузскому проходу, мы увидели, что он занят неприятелем… Капитан Лe-Рат вместе с солдатами своей роты поднялся на холм, откуда они принялись обстреливать врагов. Пуля из аркебузы попала ему в лодыжку. Капитан упал на землю и сказал: «Теперь Рату конец». Я перевязал его рану, и Господь исцелил его.
Мы вошли в город по мертвым телам, устилавшим наш путь, слыша крики раненых под копытами наших лошадей. Это зрелище преисполнило меня печалью, и я стал раскаиваться в том, что покинул Париж только для того, чтобы лицезреть эту прискорбную картину. Уже в городе я разыскал конюшню, куда намеревался поставить свою лошадь и лошадь моего слуги. В конюшне я обнаружил четырех мертвых солдат. Еще трое солдат сидели вдоль стены. Лица их были искажены страданием, они ничего не слышали, не видели и не говорили. На одежде их до сих пор дымился обжегший их порох. Вошедший в конюшню старый солдат принялся сочувственно смотреть на этих страдальцев. Он спросил меня, можно ли их вылечить. Я ответил, что нет. Тогда он приблизился к ним и умело перерезал им горло, не выказав при этом ни малейшего гнева. Возмутившись такой жестокостью, я сказал ему, что он злой человек, но солдат ответил, что он сам молит Бога о том, чтобы с ним обошлись так же и избавили его от мучений, если он будет ранен и у него не останется никакой надежды на спасение».
...
«Теперь все солдаты в замке, видя, что наши люди яростно бросились на приступ, стали делать все, что было в их силах, чтобы защититься. Они убили и ранили множество наших солдат пиками, выстрелами из аркебуз и камнями, и хирургам пришлось много поработать, вырезая наконечники, пули и камни. В то время я был еще неопытным солдатом, и мне ни разу в жизни не приходилось обрабатывать огнестрельные ранения. Я, конечно, читал восьмую главу первой книги Жеана ди Виго «О ранах вообще» и знал, что огнестрельные раны отравлены, потому что в них попадает порох, и знал, что ди Виго велит прижигать огнестрельные раны кипящим бузинным маслом, которое следует смешать с небольшим количеством терьяка. Для того чтобы не ошибиться во время первой перевязки с использованием упомянутого масла и зная, что это лечение доставляет раненым невероятное страдание, я решил узнать, как поступают в таких случаях другие хирурги. Действительно, в рану вливали как можно более горячее масло, и я, набравшись мужества, решил поступить так же. Масло у меня закончилось, и я был вынужден воспользоваться пищеварительным бальзамом, составленным из яичных желтков, розового масла и терпентина. В ту ночь я не мог сомкнуть глаз, так как боялся, что, не прижегши раны, я завтра найду своих пациентов мертвыми или умирающими. Я поднялся очень рано и осмотрел раненых. Вопреки всяким моим ожиданиям, я обнаружил, что те, кому я наложил на раны мягчительный бальзам, почти не испытывали боли, вокруг ран не было воспаления и отека. Эти раненые спали всю ночь. Другие же, кому я обработал раны кипящим маслом, мучились от лихорадки, боли и отека вокруг ран. Я дал себе клятву никогда впредь не проявлять такую жестокость к несчастным с огнестрельными ранениями».
...
В 1553 году он находился в Меце, когда генерал императора Карла V Эмануэль Филиберт-Савойский осадил Теруанн и замок Эден. Паре, стоя на крепостном валу, увидел, как «восемьдесят или сто маркитантов и обозных девок из вражеского стана столпились у источника, чтобы набрать воды... Я умолял мсье дю Пона, комиссара артиллерии, выстрелить по этому сброду. Он наотрез отказался, сказав, что все эти людишки не стоят потраченного на них пороха. Но я снова попросил его направить на них пушку, говоря: «Чем больше трупов, тем меньше врагов», и мсье дю Пон уступил. Выстрел убил пятнадцать – семнадцать человек и многих ранил».
Это была одна из первых битв, в исходе которой было заключено перемирие, по условиям которого воюющие стороны обязались воздержаться от убийства военнопленных. Испанцы заняли город, и тот же Паре описывает, как выполнялись условия перемирия. Паре пишет: «После того как испанские солдаты, не встречая сопротивления, вступили в город через пролом в стене, наши солдаты надеялись, что клятвы будут соблюдены и враги пощадят их жизнь. Однако испанцы были исполнены ярости и стремления убивать, грабить и разбойничать. Некоторым людям они сохранили жизнь, надеясь на богатый выкуп; таких связывали аркебузными фитилями, которыми пленников по двое привязывали к пикам, уложенным им на плечи. Потом испанцы принимались с силой дергать за веревки, словно звоня в колокол, и требовали от пленников сведений об их семьях, и, если понимали, что никакого дохода от пленников не будет, тут же жестоко их убивали. <…> ...они убили всех кинжалами, перерезав несчастным горло. Это была неслыханная жестокость и вероломство. Им нельзя ни в чем верить».
Античная анатомия. [честно говоря, я потрясён - а как же Герофил Халкедонский?! Не упрощает ли товарищ Хаггард?)Без знания анатомии человека невозможна настоящая хирургия, но и греческие врачи этим знанием не обладали. Они внесли ценный вклад в развитие анатомии, но не прибегали к вскрытиям человеческого тела. В этом отношении греческая религия была еще более непримиримой, нежели религия древних египтян. Великий греческий врач Гален, живший во II веке н. э., черпал свои знания по анатомии из исследований свиньи, обезьяны, собаки и быка. Гален предполагал, что строение организмов этих животных идентично строению человеческого тела. В течение тринадцати веков европейские врачи считали, что грудина человека состоит из отдельных сегментов, как у обезьяны, а печень дольчатая, как у свиньи. Считалось, что матка имеет два длинных рога, как у собаки, а таз расширяется к выходу, как у быка. Вера в достоверность сведений Галена была так сильна среди клириков и врачей, что даже после того, как Везалий показал, что человеческий таз не похож на таз быка, они утверждали, что Гален ошибался из-за того, что люди изменили форму своего таза ношением тесных штанов.
Немного компаративистики.Историк Гиббон, живший в конце XVIII века, утверждал: «Если бы меня попросили назвать тот период в мировой истории, в течение которого человечество было счастливым и процветающим, я бы без колебания назвал время, прошедшее от смерти Домициана до восшествия Коммода». Это время с 96 до 180 года н. э. Давайте присмотримся к некоторым аспектам тогдашней жизни и решим, согласились бы мы сегодня с Гиббоном. В 68 году в Риме разразилась эпидемия бубонной чумы. Через одиннадцать лет эпидемия повторилась. Болезнь с новой яростью обрушилась на Рим в 125 и 164 годах. Последняя эпидемия продолжалась без перерыва шестнадцать лет. Период наибольшего счастья и процветания начался с чумы, которая во время своего пика косила в Риме по десять тысяч человек в день. Тацит пишет: «Дома были забиты мертвецами, а улицы похоронными процессиями». Этот период завершился шестнадцатью годами такой свирепой чумы, что она грозила уничтожить всю римскую армию. Современник писал: «В то время по всей Италии свирепствовала чума, но с наибольшей силой она поразила Рим. По настоянию врачей император уехал в Лaврент».
В тот же период Италию поразила и малярия. Население может оправиться от потерь и подавлености, вызванных чумой, тогда как малярия не дает ему времени на передышку. Вспышки чумы перемежаются периодами затишья; эпидемия малярии длится долго и непрерывно. Ее жертвы умирают не сразу, но эта болезнь понемногу высасывает из общества жизненные силы. Малярия преобладает в сельских районах. Заразившиеся малярией крестьяне перестают обрабатывать землю. Сельское население бежит в города, увеличивая скученность и без того перенаселенных трущоб.
В это счастливое время всеобщего процветания, в этот золотой век, нередко встречалась и проказа. Дифтерия собирала свою дань среди детей. Туберкулез убивал целые семьи. Сибирская язва не щадила ни людей, ни животных. Постоянными бичами были брюшной тиф и дизентерия. О стоматологии не было и помина; зубоврачебная практика ограничивалась удалением зубов, и методы его были грубыми и варварскими. Хирурги не оперировали аппендицит; если червеобразный отросток воспалялся, то это воспаление всегда приводило к смерти. Раковые опухоли не удаляли. Та хирургия, что существовала, отличалась невероятной грубостью. Для избавления от хирургической боли не существовало никакой анестезии. В обычае было выбрасывать детей, а приютов для сирот не существовало.
С нашей современной точки зрения высказывание Гиббона кажется таким же парадоксальным, как и утверждение Геродота о Египте, который, по его мнению, был очень здоровой страной, где жило великое множество врачей. Тем не менее Гиббон, который писал в 1776–1780 годах, то есть во время американской революции, был, по сути, прав. Всего за сто лет до этого Англия наконец выбралась из трех веков почти непрерывных эпидемий чумы; за пятьдесят лет до Гиббона этой болезнью был опустошен Марсель. Вовсю свирепствовали дифтерия, брюшной и сыпной тиф, чахотка. Росла заболеваемость рахитом. К этому скорбному списку можно добавить сифилис, холеру и оспу. Дженнер еще не доказал эффективность вакцинации. Аппендицит не оперировали, раковые опухоли удаляли при их поверхностном расположении. Об асептике и антисептике впервые услышали почти через столетие после Гиббона. Если хирурги конца XVIII века и превосходили римских врачей искусством «камнесечения» и ампутации конечностей, то это преимущество уничтожалось высокой вероятностью госпитальной инфекции. Анестезии не существовало. В стране свирепствовала родильная горячка, а Земмельвейс, который показал способ борьбы с ней, еще не родился. Профилактика эклампсии во времена Гиббона была ничуть не лучше, чем в эпоху заката Римской империи. Детоубийство было запрещено законом и строго наказывалось, но для массы женщин, производивших на свет незаконнорожденных детей в ту безнравственную эпоху, смерть часто была предпочтительнее, нежели пребывание в благотворительных учреждениях того времени.
@темы: история, книги, Говард Хаггард, античность