Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Это интересно (Роберт Фрост о "северных войнах")

У Томсинова -
""...
цитата из хорошей книги (Robert I. Frost. The Northern Wars: War, State and Society in Northeastern Europe, 1558 - 1721):

«Солдаты Северных Войн сражались в местности, которая сильно отличалась от Западной Европы. Чаще всего военные действия приходилось вести на 50-60 градусах широты, что сравнимо с Шотландией, но без преимуществ морского климата, который смягчает шотландскую зиму, или с северной Канадой. Континентальный климат обещал полководцам короткое жаркое лето, долгую холодную зиму и проливные дожди осенью и весной, которые делали непроходимыми немногочисленные плохие дороги. Хотя этот театр войны довольно плоский, его было трудно пересекать, поскольку большую часть его занимали леса и болота, не говоря о частой сетке рек и озёр. Из крупных рек лишь Двина и Неман текут с востока на запад; северо-южное направление Днестра и Днепра уменьшало их ценность для полководцев. Вести кампании проще всего было коротким летом — хотя и в это время могли идти сильные дожди — и долгой зимой, когда почва замерзала, и перевозка людей и припасов становилась проще, а заледеневшие реки и озёра уже не были препятствием.

Армии были привычными к зимним боям. Шведы использовали отряды на лыжах, которым были обязаны, например, впечатляющей победой при Лебединой Гряде (Йоутселькя/Joutselka, ныне Симагино) в марте 1555 г., когда финские лыжники обрушились с гребня горы на авангард московитов, чьи кони увязли в глубоком снегу; паническое бегство породило сумятицу в рядах основного войска и привело к разгрому, в котором погибло 900 русских воинов. Зимняя война была обычным делом и в Ливонии, хотя шведам не всегда сопутствовал успех: они понесли тяжёлые потери, когда польское войско поймало их на краю деревни Вьецк в начале февраля 1567 г.; шведская пехота барахталась в снегу и оказалась совершенно беспомощной.

Иностранные наблюдатели были изумлены тем, что войну вообще можно было вести в таких условиях: поражённый оттоманский посол в Пскове во время лютой зимы 1581-1582 гг. заметил, что султан никогда не смог бы убедить свои войска выйти на поле битвы в такой злой мороз. Иоганн Нассау, командовавший шведскими войсками в Ливонии в 1601-1602 гг., тоже был впечатлён; его особенно поразили лыжники. Но вести крупные кампании зимой было трудно, так как проблемы снабжения стояли очень остро, и сильный холод затруднял все операции. Понтус де ла Гарди оправдывал неудачную осаду Везенберга в марте 1574 г. трудностями ведения войны в таких условиях, особенно для пехоты. Даниэль Ранцау в конце великого набега через центральную Швецию в 1567-1568 гг. оказался близок к разгрому, когда его небольшое войско, не имея возможности вернуться через разорённые ими земли, повернули на восток, в холмистую и лесистую пустошь; продвижение было мучительно медленным, так как лошади, тянувшие повозки, страдали от нехватки корма. Спасение пришло, лишь когда погода стала холоднее, и Ранцау смог вывести свои 2000 человек через замёрзшее озеро в безопасность. Поляки, которые по льду пересекли Чудское озеро во время осады Пскова, чтобы разграбить острова, не были такими удачливыми: их поймала в ловушку внезапная оттепель».""

Может, Фрост и пережимает немного с экзотизмом, но специфика, несомненно, имела место. Стоит отметить (для более раннего периода), что и комплексная кампания Александра (освобождение Пскова - битва на озере) и раковорский поход проходили в зимних условиях (хотя параллельно хватало и "незимних" операций); и тевтонцы/ливонцы, со своей стороны, быстро оценили преимущества зимних кампаний (рейзы на Литву). Да и литовцы нередко проводили свои набеги по санному пути. В общем, достойно быть отмеченным.

И вот это ещё - на заметку
antoin.livejournal.com/889582.html#cutid1
""Цитата о реконструкции битв
Пишет Дэвид Болдуин в книге "Стоук Филд: последняя битва Войн Роз":
«Воссоздание хода средневековой битвы неизбежно приходится вести осторожно и неуверенно. В случае со Стоук Филд сохранившиеся печатные источники и случайные археологические находки рассказывают нам лишь часть истории, и некоторые авторы замечали, что невеликой заслугой будет изложение версии, которая частью основана на предположениях и может оказаться неточной. Обычно принято с одобрением вспоминать комментарий Джона Гиллингама, что «нарисовано немало подобных карт [битвы при Босворте], но все они совершенно бесполезны, не считая удовольствия от самого процесса их рисования», но далее цитирующие авторы неизбежно переходят к созданию собственных карт!

Майкл К. Джонс утверждал, что практически невозможно определить ход событий во время средневекового конфликта и отразить их в схеме. «Соединяя кусочки из множества рассказов, каждый с собственной точкой зрения, мы можем уловить некоторые ключевые моменты и получить общее представление о том, что вообще произошло, но всё равно неизвестной остаётся последовательность событий, причины и связь между ними». Местность, стратегия и тактика, говорил он, значимы, «если доступные доказательства позволяют их установить», но более плодотворным будет анализ неосязаемого: мотивации и мировоззрения главных соперников. «Большую уверенность в понимании битвы даёт сосредоточение на том, почему люди сражались», а не рисование аккуратных карт, которые никогда не могут адекватно передать хаос рукопашной.

Конечно же, вполне разумно исследовать и даже строить предположения относительно более широкого, психологического аспекта битвы, но трудно понять, как мысли солдат (в которые нам всё равно не проникнуть), могут заменить поддающуюся проверке реальность местности и вариантов того, как армия могла или не могла размещаться на ней. Ключ к пониманию битвы, несомненно, должен быть найден не в «неосязаемом», о котором пишет Джонс, а в научном и систематическом подходе к сохранившимся доказательствам с намерением воссоздать историческую местность на основании полного археологического исследования, тщательного анализа и согласования уцелевших литературных источников и знания военного дела того времени. С помощью сочетания письменных свидетельств и изучения образцов почв должно быть возможно определить границы пашен, болот, лесов и направлений дорог и рек, какими они были в позднее Средневековье, а планомерное прочёсывание поля волонтёрами с металлоискателями может привести к открытиям, которые расскажут нам намного больше о том, где именно и каким образом происходила битва... "Битва несомненно была хаотичной, но военное искусство было создано для преодоления этой силы хаоса. На самом деле, основной целью наступательных действий был слом цельности вражеского строя, который бы выпустил на свободу имманентный хаос, так как тогда противник становился уязвимой мишенью, и могла начинаться его "казнь" [писал Фоард о Босворте]».

Описание битв - очень больная тема для военных историков, поэтому рассуждений об этом написано... а вот сколько историков, столько и. Каждый вынужден дать своё видение того, как надо, и выше вы видели один из наиболее удачных примеров.

Естественно, единственно правильного подхода к описанию средневеково-ренессансных битв нет. Зато чётко видны две радикальные группировки. С одной стороны, "в бой идут одни старики" - любители связного нарратива а-ля Дельбрюк и Оман, где пропадает простор толкований, зато всё чётко, и все пробелы восполнены гипотезами. С другой стороны, в последние десятилетия модными стали нигилисты вроде вышеупомянутого Джонса, которые отказываются от привязки к реальным событиям вовсе, цель их заключается лишь в установлении того, как битву воспринимали её участники. Где-то посередине располагаются пуристы, которые стараются восстановить ход событий, однако лакуны источников не закрывают гипотезами, поэтому в их изложении битвы с плохим отражением в документах выглядят набором бессвязных эпизодов, происходивших в разное время в разных частях поля.

И ведь у каждого из подходов есть своя сермяжная правда и свои недостатки. От толкования туманных источников на основе аналогий с другими битвами никуда не деться. Влияние битвы на последующий ход кампаний порой и правда определялось именно субъективными мифами о ней, а не реальностью (точно так же, как именно мнение крестьян о притеснениях, а не истинный объём повинностей, обычно было причиной восстаний). Наконец, очищенное от прочей шелухи сведение доступных доказательств помогает от иллюзии всезнания. Опасность "гипотетического" подхода нередко перевешивает его достоинства, так как он убивает необходимое ощущение хаоса, а слишком вольное толкование источников в итоге или подаётся как факт, или превращается в него через пару цитирующих, а то и вовсе уходит в область фантазий, особенно если привлекаются тогдашние трактаты и учебники. У нигилистов порой утверждения о мировоззрении оказываются совершенно голословным потоком субъективных ощущений. Ограничение описания разрозненными цитатами из источников помогает проверять чужие тезисы, но не создаёт свои.

Честно говоря, всё написанное выше - это нюансы. По моему скромному мнению, главное требование к добросовестному автору - чёткое отделение слов источников от гипотез, а в остальном все подходы хороши. Ну честное слово, порой так ставят сноски, что предел фантазий ну совсем не очевиден, пока не проверишь источники - не поймёшь. И, кстати, несмотря на все красивые речи, изложение самим Болдуином битвы на Стоук Филд вышло так себе, для галочки (она для него вообще как будто самый неинтересный эпизод во всей книге). Обоснование победы тюдоровцев и гибели главных мятежников просто математическим расчётом количества выпущенных стрел - это метод интересный, но вряд ли достойный подражания.
...""

@темы: выписки, Благоверный, Robert I. Frost, Раковорская битва

---

Ещё к критике Цукермана - Толочко П. П., 2013

Толочко П. П. Ранняя Русь. История и археология (СПб, 2013)

Глава ”Русь изначальная” (стр. 38- 45) - как следует из краткого анонса, представляет специальный ”разбор новой концепции начальных этапов происхождения и формирования Руси, предложенной К. Цукерманом”.
- Преамбула – всё, что можно было сказать на тему о возникновении Руси, уже сказано (sic! - почти дословно так). Неплохое начало.
- Прежде всего Т обличает ”неоригинальность” Ц, разбирая, за какими исследователями он следует в той или иной части свой концепции.
- Т.: Киев существовал до дендродаты 887 г с Подола, а сама эта дата не является показателем начала ”урбанистического этапа в истории Киева”. Сами по себе оба утверждения ничего не дают в плане аргументированного опровержения Ц-концепции. В дальнейших, более детализированных археологических обоснованях ”существования Киева как крупного поселенческого центра IX – Xвв.” Т неизбежно опирается на мнения и интерпретации своих предшественников. То есть, делает ровно то, в чём только что уличил оппонента – нафф, как говорится, сэд.
- О лакуне в кладах восточного серебра в Поднепровье за две последние трети 9 века. Следим за руками: Ц опирался в этом вопросе на исследование Нунана, но вывод Нунана не нов, ещё раньше, за 30 лет до него, такой же вывод сделал Каргер; а теперь послушайте, в чём неправ был Каргер. Не касаясь разбора этой последней критики (1983 года издания), спрашиваю себя – быть может, всё же следовало бы разобрать доводы Нунана?
- Т: Русь – это не варяги и не шведы, поскольку летописец ”чётко отделяет русь от варягов и даже от новгородских словен”. Из этих летописных известий (!) видно, что скандинавы не принесли название ”русь” в Поднепровье, а ноборот – приняли его там. Комментарии излишни.
- Подвергнув сомнению ”норманнский каганат”, далее Т бессистемно, но массированно громит все источники, которые кажутся ему подозрительными на этот счёт. Так, каганом народа рос вполне мог бы оказаться хазарский каган – почему бы и нет? (это по поводу переписки Людовика II и Василия I) ”...Арабские географы постоянно смешивали славян и русов”. ”Новгородско-ильменский” регион находился настолько ”невероятно далеко” от Византии и Закавказья, что едва ли ”можно было осуществить даже простое путешествие в эти страны”, не говоря уже о крупных военных экспедициях. На основании этих и подобых доводов следует вывод – речь должна идти не о ”норманно-славянском”, а о ”славяно-русском каганате”. Т не уверен, существовал ли последний вообще, но если(!) да – то тогда в Поднепровье и с центром в Киеве.
- Т: Пересмотр и уточнение летописной ранней хронологии Цукерманом некорректны, поскольку он основывает их на дендродатах и слоях пожарищ Новгородчины, которые нельзя уверенно связать с летописными известиями. Здесь довольно забавный силлогизм, который уверенно ставит во главу угла летописные известия и упрощает аргументацию оппонента. Между тем сам же Т признаёт необходимость уточнения ранней хронологии (но как же это делать, если никаких новых летописных свидетельств не предвидится, а археологические известия отвергаются именно на том основании, что ”нет уверенности в том, что они хоть как-то коррелируются с летописными известиями”?! Не хочет ли сказать Т, что археологические памятники Поволховья существуют в каком-то параллельном пространстве?). Ну, и ложка мёда - ”новые даты” Цукермана ”в такой же (если не в большей) мере гадательны, как и свидетельства летописи...”. На мой взгляд, это уже очень и очень много.

Глава ”В поисках загадочного Русского каганата” (стр. 46-59)
Концепцию Цукермана разбирает и критикует (зачастую повторяясь), начиная со стр. 48. Я бы не назвал эту критику уничтожающей, хотя автор приложил немало усилий к тому, чтобы она такой выглядела. В ход идут все подручные средства.
- Дискредитация ”наиболее ранней киевской дендродаты” как доказательства в цепи рассуждений Цукермана ничего, в сущности, не даёт его оппоненту. И дело тут не в обоснованности построений Ц, а в том, как их опровергает Т.
- Критика каргеровской концепции перерыва в монетных кладах в последние две трети 9 в также оставляет желать лучшего (сводится к рассуждению – клады этого периода вполне могли существовать, но, скорее всего, до нас не дошли – оттого, что вообще далеко не все клады до нас дошли и не все дошедшие были задокументированы с надлежащей аккуратностью)
- Мощные аргументы косвенного характера могут лежать в области археологии древнейших этапов Киева. Но для этого нужны – тщательная документация всего материала и достижение некоторого базового интерпретативного консенсуса исследователей (или хотя бы продуктивного диалога) в этой области. Между тем, пока что моногорафия Толочко свидетельствует как раз об отсутствии таковых.
- Чёткое (как кажется Т.) разграничение в летописи ”варягов” и ”руси” носит не столько историографический или текстологический, сколько интерпретационно-спекулятивный характер
- Наконец – как закономерное звено такой "критики" - неизбежно всплывает ”южная версия происхождения руси”, со всеми возможными аргументами и составляющими – Росью, росомонами, Абаевым, Захарией Ритором, Рыбаковым и тд и тп
- Попутно Т пытается дискредитировать и Пруденция, и Людовика Благочестивого, намекая на то, что послы росов признали себя шведами ”при пристрастном допросе” (""человек с большим пониманием"", ага) но всё же признаёт, что они могли быть и шведами – но непременно чтобы на службе у росов, с которыми не тождественны.
- Идёт в ход и ”малая Русская земля” в Поднепровье - хотя казалось бы... (отсюда уже, кажется, начинается комплексная критика всех ”северокаганатцев” и в особенности Мачинского, так что заявленная тема исчерпана).

В общем, ревизия Цукермана, безусловно, нуждается в аргументированной критике – кто бы сомневался. Но едва ли в такой, какая предложена в этой монографии.

@темы: Цукерман, Толочко П. П.

---

Военное дело Улуса Джучи и его наследников 2012

vk.com/doc704697_235102724?hash=0ab5aed0c85782d...

mirknig.com/knigi/history/1181648242-voennoe-de...

Военное дело Улуса Джучи и его наследников
Отв. ред. А.К. Кушкумбаев
Астана: Фолиант, 2012
Формат: pdf
[карты - Астайкин; качество иллюстаций - эээ... не спрашивайте, не говорите.]

Оглавление

Оглавление
Предисловие - 3
Астайкин А.А. «Не успеша бо исполчитися противу имъ...»: Русские и монголы в походе и битве на Калке (апрель-июнь 1223 г.) -6
Кушкумбаев А.К. Ключевые принципы монгольской военной стратегии XIII-XIV вв. - 38
Худяков Ю.С. Военное дело восточных кыпчаков Центральной Азии и южных районов Сибири в эпоху развитого Средневековья - 72
Горелик М.В. Парадные монгольские шлемы XIII-XIV вв - 84
["Всё монгольское! Я сказал - всё монгольское!!!"]
Кушкумбаев А.К. «Алтун босағалы ақ өргəні Сайын-ханғə салды...» (крыльевая модель в военно-политической организации империи Джучидов) - 109
Гарустович Г.Н. Предметы вооружения населения башкирского улуса Золотой Орды (в XIII-XIV вв.) - 165
Кулешов Ю.А., Ничепорук А.А. Находка уникального кинжала из могильника Жукова (К вопросу о «гражданском» оружии в Золотой Орде) - 182
[Кинжал из Торопца датирутся 14-15 вв (кажется, у кого-то ещё встречал я подобную датировку)]
Кушкумбаев А.К. Комплекс ударного оружия (палицы, булавы, кистени) воинов Улуса Джучи - 199
Селиверстов Д.А. «А ординци и делюи, а темь знати своя служба, како то было при нашемъ о(т)ци, при великомъ князи...» (К вопросу об ориентализации московского войска середины XIV-начала XV веков) - 220
[Здесь в пэдээфе отдельно; и вообще эта статья - отдельная история ]
Сабитов Ж.М. Военное противостояние Ногая и хана Токты - 246
[также здесь]
Д.А. Каусылов. Военные действия Шибанидов (Шейбанидов) за присырдарьинские города в XV-XVІ вв. - 254
Трепавлов В.В. «Всегда надобе береженье». Сибирские царевичи на восточных рубежах Московского государства (XVII в.) - 264
Азнабаев Б.А. Влияние золотоордынской традиции на положение пленных в башкирских общинах XVII в. - 275
Прокопенко В.М. Краткий очерк истории северокавказской сабли со штыковым острием - 284
Бобров Л.А. Луки казахских воинов эпохи позднего Средневековья и раннего Нового времени. Вопросы производства, конструкции и боевого применения - 296
Пастухов А.М. Предметы казахского, монгольского, ойратского и цинского вооружения XVIII в. Из частных собраний - 329
Бобров Л.А. Источники поступления сабель в казахские войска XVII-середины XIX вв. - 346
Ярков А.П. К вопросу о системе военно-государственного управления политиями евразийского пограничья - 363

@темы: история, книги, археология, вооружение, Пётр царевич Ордынский, Раковорская битва

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

(((

Д. Государёв (эпичный комикс "Аминадав и Оппундейл") похоже, выпилил свою жежешечку. Пичаль... Надеюсь, с ним всё в порядке.

@темы: грустное, комиксы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Уахаха )))

vk.com/video40768160_165912906
Семь обличий ямато-надэсико

www.animespirit.ru/anime/rs/series-rus/748-sem-...
все двадцать пять

Хмм?
www.kinopoisk.ru/film/453309/ord/rnd/rnd/138245...

@темы: аниме

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Люнебурги хорошие, разные и, скорее всего, все не те...

О как! -

""...
Начало родословной росписи Челищевых, приведенной (к сожалению без указания первоисточника) во втором томе "Родословного сборника русских дворянских фамилий" В. В. Руммеля и В. В. Голубцова:

I
1. Вильгельм Люнебургский, "муж честен", из поколения короля Оттона IV (король Германии, император Римский Оттон IV, из рода Гвельфов, из дома Брауншвейг-Люнебургскаго, царствовал с 1198 по 1218), выехал из Германии в Литву, а оттуда к вел. кн. Александру Ярославовичу Невскому на Невское побоище. По выезде, Вильгельм крестился в Новгороде, получил имя Леонтия (восприемником его был кн. Ярослав Ярославович, брат вел. кн. Александра); дан ему в кормление город Торопец и в вотчину село Курыж, Новгородскаго уезда; был у вел. кн. Александра Невского боярином. (По родословным Вильгельм-Леонтий показывается правнуком курфюрста Антония Люнебургскаго).

II
2-1. Карл, во св. крещении Андрей Леонтьевич, прозв. Челищ, родоначальник Челищевых.

3-1. Иван Леонтьевич Панцырь, родоначальник Панцыревых.

4-1. Юрий Леонтьевич Глазатый, родоначальник Глазатовых.

III
5-2. Василий Андреевич |убиты в бою с немцами

6-2. Алексей Андреевич |на Онежском озере.

7-2. Феодор (Максим) Андреевич.

8-2. Никита Андреевич.

9-2. Никифор Андреевич.

IV
10-7. Степан Феодорович |убиты в бою с немцами

11-7. Яков Феодорович |на Онежском озере.

12-7. Андрей Феодорович (Максимович), крестник вел. кн. Ивана Даниловича Калиты(?).
Ж. княжна Углицкая(?).

13-8. Иван Никитич.

14-8. Феодор Никитич.


V
15-12. Михаил Андреевич Бренко, ближний боярин и любимец вел. кн. Дмитрия Иоанновича Донского, с которым имел сходство. Перед началом Куликовской битвы (8 сентября 1380), по настоянию бояр, великий князь решился скрыть свой сан во время боя, возложив на другого свои великокняжеские знаки отличия.
Он отдал своего коня, доспехи и облачение боярину Мих. Андреев. Бренку, повелев рынде своему носить перед ним (Бренком) черное великокняжеское знамя, с изображением лика Спасителя. Бренко, находясь во главе великокняжеского полка, зарублен был татарами и найден мертвым под черным знаменем. Великий князь горячо оплакивал гибель боярина Бренка, благодаря мужеству и самопожертвованию котораго была спасена жизнь великаго князя и обезпечен исход боя. Боярин Михаил Андреевич Бренко погребен в монастыре Николы Угрешскаго.

VI
16-15. Феодор Михайлович Чело, получивший это прозвище от великаго князя за то, что отец его был убит раною в чело; боярин у вел. кн. Василия Васильевича.

Родословие выводит Челищевых от известной германской княжеской фамилии - ф.Брауншвейг-Люнебург, одна из ветвей которой - ф.Брауншвейг-Вольфенбюттель - в первой половине XVIII века была тесно связана с династией Романовых.
Людвиг-Рудольф (*22.07.1671 +1.03.1735), с 1707 г. - герцог Бланкенбург, с 1731 г. - Вольфенбюттель. Одна из его дочерей - Шарлотта-Христина-София (29.08.1694 +2.11.1715) стала 25.10. 1711 женой наследника российского престола царевича Алексея Петровича. Император Петр II - ее сын. После смерти Людвига-Рудольфа, не оставившего сыновей, герцогство перешло к его двоюродному брату Фердинанду-Альбрехту II (*29.05.1680 +3.09.1735), второй сын которого - Антон-Ульрих - 14.07.1739 г. женился на Елизавете ф.Мекленбург-Шверин, внучке русского царя Ивана V Алексеевича. Их сыном был Иван VI Антонович (*23.08.1740 +16.07.1764), тринадцать месяцев занимавший российский трон (28.10.1740-25.11.1741) и окончивший свои дни в Петропавловской крепости.
Бросается в глаза наличие в родословии сразу двух человек (Андрей-Леонтий Челищ и Федор Чело), чьи прозвища якобы дали начало фамилии. Такого в русской генеалогии не встречалось. Налицо совмещение в одной росписи двух вариантов легенды о родоначальнике семьи. При этом, версия о происхождении от Михаила Бренка не выходит за рамки обычной родовой легенды русской служилой семьи, стремившейся подчеркнуть древность своей службы и близость предков к великокняжеской семье. Родоначальником показан исторический персонаж, боярин, верный служака, спасший своего князя. Легенда вписана в рамки известных событий.
Люнебургский же вариант не выдерживает никакой критики. Во-первых, очень раннее (XIII век) начало стабильной фамилии, и не одной, а сразу трех. Реально семейные прозвания начали закрепляться с конца XIV века, а в большинстве родов - в XV и даже в XVI веках. Сведения о Челищевых в источниках зафиксированы с конца XV века. В XVI-XVII вв. они служили по Калуге.
Во-вторых, получить в кормление Торопец или волость в Новгородской земле от Александра Невского никто не мог - его владетельные права не простирались на эти территории.
В-третьих, до самого конца XVII века в родословиях семей, считавших себя выходцами из Германии, не указывался точный адрес выезда. Ограничивались краткой формулировкой - "из цесарской земли" или "из немец". В списке родословных, поданных в Разрядный приказ в конце XVII века, только у одной фамилии - Вениюсовых - указано: "Из Фрисляндии выехали". В то же время в разделе "Из Цесарии выехали" - 19 фамилий, в разделе "Из Немцов выехали" - 51. Челищевых ни в одном из этих разделов нет. Их фамилия значится среди тех, кто "От кого происходят, в Родословных не показано". То есть, на момент подачи росписи, легенды о выезде не только из Люнебурга, но и из Германии вообще у Челищевых еще не было. В алфавитном перечне про них сказано: "Челищевы. Название получили от одного из рода их, которой назывался Чело. Родословная их под № 477."
В-четвертых, никакой битвы на Онежском озере с немцами, в которой якобы погибли четверо Челищевых, по историческим источникам не известно.
В-пятых, в родословии "родоначальник" Челищевых - Вильгельм (Леонтий) - назван "правнуком курфюрстра Антония Люнебурского". "Антоний" видимо следует понимать как "Оттон", - имя действительно употреблявшееся в семье Вельфов. Но ни одного Оттона, правнук которого мог бы действовать в 1240 г., в этой семье нет. Кроме того, до 1697 г. ни один из правителей Люнебурга не носил звание курфюрстра. Очевидно, что легенда о люнебургских предках составлена после этой даты, то есть не раньше начала XVIII века. Составитель, не потрудившись заглянуть в источники, перенес реалии своего времени в XII век.
До начала XVIII века Люнебург для россиян ничем не выделялся из прочих немецких княжеств. Но с 1711 г. брачные связи дома Романовых привлекли к Брауншвейгской семье особый интерес (см. выше). Тогда же, по всем признакам, и была сочинена новая родословная легенда Челищевых. Наиболее подходящими датами для ее возникновения являются: 1711 - год женитьбы российского наследника на принцессе из Брауншвейга; 1727-1730 - правление Петра II, сына этой принцессы; 1740-1741 - царствование брауншвейгского принца в России.
Кто-то из Челищевых, расчитывая повысить свои шансы на получение чинов и должностей, решил приблизиться к императорской семье, добавив к первой родословной легенде вторую. При этом первую (достоверность которой также под вопросом) даже не удосужились подредактировать.
Интересно, что на этом мифотворчество вокруг происхождения Челищевых не закончилось. Уже в наше время членом Нижегородского дворянского собрания Б. В. Соколовым-Челышевым на основании каких-то рукописей, оставшихся от отца, опубликованы статья в нижегородском "Дворянском Альманахе", а потом и отдельная книга по истории рода Челищевых. В них Вильгельм Люнебургский, а с ним, естественно, и весь Брауншвейг-Люнебургский дом, объявляются потомками Владимира Мономаха через его сына Изяслава, погибшего в 1096 г. Якобы вдова последнего бежала в Германию и там родила родоначальника Люнебургов. Это, конечно, полный нонсенс - сведения о настоящих предках Брауншвейг-Люнебургского дома хорошо известны и уходят во времена намного древнее периода жизни Владимира Мономаха - в X век.
...""

Отсюда
Коновалов Ю. В. Псевдородственники российской императорской семьи // Четвертые Романовские чтения. Сборник материалов. Екатеринбург, 15 июля 1998 г. Екатеринбург, 2000. С.7-12.


Чёрт, ну почему я не пейсатель? Полумифический Вильгельм, крестник Ярослава Ярославича, так и просится на страницы авантюрно-исторического романа. ))) Вместе с Альфредом фон Штумпенхаузеном, разумеется.

фрагменты из работы Э.Машке о семействе Лотара Брауншвейгского

фрагменты из работы Э.Машке о семействе Лотара Брауншвейгского
"...дом герцога Брауншвейгского был связан с орденом с самого начала борьбы за Пруссию. В 1240 г. герцог Отто Брауншвейгский, внук Генриха Льва и дед Лютера, одним из первых среди германских князей предпринял крестовый поход в Пруссию и участвовал в битве за Балгу на заливе Фришес Гафф. Отца его, герцога Альбрехта Великого Брауншвейгского, тоже привел в Пруссию крестовый поход. Было это в 1265 г. Кроме Лютера, еще двое представителей дома брауншвейгских государей были членами ордена в Пруссии: герцог Альбрехт, принадлежавший сначала к числу братьев в Кенигсберге, а с 1332 г. ставший комтуром в Меве и Кульмской земле, и герцог Иоганн, который примерно в это же время был рыцарем ордена.
Лютер Брауншвейгский, младший сын герцога Альбрехта Великого, родился около 1275 г., а возможно, и раньше. В 1279 г. умер его отец, оставив после себя дочь и шестерых несовершеннолетних сыновей. Три старших сына поделили между собой отцовское наследство, а трое младших вступили в три крупнейших ордена того времени: один стал тамплиером, второй – иоаннитом, а самый младший присоединился к Немецкого ордену."
"...летописец монастыря Олива не забыл и о его принадлежности к императорскому роду, сообщая, что он «из благородного племени старого императора». Но, прежде всего, в его жилах течет императорская кровь его предка Лотара Зупплинбургского (1125-1137 гг.), в честь которого он и получил свое имя. Поэтому среди предков Лютера были и Каролинги, и императоры из Саксонского дома."
"...Связь между родом герцогов Брауншвейгских и цистерцианцам, превратившаяся для них в общую задачу немецкой колонизации, не была секретом и для Лютера. Об этом свидетельствует визит в Кристбург его родственника-цистерцианца. В документе, выданном Лютером в Кристбурге в декабре 1320 г., в качестве одного из свидетелей фигурирует брат Конрад, член ордена цистерцианцев и сын Генриха I Брауншвейгского. Неизвестно, что привело туда племянника комтура. Возможно, он просто воспользовался поручением одного из цистерцианских монастырей, чтобы навестить родственника. И вот в орденском замке встретились двое отпрысков рода герцогов Брауншвейгских – братья двух орденов, - каждый из которых, не жалея сил, трудился на благо немецкого востока."
Эрих Машке
Государство Немецкого ордена. Портреты великих магистров. Hamburg 1935
enoth.narod.ru/Medieval/Erich_Maschke.txt
___________________________

К этому времени (1239) в Пруссию начался очередной наплыв крестоносцев. Самым знатным из них был Оттон, граф люнебургский и брауншвейгский. Этот крестовый поход (по определению немецких историков - III прусский) связывается с его именем.
ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D1%82%D1%82%D0%BE%...(%D0%B3%D0%B5%D1%80%D1%86%D0%BE%D0%B3_%D0%91%D1%80%D0%B0%D1%83%D0%BD%D1%88%D0%B2%D0%B5%D0%B9%D0%B3-%D0%9B%D1%8E%D0%BD%D0%B5%D0%B1%D1%83%D1%80%D0%B3%D0%B0)
Оттон 1 Дитя
его сын Отто, епископ Гильдесгейма???
ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%B5%D0%BB%D1%8C%...
Вельфы
ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%BB%D1%8C%D0%B1%...(%D0%B3%D0%B5%D1%80%D1%86%D0%BE%D0%B3_%D0%91%D1%80%D0%B0%D1%83%D0%BD%D1%88%D0%B2%D0%B5%D0%B9%D0%B3-%D0%9B%D1%8E%D0%BD%D0%B5%D0%B1%D1%83%D1%80%D0%B3%D0%B0)
Альбрехт 1 Великий, сын и наследник Оттона
кулачное право, междуцарствие 1250 1273, междоусобицы (совпадает с периодом ”безпилигримья” в Прибалтике?) вроде совпадает - см. здесь.
Вступился за Эрика 5 Глиппинга после 1261
1267 – раздел в Кведлинбурге
1268 Был захвачен в плен с целью политико-экономического шантажа (вообще, похищения правителей – какая-то эпидемия того времени – датские Вальдемар 2 и Эрик 5, Оттон 1 и Альбрехт 1 Брауншвейг-Люнебурги...

@темы: Орден, Раковорская битва

---

Кадырбаев А. Ш. Польша и тюрко-монгольские народы

www.socionauki.ru/journal/articles/129328/
Кадырбаев А. Ш. Польша и тюрко-монгольские народы в историческом пространстве

Журнал: История и современность. Выпуск №1/2008


Начало воздействия кочевых народов Великой Степи на польскую цивилизацию относится к последнему десятилетию первой половины XIII в., когда в эпоху монгольских завоеваний войска первых наследников «Потрясателя Вселенной» Чингисхана в 1241 г. двинулись на запад, на завоевание Европы, к «последнему морю». Накануне монгольского нашествия Польша не представляла собой единого централизованного государства и была разделена на фактически независимые друг от друга владения – Малую Польшу со столицей в Кракове, Шленск, или Силезию, с центром во Вроцлаве и Мазовию. К 1241 г. уже год как пали под натиском воинов внука Чингисхана – хана Бату (Батыя в древнерусских летописях) – последние барьеры – древнерусские княжества – на пути монголов в Европу, которая не была готова к сопротивлению, хотя вести о приближении завоевателей к ее границам поступали уже давно. Польша в этом отношении также не была исключением. Древнерусские князья, чьи княжества – Черниговское и Галицко-Волын-ское – были разгромлены и захвачены монголами, до этого пытались вступить в союз с королем Венгрии Бэлой IV и польскими владетелями для отражения степных завоевателей, но нашли поддержку лишь в Мазовии, где они и укрылись после поражения от Бату-хана – при дворе мазовецкого князя Болеслава. При этом волынским князьям был выделен «на кормление» город Вышеград.

Начиная поход вглубь Европы, Бату-хан двинулся с основными силами своей конной армии, сформированной из монгольских и тюркских степняков, на Венгрию традиционным путем кочевников – через венгерскую равнину, планируя создать здесь опорную базу своего господства в центре континента. Насколько позволяют судить источники, отряды других своих военачальников Бату-хан направил в Польшу, Чехию и Дунайскую Болгарию, чтобы обез опасить фланги своих основных сил от предполагаемых ударов со стороны этих государств.

Первой жертвой европейского похода монголов стала Польша. Сравнительно недавно польский исследователь Г. Лябуда пересмотрел относящиеся к этой теме разноречивые и разрозненные источники и пришел к выводу, что в основу описания можно положить труд Яна Длугоша, который располагал ныне утраченной монастырской доминиканской хроникой, черпавшей свои сведения у современников событий (Dlugosz 1873: 268). Первое вторжение в Польшу Г. Лябуда относит к январю 1241 г., когда монголы вскоре после взятия Киева и во время боев в Галицко-Волынской Руси прорвались на территорию Польши, к реке Висле, где захватили Люблин и Завихост, отказавшиеся добровольно подчиниться завоевателям. Через эту образовавшуюся брешь польской обороны один из монгольских отрядов достиг Рацибужа.

Второй удар в феврале того же года был обращен на Сандомир: разгромив этот главный опорный пункт польской обороны на Висле, монголы нанесли поражение малопольскому рыцарству 13 февраля в полевом сражении под Турском. Видимо, после этого монгольские рати были оттянуты для пополнения на исходные базы на Руси. Г. Лябуда полагает, что в связи с тем, что главный удар Бату-хан наносил на венгерском направлении, в Польшу была направлена «тьма» (то есть 10 тысяч воинов) под командованием военачальника Байдара (Labuda 1959: 189–224), хотя некоторым исследователям эта цифра представляется заниженной. Байдар был одним из тех прославленных в боях «сильных воевод», которые взяли Киев с Бату-ханом. Среди них внуки Чингисхана и братья Бату-хана Мункэ, Гуюк, будущие великие ханы Монгольской империи перед ее распадом в 1259–1260 гг., Орду-Эджэн, Кадан и такие известные полководцы, как Субэдэй-бахадур, Бурундай, Бирюй, Бечак. Кроме Байдара в Польше действовали, как полагают, подчиненный ему военачальник Кайду и Орду-Эджэн, старший брат Бату-хана, если верить Плано Карпини, послу римского папы к великому монгольскому хану в 1245 г., который со своим спутником и переводчиком Бенедиктом Поляком достиг Каракорума – столицы Монгольской империи в степных глубинах Центральной Азии, и чьи сведения стали основой первых знаний средневековых европейцев о монголах(Путешествия… 1993: 40; Юрченко 2001: 162–165; Strzelczyk 1999). В таком случае Орду-Эджэн как Чингисид вряд ли был в подчинении Байдара и, вполне вероятно, также возглавлял «тьму». Предполагается, что в походе на Польшу участвовал и Шибан (Шейбани), младший брат Орду-Эджэна и Бату-хана.

Как бы то ни было, где-то 10 марта воины Байдара форсировали Вислу у Сандомира, откуда отряд Кайду по приказу Байдара направился для опустошения края в направлении Ленчицы с последующим выходом к Кракову. Сам Байдар предпринял глубокий рейд до окрестностей Кельце. Прикрывая путь на Краков, польские отряды из этого города под началом воеводы Владимежа и из Сандомира под командованием воеводы Пакослава пытались остановить врага, но не устояли под сокрушительной атакой лавы степной кавалерии и были разбиты под Хмельником. Воевода Владимеж пал в бою. Краковский и сандомирский князь Болеслав Стыдливый с матерью, русской княгиней Гремиславой Ингваровной, и всей семьей, покинув малопольскую столицу, бежал в Венгрию. Но горожане и гарнизон Кракова мужественно защищались. Краков пал 28 марта после кровопролитного штурма. Но и после взятия города горстка храбрецов удерживала собор святого Андрея. Этот собор, стоящий неподалеку от Вавеля, сохранился и доныне. Как и повсюду, монголы разоряли земли и угоняли в плен жителей. В краткой редакции краковской хроники читаем: «Татары (монголы) вступили в Краков, подожгли храм и увели бесчисленное множество жителей».

Соединенные силы Байдара и Кайду в начале апреля быстрым рейдом, маневрируя по пересеченной местности, через Рацибуж и Ополе прорвались к столице Силезии – Вроцлаву. Разорение Малой Польши вызвало тревогу в других землях страны. Жителей Шленской земли призвал к обороне князь Генрих Благочестивый; во Вроцлав стекались со всех сторон польские рыцари и ополченцы-лучники, люди разных сословий – крестьяне, холопы, шляхта. Воины из Малой Польши и южной части Великой Польши объединились под воеводством Сулислава, брата краковского воеводы; во главе верхнешленского воинства стал опольский предводитель Мешко; сам Генрих вел нижнешленское войско. О воинских отрядах из Мазовии и Куявии источники не упоминают, может быть, тому причиной – отвлекающий рейд Кайду к Ленчице, а возможно, и распри князей.

Один из отрядов объединенного войска составляли иностранные рыцари, предводимые, должно быть, Болеславом, сыном моравского маркграфа Дипольда. В него входили французские тамплиеры. Об этом известно из письма их великого магистра Понсе Добона королю Франции Людовику IX. Они потеряли в битве с монголами под Легницей более 500 человек, в том числе и шесть рыцарей. В этом же отряде находились горняки из Злотой Гожи. Вероятно, в отряде было небольшое число немецких рыцарей, которые в 1222 г. получили от князя Генриха Бородатого небольшое селение Лососино в Бендлевице и, возможно, несли там какую-то службу. Князь Генрих обратился за помощью и в Чехию. Чешский король Вацлав I обещал привести войско. Князь Генрих не стал оборонять Вроцлав, но горожане, укрепившись в крепости, отразили монгольские атаки. Разорив пригороды, монголы оставили город в своем тылу(Пашуто 1970: 206, 209–211). Генрих решил дать степнякам полевое сражение, уповая на численное превосходство своей рати и, главное, на тяжеловооруженных польских и немецких рыцарей, перед атакой сомкнутого строя которых, как ему казалось, не должна была устоять легковооруженная конница кочевников.

9 апреля отряды Генриха, шедшие на соединение с чехами, приняли бой с противником при Легнице. Но исход сражения был решен необычной для европейцев тактикой степной конницы, очень маневренной и быстроходной, спаянной строжайшей дисцип- линой под единым командованием, основанной как на системе материального поощрения, так и на жесточайших карах за проступки. Войска чингисидов отнюдь не были недисциплинированными ордами полуголых, одетых в шкуры дикарей, которые побеждали числом, как поначалу полагали их европейские противники. Тактика конных атак монголов была отработана до мелочей в бесчисленных завоевательных походах, и пришла очередь поляков испытать на себе их эффективность. Тактические уловки, коими пользовались степняки, были у них в крови, и при Легнице европейцы столкнулись с полным набором этих боевых приемов: ложными отступлениями с заманиванием в засаду под удар основных сил, членением отрядов по фронту и в глубину, использованием скрытого резерва. Луки монголов и тюрок были более дальнобойными по сравнению с европейскими, о чем свидетельствует надпись на камне Чингисхана, где сообщается о том, что его племянник Есункэ пустил стрелу на 335 саженей. Сражение открывалось атакой лучников, которые вели массированный и одновременно прицельный огонь с коней, причем точность его была такой, что стрелы то и дело поражали лица и руки воинов противника и даже перерезали тетивы их луков, что ошеломляло европейцев. Этот прием заключался в том, что степные лучники поотрядно выстраивались цепью в круг и начинали атаку, «вращаясь» перед фронтом противника по часовой стрелке, так что мишень всегда была слева от стрелка, то есть в самой удобной для него позиции. В зависимости от длины фронта стрелок успевал сделать 2–3 выстрела, после чего «хоровод» уводил его из зоны стрельбы, и он мог подготовиться к очередной серии выстрелов (в колчане у него было 60 стрел), не подвергаясь опасности, тем более что постоянно был в движении. Противник же оставался практически неподвижной мишенью, а тучей летящие стрелы, пущенные всего с 20–40 метров, точно попадали в самые уязвимые места, и «сразу бывает много убитых и раненых». Легкие клинки и доспехи, а также наличие у каждого степного воина запасного коня, когда во время бешеной скачки он мастерски перескакивал с лошади на лошадь, позволяли ему лучше маневрировать в бою. С детства степняки осваивали меткую стрельбу из лука на полном скаку, технику езды под брюхом лошади или свесившись на один бок так, что стрелы противника не могли поразить их. Они умели вскакивать на мчавшуюся лошадь и падать с нее из седла, свешиваться на стременах и волочиться по земле, притворяясь убитым, ловко набрасывать на врага аркан и подхватывать на скаку лежащий на земле предмет, стоять в седле во время скачки.

Представим теперь в связи с этим чувства польских, немецких и французских рыцарей в бою под Легницей. Привыкшие к размеренному передвижению в строю, европейским способам ведения боя, к упоительным атакам под развернутыми знаменами, рыцари терялись перед новым противником. Вот скачет рыцарь, чьи доспехи весят 50 кг, навстречу смуглому ордынцу, намереваясь пронзить его пикой, а степняк вдруг резко поворачивает в сторону на своей обученной лошади и выволакивает немца из седла особым крюком, который оказывается у него под наконечником копья. А за ним несется следующий степняк с занесенным кривым клинком… Польский рыцарь гарцует перед вражеским батыром, хочет скрестить с ним клинки в честном поединке – и вдруг летит аркан, и рыцарь валится на землю в своих пудовых латах, становясь неповоротливым и беспомощным…

Монголы в это время, несомненно, обладали не только лучшей в мире военной тактикой, но и самыми передовыми военными технологиями, заимствованными чуть ли не во всех странах Азии и Европы. Интересны данные Яна Длугоша по этому поводу, где очень наглядно описываются использованные монголами при Легнице отравляющие вещества. Монголы одними из первых в истории применили отравляющие вещества в боевых действиях. Само содержание сообщения Длугоша не позволяет сомневаться по поводу примененного оружия. Неизвестен только состав использованной смеси. Есть предположения, что это дымный порох. Но, возможно, смесь имела более сложный состав и была специально приготовлена для своего рода газовой атаки, поскольку известно, что монголы переняли от китайцев их умение делать смеси, при зажигании выделявшие газ, от которого «крысы сдыхали, а у людей кровь шла из носа». А смеси эти готовили из переработанного растительного сырья – кросеня и корня еще не определенного до сих пор растения, применяемого в Китае как отрава для крыс, а также для изготовления мышьяка. По описанию польского летописца видно, что применение отравляющих веществ монголами при Легнице осуществлялось умело и эффективно и имело, скорее всего, давнюю традицию, когда еще во время облавных охот кочевники использовали дым для «выкуривания» животных из нор (Горелик 2002: 28–31; Свентославский 1998: 295–296). «Газовая» атака монголов внесла смятение в ряды их противников, не оставив им никакого шанса на победу.

Свою роль сыграли в сражении при Легнице воинственный дух, храбрость и мужество, выносливость и ратное мастерство воинов-кочевников. Вот мнение их противников: «Нет равных им в страданиях битвы, а также по мастерству нанесения колющих и рубящих ударов». Монголам удалось перехватить объединенные силы поляков и их союзников до подхода чешских подкреплений, что также стало важной составляющей их победы, когда в разгар сражения войско Вацлава I находилось на расстоянии однодневного перехода от легницкого Добра Поля. Несмотря на отвагу, в которой поляки и их союзники ни на йоту не уступали своему противнику, союзное войско потерпело поражение. Погибло много воинов, в битве пал и князь Генрих. В письменных источниках середины XIII в. на немецком языке говорится о 40 тысячах павших поляков, немцев и других европейцев в битве под Легнице. Согласно своему обычаю, победители отрезали уши убитых воинов противника для отчета и, насадив на шест голову князя Генриха, подступили к Легнице. Но горожане, узнав об исходе битвы, не пали духом и отразили вражеский приступ. Тогда степняки отошли к Одмухову. Пробыв в Нижнем Шленске две недели, они отправились под Рацибуж, но взять город внезапной атакой не удалось. Получив приказ Бату-хана, который с главными силами находился в Венгрии, рать Байдара 16 марта отошла от Рацибужа и, по свидетельству Кельнской хроники, покинула территорию Польши(Пашуто 1970: 209–211; Regesta… 1855: 502).

Таким образом, поляки смогли отстоять некоторые важные центры своей страны, сражались до конца и не сдавались, невзирая на поражения. Завоеватели понесли в Польше немалый урон. Как писал в середине XIII в. Плано Карпини, из воинства Бату-хана, участвовавшего в походе вглубь Европы, «многие были убиты в Польше» (Путешествия… 1993: 42). Но неизмеримо больше погибло мирных жителей, которые подверглись «огромному избиению, произведенному татарами (монголами), и главным образом христиан, а преимущественно венгров, моравов и поляков», – сообщает тот же Карпини (Путешествия… 1993: 60; Пашуто 1970: 219). В польской историографии, помимо упомянутых выше краковской хроники и хроники Яна Длугоша, записи о монгольском нашествии на Польшу сохранились в хронике Познани.

После распада Великого Монгольского Улуса – империи, созданной Чингисханом, – и образования на его руинах в Восточной Европе и Центральной Азии в 1266 г. Золотой Орды, или Улуса Джучи, где правили потомки Чингисхана, подвергшиеся тюркизации со стороны своих многочисленных подданных кыпчаков-половцев и принявшие ислам в 1312 г., больше не предпринималось завоевательных походов вглубь Европы, хотя периодически золотоордынские «тьмы» вторгались в Польшу, Литву, Венгрию и на Балканы. Но это были, скорее всего, не походы, а набеги, и целью их было уже не завоевание, а ограбление соседей. Огромная территория, многочисленное население, сильная центральная власть, большое боеспособное войско, умелое использование торговых караванных путей, дань с покоренных народов, успешные набеги на соседей – все это создавало мощь ордынской империи. Она крепла, и в первой половине XIV столетия пережила пик своего могущества.

Набеги золотоордынских отрядов побудили в 1411 г. польского короля Владислава направить делегацию в Рим с просьбой к римскому папе Иоанну XXII объявить крестовый поход всей Европы против Золотой Орды. Однако Сигизмунду, могущественному монарху Европы того времени, германскому императору, королю венгерскому и богемскому, удалось уже к 1412 г. переубедить Владислава и побудить его вместе с другими европейскими государями к союзу с Золотой Ордой против Османской империи. Польско-золотоордынские отношения – это не только войны и набеги, но и дипломатические связи. Свидетельством этого являются жалованные грамоты ханов Золотой Орды польским королям, в частности хана Тохтамыша королю Ягайле (Султанов 1978: 235–237; Зайцев 2002: 114).

Начиная с конца XIV в., когда в Золотой Орде началась междоусобица – «великая замятня», и особенно после ее распада в XV в. немало ордынцев знатного происхождения бежали со своими семьями и подчиненными им отрядами, спасаясь от преследований, в пределы Великого княжества Литовского, чьи правители – великие князья – были литовцами и язычниками, а большинство их подданных – православными восточными славянами. В XVI в. Великое княжество Литовское объединится с Польшей в единое государство – Речь Посполитую. Великий князь Гедиминас, или Гедимин, правивший в 1316–1341 гг., был первым из князей Литовской Руси, кто приглашал ордынцев на военную службу и использовал их в борьбе против врагов Литвы и Польши – немецких рыцарей Тевтонского ордена и Великого княжества Московского. Великое княжество Литовское, в состав которого входили восточнославянские земли, в частности Беларусь и Смоленск с округой, и чьим государственным языком (отчасти из-за того, что литовский тогда еще не имел письменности) был западнорусский – прямой предшественник белорусского, за что иногда это государство именовали Литовской Русью, видело в Москве соперника, так же стремившегося объединить восточнославянские земли под своей эгидой. О пришельцах в Литву и Польшу «из владений какого-то хана» в своих «Анналах» 1324 г., еще до «великой замятни» в Золотой Орде, сообщает монах-францисканец Лука Баддинг. Однако особенный рост поселений ордынцев наблюдается в годы правления великого князя Витаутаса, или Витовта, с 1397 г., когда они сформировали его личную гвардию. В Вильно, Троках (Тракае), Новогрудке и селе Сорок-татар были построены первые мечети. Среди тех, кого великие литовские князья приглашали на службу, были не только тюрки-мусульмане, но и караимы – тюркский народ, исповедующий иудаизм и живший тогда преимущественно в Крыму. Князь Витовт активно вмешивался во внутренние дела и распри Золотой Орды, а после ее распада пытался влиять на ситуацию в образовавшихся на ее бывшей территории государствах, к числу которых относились Большая Орда, Крымское, Казанское, Сибирское на Тоболе и Астраханское ханства, Великое княжество Московское, а затем и Узбекский улус, из которого впоследствии выделились Ногайская Орда и Казахское ханство. Так, основателем правящей ханской династии Гиреев, потомков Чингисхана, в Крымском ханстве был Хаджи-Гирей, который родился в Литве, в поселении ордынцев возле Трок (Кошелев 1992: 103–104).

После унии Польши и Литвы и образования Польско-Литов-ского государства – Речи Посполитой, в котором доминировала польская элита и которое, по существу, стало по своей мощи империей, объединив с Польшей и Литвой Украину, Беларусь и Смоленск, ордынцы продолжали селиться в этой стране. Известно об одном из ханов Большой Орды – Шейх-Ахмеде, который в начале XVI в. оказался то ли в гостях, то ли в заточении в литовском замке Ковно, и антикрымски настроенные польские и литовские магнаты не раз советовали великому князю литовскому Александру Казимировичу, а затем и польскому королю Сигизмунду I отпустить его вместе с братом Хаджике (Хамелек) к ногаям с целью возбудить их против Крыма. Но Шейх-Ахмед умер, и в центре интриги оказался Хаджике. В конце концов ее инициатору, местному князю Михаилу Глинскому, удалось уговорить короля отправить его в Ногайскую Орду (Трепавлов 2001: 150). В 1560 г. есть сообщение польской стороны о том, будто «нагаи многие ныне пришли из Крыма служити королю» (Там же: 305).

Селились ордынцы в Речи Посполитой родоплеменными группами – улусами. Военнослужилые ордынцы делились на хорунжества, которые создавались на основе разных тюрко-монгольских племен и родов, представленных в составе выходцев из степных постордынских государств: уйшун (уйсун, юшин), найман, джалаир, конграт, барын. Отсюда хорунжества Юшинское, Найманское, Ялаирское, Кондратское, Барынское.

В силу изложенных выше причин ордынцы, именуемые в Поль-ше «татарами», встречались с поляками на полях сражений не только как противники, но и как товарищи по оружию. Особенно показательна в этом отношении «битва народов» – поляков, литовцев, русских из Смоленска, белорусов, чехов и ордынцев в 1410 г. под Грюнвальдом с немецкими крестоносцами, рыцарями Тевтонского ордена, победа в которой заложила основу могущества Польского государства в Европе в течение последующих двухсот лет. В книге «Память о легендах» сообщается, что в Грюнвальдской битве участвовало пять тысяч конных ордынцев во главе с ханом Джелал-ад-Дином. Согласно немецким орденским хроникам, великий магистр Тевтонского ордена Ульрих фон Юнгинген пал в этой битве от руки ордынского военачальника Багарадина.

Когда в 1429 г. в Луцке собрались великий князь литовский и западнорусский Витовт, король польский Владислав (Ягайло, Ягелло), король римский и германский, венгерский и богемский Сигизмунд, представители папы римского, императора Византии, датского короля, великого магистра Тевтонского в Пруссии и Ливонии, западнорусские и литовские князья, герцоги Мазовецкие с целью общеевропейской борьбы с Османской империей, на съезде, по некоторым данным, присутствовал будущий крымский хан Хаджи-Гирей и представители хана Большой Орды. Витовт в письме Ливонскому ордену писал накануне съезда: «Царь Махмет (Улуг-Мухаммед), наш друг, писал нам, что он владеет теперь всем царством и Ордой и через посла своего предложил нам прочный союз».

Еще в княжение Витовта ордынцам были предоставлены права, свобода вероисповедания и разные привилегии, подтвержденные позднее польскими королями. Но в социальном и сословном плане ордынцы Речи Посполитой не были однородны. Самой влиятельной была группа военнослужилых ордынцев, юридически приравненных к польскому дворянству – шляхте. Польско-католическое государство признало за семьями из ханского рода и родоплеменной аристократии их сословные права. Хотя не все привилегии католической шляхты были предоставлены ордынской знати Речи Посполитой, тем не менее, главным правом шляхты – иметь кре- постных и землю – они обладали, причем их крепостными могли быть и христиане. Эти права сохранились и впоследствии, после того как Литва и Польша стали частью Российской империи, несмотря на то, что в России тогда мусульмане по российскому законодательству не имели права владеть крепостными-христианами; но для мусульман, бывших подданных Речи Посполитой, было сделано исключение, и в 1840 г. указ императора Николая I подтвердил это. Беднейшую группу ордынцев составляли лица, именовавшиеся в официальных польских документах «простыми татарами». Они происходили в основном из военнопленных поселенцев – «ясочных людей», не являвшихся представителями степной знати. С середины XVI в. ордынцы, или татары Речи Посполитой, начинают постепенно утрачивать родной язык, который принадлежал к кыпчакской группе тюркских языков, и пользуются польским и белорусским языками. В то время, по одним данным, их было от 100 до 200 тысяч, а по другим – не более 40 тысяч. Вместе с тем они сохранили свою религию – ислам суннитского толка, которую и сегодня исповедуют их потомки – около 13 тысяч татар в Беларуси и по несколько тысяч в Польше и Литве (Зайцев 2002: 119; Кошелев 1992: 103; Ислам… 2001: 29).

Но взаимоотношения с тюркским степным миром были для Польши не одним лишь внутриполитическим, но и важным внешним фактором, от которого зависела не только безопасность, но и само существование Польского государства. Распад Золотой Орды радикально изменил соотношение сил в Восточной Европе, что не могло не волновать правящую польскую элиту, которая вступила в борьбу за наследие распавшейся степной империи с новыми центрами, возникшими на руинах Улуса Джучидов, – Крымским ханством и Московским государством, «законными», в отличие от польских королей, наследниками власти на постордынском пространстве. В этой ситуации Речь Посполитая вела борьбу, в том числе и военными средствами, с Московским государством и Крымским ханством, за которым стояла могущественная тогда Османская империя, с целью преобладания в Восточной и Центральной Европе, когда при Яне Собесском поляки разбили османов под Веной, а при Стефане Батории выиграли Ливонскую войну у русского царя Ивана Грозного и небезуспешно пытались посадить на русский трон своих ставленников Лжедмитриев, которым присягнули на верность правитель Ногайской Орды бий Иштерек и казахский султан Ораз-Мухаммад из рода Чингисхана, правитель вассального от Москвы Касимовского ханства. И при этом раскладе сил успешное противостояние Речи Посполитой Москве и Стамбулу в немалой степени зависело от позиций государств тюркских степных народов – Крымского и Казахского ханств, Большой и Ногайской Орд. Поэтому поляки прилагали дипломатические усилия, чтобы привлечь степняков на свою сторону. Так, в 1470 г. польский король Казимир IV направил в Большую Орду посольство с планом удара по Московской Руси с двух направлений. Посол короля, служилый татарин «многие дары принесе к нему (хану Большой Орды Ахмеду) …от короля» (Трепавлов 2001: 121–122). Большая Орда, занимавшая обширные просторы поволжских и причерноморских степей, считала себя правопреемницей Золотой Орды и до 1480 г. взимала с Москвы регулярную дань. В 1507 г. во время русско-литовской войны Крымское ханство поддержало союзника Литвы Польшу и крымско-татарское войско во главе с самим ханом, следуя договоренности с польским королем Сигизмундом I, двинулось было к русским границам. Однако вторжение ногаев вынудило крымского хана отказаться от военной поддержки поляков. Польша поддерживала дипломатические отношения с крымскими ханами, как показывает грамота 1510 г. крымского калги Мухаммед-Гирея I польскому королю Сигизмунду I, в котором крымский царевич объясняет свою паузу с отправлением крымских послов в Краков тем, что «от неприятелев наших, од нагай весть пришла, чтож они межи собою билися» (Трепавлов 2001: 148–149, 164); а также, несмотря на ее явно промосковскую ориентацию, с Ногайской Ордой, о чем свидетельствует письменный документ – «память» ногайскому послу к польскому королю, составленная в сентябре 1554 г., и участие ногаев в войнах с поляками на стороне русских. Наиболее интенсивно ратники из заволжских степей ис-пользовались Москвой в 1560–1570-х гг. во время напряженного противостояния с Речью Посполитой. Вероятно, первая акция по массовому привлечению ногайской конницы к военным действиям в составе русских войск датируется январем 1563 г., когда в большом походе на Полоцк в ходе Ливонской войны принимали участие послы ногайского бия Исмаила и четыре мирзы. Факт участия кочевников в московской армии, как и слухи об этом, создавали психологический дискомфорт и сеяли смятение в рядах противника. Российская сторона усугубляла эффект от привлечения ногаев, в десятки раз завышая их численность при переговорах с западными партнерами. В мае 1556 г. дьякам было велено известить прибывшее литовское посольство о том, что мирзы «на государеву службу ходят, не отъезжая, тысечь по дватцати и по тритцати, и сколко коли нашему государю надобе». Через три года в «память» (инструкцию) послу, снаряжавшемуся к польско-литовскому королю Сигизмунду-Августу, была включена та же фраза, но с уточнением: «тысечь по сороку и по пятидесять»; то же повторилось в 1571 г. И позднее, в 1632 г., русские военачальники, посланные на войну с Польшей, докладывали царю, что ногайские мирзы «урядяся полком… пришли к нам… в передовой полк под знамя со своими знамены» (Там же: 393, 580; 1998: 106–107).

Европейские наблюдатели обращали пристальное внимание на тюркский компонент московского воинства. Именно европейские визитеры в Россию заметили принципиальную закономерность: заволжские батыры действовали главным образом «в Литве, Польше, Лифляндии и по границам Швеции», поскольку «русские власти используют татар против поляков и шведов».

К 1515 г. крымский хан отошел от союза с Польшей и склонился к коалиции с Великим княжеством Московским, направленной в первую очередь против Большой Орды. Сигизмунд I, пытаясь разрушить русско-крымский союз, извещал крымского хана о частых контактах московитов с Ногайской Ордой и об антикрымской подоплеке этих контактов: «К тобе, брату нашому, послов своих з своими несправедливыми словы и з присягою частокрот (Иван Московский, то есть Иван III – государь Московской Руси) посылает и мирится, а з другое стороны нагайцов на тебе, брата нашого, направляет»(Трепавлов 1998: 610; Флетчер 1905: 64; Штаден 1925: 61–62, 116). Сигизмунд был прав: ногайско-русские контакты ширились, и их антикрымская и антипольская направленность была очевидна, что в конечном итоге привело к разрушению союзных отношений Крыма и Москвы уже в правление Василия III, преемника Ивана III, когда в 1521 г. крымские татары, в составе войск которых находились запорожские казаки, непокорные подданные польской короны, предприняли опустошительные походы на Московию. Но разрыв Крыма с Москвой не гарантировал Польше безопасности от крымских набегов. Как свидетельствует письмо крымского хана Мухаммед-Гирея I своему повелителю падишаху Османской империи Сулейману I в том же году, дошедшее до наших дней и сохранившееся в музее дворца Топкапы в Стамбуле, сдерживающим фактором экспансии Крымского ханства и Османской империи в отношении Польши в тот момент стали казахи, расширившие к этому времени пределы своего ханства до междуречья Урала и Волги, и Астраханское ханство, которых крымский хан рассматривал как своих вероятных противников.

В 1524 г. о совместном ударе по Крымскому ханству за спиной крымского хана Саадет-Гирея договаривался с польским королем бий Ногайской Орды Агиш, «чтоб… нашего недруга да твоего, Крымскои Орды, меж нас не было». При этом указывалось, что со стороны ногаев войну поведет освобожденный по просьбе Агиша польским королем из литовского заточения последний повелитель Большой Орды «царь» Шейх-Ахмед. Содействовал этому союзу и астраханский хан Хусейн. Весной 1524 г. отряды польского короля разорили Очаков и вторглись в крымские пределы. Но польско-ногайский союз не состоялся из-за смуты в Ногайской Орде и нападения бывшего казанского хана Сахиб-Гирея.

Не всегда поляки прибегали к силе в отношении своих степных противников, иногда более эффективным орудием для достижения политических целей служил подкуп. В 1541–1542 гг. посол польского короля Семен Бельский по прибытии в Крым раздал крымским сановникам подарки, самые щедрые и богатые из которых предназначались карачи-беку (главному министру) «Бакыю князю» и двум его братьям.

В 1559 г. некоторые ногайские улусы пересекли польско-крымскую границу и стали кочевать по Орелю. Польский король направил распоряжение местным властям (старостам Черкасскому и Каневскому, Браславскому и Винницкому), чтобы они оградили пришельцев от нападок местного славянского населения и выяснили их намерения. Если ногаи попросят, то принять их «в оборону и в свои господаръства», а молодым воинам из их числа пообещать жалованье за участие в войнах на польской стороне.

Вместе с тем, как и Московская Русь, Речь Посполитая в XVI в. платила Крымскому ханству так называемые «поминки» – нерегулярную дань. Как писал И. Мамонов, русский посол к крымскому двору со слов Нур-султан – крымской «царицы болшой» – жены хана Менгли-Гирея, хан «великого князя (Московского) и (польские) королевы поминки …пропивает со своими любимыми женами» (Сыроечковский 1940: 50; Зайцев 2001: 105, Трепавлов 2001: 305), то есть сын Менгли-Гирея Мухаммед-Гирей, наследовавший ханский трон, тратил дань, поступающую из Москвы и Польско-Литовского государства, на пропой, невзирая на запреты мусульманской религии, поскольку как типичный степняк был «собственному преданный исламу, чьи не слишком строги письмена», – если выразиться стихами великого Омара Хайяма.

Польская историография этого времени представлена рядом трудов, которые содержат информацию о тюркских народах евразийских степей. К их числу можно отнести «Трактат о двух Сарматиях, Азиатской и Европейской, и о находящихся в них» польского государственного деятеля, медика и историка Матвея Меховского (1457–1523) от 1517 г., в котором он повествует о крымских и казанских татарах, ногаях и казахах, отделяя их друг от друга: «Татарских орд четыре… Это именно орда заволжских татар (Большая Орда, ко времени написания данного трактата уже не существовавшая. – А. К.), орда перекопских татар (то есть Крымское ханство), орда козанских (Казанское ханство), а четвертая – орда ногацких (Ногайская Орда). Добавляют еще и пятую… и называют ее казакской (Казахское ханство)» (Трепавлов 2001: 160). В донесении бежавших из русского плена выходцев из Лифляндии Иогана Таубе и Элерт Крузе королю Сигизмунду I упоминается о ногаях, жестоких распрях в Ногайской Орде, рисуется их образ жизни, занятия, быт. Трактат «О нравах татар, литовцев и москвитян» секретаря литовской великокняжеской канцелярии Михалона Литвина (Венцеслав Миколаевич [примерно 1490–1560]), преподнесенный им польскому королю и великому князю литовскому Сигизмунду II Августу, наряду с другими темами сообщает о месте ногаев среди прочих орд (Там же: 177, 229; Меховский 1936: 288). Дневник Станислава Освецима, придворного чиновника украинско-польских магнатов Конецпольских и Любомирских, описывает военные действия крымских татар в 1643–1651 гг. на Украине, когда они выступили на стороне украинского казачества, в частности запорожцев, против Польши, и затрагивает место ногаев в этих событиях. Это был тот случай, когда полякам не удалось предотвратить союз крымского хана с украинским казачеством, боровшимся во главе с гетманом Богданом Хмельницким за отделение от Речи Посполитой. Этот союз существовал с начала 1648 г. и, хотя был противоречив и непрочен, все же в течение шести лет обеспечивал помощь казакам в борьбе против польской власти. Польша пыталась разрушить этот союз, о чем свидетельствуют три письма польского короля Яна Казимира летом 1653 г. крымскому двору с предложением содействовать умиротворению между Крымским ханством и Речью Посполитой. Тогда эти попытки не увенчались успехом; в 1653 г. крымцы во главе с ханом двинулись на Украину для поддержки Б. Хмельницкого, вступившего к этому времени в союз с Русским государством, что в итоге привело к отделению Украины от Польши и присоединению ее к России (Литвин 1994: 151). Но в 1654 г. во время российско-польской войны за Украину крымцы выступили на стороне Речи Посполитой, и для успешной борьбы с ними Москва привлекла волжских калмыков и донских казаков. В 1663 г. калмыки появились в Запорожской Сечи и, «мир и веру супча приняв, ходили под Чигирин» на правобережную Украину, где разбили крымские отряды. В записях французского военного инженера Гильома де Боплана, служившего польскому королю Сигизмунду III в 1630–1648 гг. на южной Украине, немало страниц посвящено ногаям Буджака и статусу ногайской знати при дворе крымских ханов. Записки Станислава Немоевского, придворного Марины Мнишек – польской жены русского царя-самозванца Лжедмитрия I, ставленника Речи Посполитой, – содержат данные о расселении ногаев на Дону и об уделах тюркской степной знати в Московском государстве, где она служила русским царям (Тепкеев 2005: 17; Дневник… 1882: 126–151; Заборовский, Захарьина 1992: 165–205; Титов 1907: 1–309). «Описание Татарии» Мартина Броневского, побывавшего в 1578 г. в течение девяти месяцев в Крыму при дворе крымского хана Мухаммеда-Гирея II, описывает крымские династические распри, роль ногаев в этих событиях и характер отношений Крымского ханства с Ногайской Ордой (Броневский 1867: 333–367; Трепавлов 2001: 45–48).В 1690 г. в Гданьске польский астроном Ян Гевелий издал «Атлас звездного неба», в котором был помещен графический портрет центральноазиатского правителя, астронома и ученого XV в. Улугбека.

В последующие столетия, начиная со второй половины XVIII в. и до 1917 г., поляки и степные народы – крымские татары, ногаи, казахи, башкиры, караимы, калмыки – разделили общую судьбу, став подданными Российской империи. Хотя в годы тяжелейших испытаний для России они порой оказывались по разные стороны баррикад, как, например, это случилось в войнах с Наполеоном I Бонапартом, когда польский кавалерийский корпус уланов Понятовского, сражавшийся в составе французской армии, сходился в бешеных конных рубках на полном скаку с башкирами и калмыками, воевавшими за Россию. Да и позднее, например, в подавлении польского восстания в 1863 г. участвовали сформированные в российской царской армии иррегулярные части из представителей степных народов, в частности особый казахский отряд под командованием султана Ибрагима Джаикпаева. Тем не менее именно в эпоху Российской империи поляки, литовцы и белорусы, выходцы из бывших земель Речи Посполитой, внесли заметный вклад в изучение истории и культуры народов евразийских степей. Их научное наследие следует рассматривать как принадлежащее культуре нескольких этносов: того, из среды которого они происходили, того, на языке которого они получали образование и издавали свои работы, и того, на территории которого протекала их исследовательская деятельность.

Деятельность выходцев из бывших земель Речи Посполитой в Центральной Азии противоречива. С одной стороны, она объективно препятствовала колонизаторским тенденциям на степных окраинах Российской империи, поскольку некоторые из них выступали за равноправие угнетаемых при царизме тюркских степных и оседлых народов. Заслуживает внимания деятельность этих исследователей в нелегких условиях политической ссылки и при недостатке материальных средств, в зависимости от личных качеств местных колониальных администраторов. Сведения о природе и населении степей, приводимые в работах упомянутых исследователей, обогащали науку новыми сведениями, готовили почву для ее дальнейшего развития и не утратили значения до сего времени. Их исследовательская деятельность в регионах расселения степных народов способствовала формированию научных представлений об этих народах и пробуждению среди немногочисленной тогда интеллигенции национальных окраин Российской империи интереса к природе обитания и прошлому своих народов (Гейнс 1897: 259; Чокан Валиханов… 1964: 187; Валиханов 1984: 28, 30, 35; Потанин 1904: VIII; Грицкевич 1994: 55–58, 62; 1972а: 24–26; 1972б: 79–82; 1977: 162–165; Модестов 1917: 53–55; Стеклова 1966: I–XXXVIII; Шамов 1983: 113; Jewsiewicki 1983; Назаров 2005: 113–119).

С другой стороны, очень многие из поляков, особенно военные, были проводниками российской колониальной политики в Туркестане.

В годы первой мировой войны резко возросло количество поляков в Центральной Азии за счет военных из передислоцированных частей русской армии, интернированных подданных Германии и Австро-Венгрии, эвакуированных и беженцев из Польши, Литвы и Белоруссии и военнопленных поляков из австро-венгерской и германской армий. 1917 г. стал временем активности польской диаспоры Туркестана, где представителем Временного правительства, пришедшего к власти в России после Февральской революции, был назначен поляк Шкапский. Несколько сотен поляков – солдат гарнизона Ташкента – выступили против Временного правительства на стороне большевиков, взявших власть в России в октябре 1917 г. Поляки активно участвовали в гражданской войне в Туркестане, причем с обеих сторон. Белой Закаспийской армией командовал генерал Савицкий, а главой Совнаркома Туркестана – местного советского правительства в 1918–1919 гг. – был В. Фигель-ский. Командующими Туркестанским фронтом и Туркестанским военным округом Красной Армии были М. К. Левандовский и К. А. Авксентьевский, различные военные и политические посты занимали Бич-Брудневский, Вышетравский, Кротовский, Кукель-Краевский. Польская диаспора была объектом внимания советского руководства Туркестана. В Отделе национальных меньшинств Туркестанского народного комиссариата по делам национальностей была создана Польско-литовская секция. В начале 20-х гг. XX в. в Центральной Азии проживало 4,5 тыс. поляков.

И поныне поляки представлены среди степных народов, обитающих в странах Центральной Азии, в первую очередь в Казахстане, где местная польская община насчитывает более 10 тыс. человек. После нападения Германии на Польшу в 1939 г. и ввода войск Советского Союза на принадлежавшие ей тогда земли Западной Украины и Западной Белоруссии часть польского населения была депортирована с этих территорий в Казахстан. В годы второй мировой войны в Казахстане и Кыргызстане из числа польских эмигрантов была сформирована армия генерала Андерса, затем ушедшая на британо-германский фронт в Северной Африке, и части Войска Польского, сражавшиеся с немецкими фашистами на советско-германском фронте плечом к плечу с Советской Армией, воинами которой были сотни тысяч казахов, татар, кыргызов, башкир, калмыков, ногайцев.

Таким образом, роль тюрко-монгольских государств и народов в истории Польши противоречива и неоднозначна. Польша была одной из немногих стран, защитники которой в страшные годы монгольского нашествия сражались до конца против превосходящих сил врага в безнадежных, казалось бы, обстоятельствах. И впо-следствии, после создания Речи Посполитой, степняки и поляки часто встречались на полях сражений, хотя и далеко не всегда как враги. Как бы то ни было, но войны далекого прошлого не оставили антагонизма между народами бывшей Речи Посполитой – поляками, литовцами, белорусами, украинцами – и евразийских степей – монголами, татарами, ногайцами, казахами, башкирами, караимами, калмыками, – как иногда бывает. Однако взаимоотношения поляков и тюрко-монгольских степных народов в средние века при всей их трагичности – это не только военное противостояние, но и дипломатические, торговые и культурные связи. Среди путешественников, которым принадлежит честь первыми познакомить средневековую Европу с монгольским миром, находился Бенедикт Поляк, спутник Плано Карпини, посла папы римского, чьи сведения стали базой первых представлений запада о монголах XIII в. Бенедикт разделил все тяготы миссии Карпини ко двору великого монгольского хана и повсюду сопровождал его. Хотя Бенедикт не оставил записок о своем путешествии в Центральную Азию, его короткий рассказ об этом зафиксирован неким Симоном де Квентином, участником более поздней миссии. О заслугах Бенедикта лучше всего сказал Плано Карпини: «…всему тому, что мы пишем вам… вы должны верить… мы… сами видели все своими глазами, странствуя одинаково у них и вместе с ними с лишком год и четыре месяца, или пробыв в их среде… Ведь мы имели поручение от верховного первосвященника, чтобы обследовать все в совокупности и тщательно осмотреть каждую подробность. Это и выполнено со всем тщанием как нами, так и принадлежащим к тому же ордену братом Бенедиктом, который был участником наших бедствий и толмачом…» (Путешествия… 1993). В свою очередь, десятки тысяч выходцев из тюркских степей на протяжении нескольких столетий были частью сословий, высших и низших, польско-литовского общества, верой и правдой служа своей новой отчизне – Речи Посполитой, что оставило неизгладимый след в польской истории и культуре. И в Новое время отсутствие пространственных перегородок в пределах обширной Российской империи создавало возможность сблизить польский и степные народы Евразии. Их культуры полтора столетия формировались и развивались, находясь в единой системе связей, что сближало их, определяя во многом сходство их жизненного уклада, менталитета, приводило к взаимообогащению культур. наглядным свидетельством этого является научная и просветительская деятельность выходцев из бывших земель Речи Посполитой, в первую очередь поляков, в регионах обитания тюрко-монгольских народов. Их исторические связи скрепила кровь, пролитая в борьбе с фашизмом в годы второй мировой войны, ставшей Великой Отечественной для тюркских и монгольских народов СССР.



Литература

Броневский, М. 1867. Описание Крыма (Tartariae Descripto). Записки Одесского общества истории и древностей. Т. 6 (с. 333–367). Одесса.

Валиханов, Ч. Ч. 1984. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 1. Алма-Ата.

Гейнс, А. К. 1897. Собрание литературных трудов. Т. 1. СПб.

Горелик, М. В. 2002. Армии монголо-татар. X–XIV вв. Воинское искусство, оружие, снаряжение. М.: Техника молодежи.

Грицкевич, В. П.

1994. Вклад выходцев из Белоруссии и Литвы в научное изучение Азии в XVI – начале XX вв. Страны и народы Востока. Вып. XXVIII: География. Этнография. История. Культура.

1972а. К изучению биографий К. И. Богдановича и Б. Л. Громбчевского (по материалам советских архивов). История русско-польских контактов в области геологии и географии.

1972б. С Алая на Каракорум. Литературный Кыргызстан 4: 79–82.

1977. Друг Кобзаря по неволе. Урал 3: 162–165;

Дневник Станислава Освецима (в извлечении): 1643–1651. Киевская старина 1882, № 1: 126–151.

Заборовский, Л. В., Захарьина, Н. С. 1992. Россия, Крым, Польша, Украина в середине 50-х годов XVII в.: Из материалов чрезвычайного посольства в Крымское ханство во главе с дворянином Т. Г. Хотунским и подьячим Поместного приказа И. Фоминым 1654–1655 гг. Славяне и их соседи. Вып. 4. Османская империя и народы Центральной, Восточной, Юго-Восточной Европы и Кавказа в XV–XVIII вв. (с. 165–205). М.

Зайцев, И. В.

2001. Алкоголь в Золотой Орде и Крымском ханстве (XIV–XVIII вв.). Orientalisticaunvenile: сборник работ молодых сотрудников и аспирантов. Вып. II. М.: Ин-т востоковедения РАН.

2002. Письмо золотоордынского хана Улуг-Мухаммеда османскому султану Мураду II: Османская империя, Золотая орда и государства Восточной Европы в конце XIV – первой трети XV века. Hungaro-Rossica. Бюллетень (Newsletter) № 9.М.: Ин-т востоковедения РАН.

Ислам в истории Российской империи (законодательные акты, описания, статистика). М.: Академкнига, 2001.

Кошелев, В. С. 1992. Мусульманская община на территории Белоруссии в прошлом и настоящем. Ислам и проблемы межцивилизационного взаимодействия. Тезисы докладов и сообщений. М.: ИВ РАН.

Литвин, М. 1994. О нравах татар, литовцев и московитян. М.: Изд-во МГУ.

Меховский, М. 1936. Трактат о двух Сарматиях. М. – Л.: Изд-во Академии наук СССР.

Модестов, Н. 1917. Магистр Фома Карлович Зан в Оренбурге. Труды Оренбургской архивной комиссии. Вып. 35. Оренбург.

Назаров, Р. Р. 2005. К истории польской диаспоры Туркестана. Россия, Сибирь и Центральная Азия: взаимодействие народов и культур. Материалы Пятой международной научно-практической конференции (с. 113–119). Барнаул: Азбука.

Пашуто, В. Т. 1970. Монгольский поход вглубь Европы. Татаро-монголы в Азии и Европе. М.:Наука.

Потанин, Г. Н. 1904. Биографические сведения о Чокане Валиханове. В: Веселовский, Н. И. (ред.), Сочинения Ч. Ч. Валиханова – Записки Русского географического общества по отделению этнографии.Т. XXIX. СПб.

Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Гильома де Рубрука. Алматы: Гылым, 1993.

Свентославский, В. 1998. Боевые газы в армии средневековых монголов. Военная археология. Оружие и военное дело в истории и социальной перспективе. Материалы международной конференции. СПб.: ГЭ–ИИМК.

Стеклова, Ф. И. 1966. Адольф Янушкевич и его книга. В: Янушкевич, А., Дневники и письма из путешествия по казахским степям (с. I–XXXVIII). Алма-Ата; Казахстан.

Султанов, Т. И. 1978. Письма золотоордынских ханов. Тюркологический сборник. М.: Наука, ГРВЛ.

Сыроечковский, В. Е. 1940. Мухаммед-Гирей и его вассалы. УЗ МГУ. Вып. 61. Т. II.

Тепкеев, В. Т. 2005. Калмыцко-крымские отношения в контексте внешней политики России и Османской империи в XVIII веке (1700–1771 гг.). Дис. …канд. ист. наук. М.

Титов, А. А. 1907. Записки Станислава Немоевского (1606–1608). В: Титов, А. А., Рукописи славянские и русские, принадлежащие И. А. Вахрамееву. Вып. 6 (с. 1–309). М.

Трепавлов, В. В.

1998. Тюркская знать в России (ногаи на царской службе). Вестник Евразии – ActaEurasica1–2 (4–5): 101–114.

2001. История Ногайской Орды. М.: Восточная литература.

Флетчер, Дж. 1905. О государстве Русском. СПб.

Чокан Валиханов в воспоминаниях современников. Алма-Ата:Казгосиздат, 1964.

Шамов, Г. Ф. 1983. Профессор О. М. Ковалевский. Очерк жизни и научной деятельности. Казань.

Штаден, Г. 1925. О Москве Ивана Грозного: Записки немца-оприч-ника. Л.: Изд-во М. и. С. Сабашниковых.

Юрченко, А. Г. 2001. Восточный ребус для западной историографии. Российское монголоведение V: 162–165.

Dlugosz, J. 1873. Historiae Polonicae. Т. II. In Przezdiecki, A. (ed.), Opera omnia. T. XI. Cracoviae.

Jewsiewicki, W. 1983. Batyr. OJanieWitkiewiczu.1808–1839. Warszawa.

Labuda, G. 1959. Wojna z Tatarami w roku 1241. PrzegladHistoryczny. T. L., № 2 (s. 189–224). Warszawa.

Regesta diplomatica nec non epistolaria Bohemiae eft Moraviae. Т. I. № 1060 (s. 502). Pragae, 1855.

Strzelczyk, J. (red.) 1999. Spotkanie dwoch swiatow: Stolica apostolsca a swiat mongolski w polowie XIII wieku Relacje powstale w swiazku z misjia Jana di Piano Carpiniego do Mongolow. Poznan.

@темы: Пётр царевич Ордынский, Кадырбаев А. Ш.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Половецкие санки?

и балалайка.

swordmaster.org/2013/09/23/nahodka-drevnetyurks...
Из: Гершкович Я.П. Наследие коркута в половецкой среде Северного Причерноморья // Археологія, 2011, № 1
Перевод с украинского

Находка древнетюркского музыкального инструмента кобыза

Сведения о Коркуте содержатся в древнетюркском эпосе «Китаб-и дэдэм Коркут» («Книга моего деда Коркута») вместе с другими народными сказаниями X-XV вв. (Мелетинский 1985, с. 588). Он известен как шаман и знахарь, который, в частности, предсказал будущую мощь Османской династии, изобретатель кобыза/кобуза — музыкального инструмента, которому приписывались волшебные свойства, (Basilov 1989, p. 154). Жил Коркут, согласно легенде, больше 200 лет, пока звучал его кобыз. Во все времена его последователи, игроки на кобызе (кобызчи), также выполняли функции шаманов, знахарей и провидцев, наставников и воспитателей. Близкие к кобызу др. инструменты, которые фламандский путешественник Вильгельм де Рубрук называл «гитарами», были распространены в среде монголо-татар (Путешествия ... 1957, с. 96). Развитая музыкальная культура кочевых тюркоязычных народов позднего средневековья нашла отражение не только в письменных, исторических, но и археологических источниках.
В 1983-1985 рр. возглавляемый автором отряд в составе Краснознаменской экспедиции Института археологии АН УССР проводил раскопки в зоне строительства оросительной системы на левобережном плато р. Ингулец, возле с. Кирово Бериславского р-на Херсонской обл. В кургане 4, высотой около 3,5 м, в центре, на глубине 2,6 м от современной поверхности, было обнаружено впускное половецкое захоронение 1. Контуры могила не прослеживались, возможно, захоронение было осуществлено в подбое, рядом с входной ямой или в ее заполнении, были отдельные кости мужчины? и животных. В подбое была деревянная двухъярусная конструкция, ориентирована по линии запад-восток, размерами 2,42 х 0,80 м (рис. 1). Поверх нее лежал слой камыша, местами толщиной до 2,0 см (рис. 1, 1).
Основу конструкции, снизу и сверху, составляли по две пары длинных брусьев. Верхние длиной 2,2 м были подпрямоугольные в сечении, толщина их около 10,0 см (рис. 1, 2). Брусья с помощью штифтов соединены между собой не менее чем пятью поперечными планками (две пары – в центре и западной половине, один – в восточной). Ширина планок 6,00-10,00 см, их концы немного отесанные по бокам, сужены. На одном уровне с этими планками лежали шесть обычных досок такой же ширины и булыжники диаметром 3,0-6,0 см в сечении. Поскольку между досками были зазоры, можно предположить наличие дополнительного покрытия плотными тканями или коврами, которые прижимались этими булыжниками. Пара нижних брусьев длиннее – 2,42 м (рис. 1, 3), концы подтесанного, а с востока загнутые вверх не менее чем на 10,0-15,0 см (рис. 1, 4), по бокам – 12 сквозных отверстий, в которые вставлены планки шириной 10,0-15,0 см (рис. 1, 4). Так же, как и вверху, между ними были зазоры.
Продольные брусья также соединены между собой вертикальными планками и узкими досками толщиной 3,0-6,0 см, их концы вставлены в отверстия. Под давлением земли и через естественную деформацию часть вертикальных досок выступила за пределы брусьев. По северной стене, почти по центру и ближе к восточной оконечности, прослеживаются две доски со сквозными вертикальными удлиненными отверстиями.

Рис. 1. Кирово. Захоронение 1 кургана 4: 1, 2 - верхний ярус деревянной конструкции; 3 - останки погребенного; 4 - вид сбоку южной стороны деревянной конструкцїі. Условные обозначения: а - блюдо; б - изделие со стержнем (частично под блюдом); в - пряжка; г - колчан; д - нож; е - лук; - наконечники стрел; - смычок; с - скобяные изделия; і - кобиз; и - деревянный сосуд; к - фрагменты ткани; л - береста.

Западная сторона между ярусами была закрыта тремя досками шириной до 10,0 см, установленные под углом 40-45°. Две крайние имеют вверху по три круглых сквозные отверстия диаметром около 2,0 см, внутри сохранились кусочки просмоленной шпагата. Эти планки служили изголовьем для умершего, не исключена наличие на них подушки из органических материалов, не сохранилась. С восточной стороны расположена массивная деревянная деталь размерами 70,0х30,0 см и толщиной около 15,0 см (рис. 1, 2; 2, 5), что закрывает пространство между верхними и нижними брусьями. С одной стороны она имеет выступ пидтрапециеподибнои формы, с другой – плоская. На выступлении сквозные прямоугольные отверстия размерами 6,0х4,0 см, на торце пазы, в которые вставлены планки, входящие в отверстия, но полностью не перекрывают их. Поверхность планок, надо полагать, предназначались для крепления в отверстиях любой другой детали.

Рис. 2. Сопровождение захоронения: 1 - нож; 2 - фрагмент деревянной палочки; 3 - пряжка; 4 - деревянное изделие; 5 - реконструкция детали с выступлением перекрытия саней-гробошища Рис. 3. Сопровождение захоронения: деревянное блюдо (после реставрации)

Скелет взрослого человека был положен вплотную к северной стене конструкции, на перекладины нижнего яруса, вытянутая на спине головой на запад, лицом на юг, руки вдоль туловища (рис. 1, 3). Почти весь сопровождение сосредоточено справа от скелета, вдоль южной стены. В области груди – пряжка (1), на правом плече – блюдо (2), а под ним изделие с длинным стержнем (3) у таза – чем (4) и фрагмент палочки (5), место от блюда почти до колена занимал колчан с остриями и остатками древков стрел (6), между колчаном и костяком – лук (7) у стены, напротив ног, – музыкальный инструмент с вложенным в него смычком (8) слева от инструмента – фрагменты железного изделия; у ступни – банку (9). На левом плече, в области грудной клетки и у лучевых костей левой руки, сохранились кусочки ткани.

1. Железная пидпрямокутна пряжка с обломанными язычком 2,5 х 2,2 см (рис. 2, 3).

2. Круглое блюдо из одного куска дерева продольного спила на кольцевом поддоне со сферическим углублением (рис. 3). Высота блюда 5,0 см, диаметр - 37,0 см, высота поддона 4,0 см, диаметр – 5,0 см. На поверхности сохранились параллельные черточки - следы токарной обработки. Изготовлено из ясеня. Во время реставрации на внешней поверхности обнаружены тонкие нерегулярные насечки.

3. Деревянное изделие из двух частей длиной 19,0 см (рис. 2, 4). Одна часть в виде резного суженного книзу стержня, имитирующего скрученные веревки, с утолщением вверху, диаметром 2,2 см (впоследствии, из-за высыхания, на нем образовались четыре поперечные трещины), вторая – полусферическая высотой 4,0 см и диаметром сверху 8, 0 см, украшенная снаружи тонким валиком с плотными насечками. Части соединены маленьким штифтом диаметром 0,6 см.

4. Железный однолезвийный черешковый нож (рис. 2, 1). Длина 11,0 см, черенка – 3,0 см, максимальная ширина лезвия 1,40 см.

5. Фрагмент деревянной изогнутой палочки с выступом, длина 2,0 см, диаметр около 0,4 см (рис. 2, 2). На выступлении в древности могла быть кожаная втулка или обмотка. Возможно, это часть батожища.
6. Сагайдак, размерами 0,7х1,5 м, изготовленный из бересты, обтянутый кожей, фрагменты которой лучше сохранились в центре и на основе. У древков стрел была немного изогнутая деревянная застежка со сквозным отверстием, сегментоподобного в сечении, размерами 3,4х1,0х0,6 см (рис. 4, 11), а в стороне от наконечников – плоская подсегментобразной формы дощечка размерами 13,0х5,0 см и толщиной 0,5 см (рис. 4, 12).
В колчане – пять железных наконечников стрел: а) втульчато-треугольный с жалобразными отростками, длина втулки 2,6 см, размах отростков 2,6 см, диаметр втулки 0,5 см (рис. 4, 2), б) листовидно-черешковый длиной 3,50 см, максимальная ширина, в основе, 1,1 см (рис. 4, 3) в) втульчато-ромбический с вогнутыми нижними и немного изогнутыми верхними ударными гранями, длина 3,0 см, максимальная ширина 1,2 см (рис. 4, 1) г) срезень в виде удлиненной лопаточки с немного закругленной верхней частью, сохранившеяся длина 2,0 см, ширина ударной грани 1,0 см (рис. 4, 4) д) очень плохой сохранности, возможно, ромбический с удлиненной нижней частью.
В колчане также найдено не менее десяти древков стрел диаметром в сечении 0,3 - 0,5 см, некоторые обозначены разноцветными полосами: красная, желтая, зеленая, черная (рис. 4, 6, 7), а выше - черными линиями в виде косой сетки (рис. 4, 5). В трех сохранились ушки (рис. 4, 8-10).

7. Деревянный лук длиной 1,2 м. Возможно, положенный со снятой тетивой. Средняя часть с сегментоподобного в сечении куска дерева шириной 3,0 см имеет боковые желобчатые накладки и нижнюю плоскую ширину 3,3 см с закругленными сторонами. Отметим отсутствие каких-либо костяных деталей.

8. Деревянный смычковый музыкальный инструмент (рис. 5, 6). Г.Л. Евдокимов отмечал, что большая его часть изготовлена ​​из ясеня (Евдокимов 1991, с. 281), что недавно подтверждено в Отделе научно-технической экспертизы Государственного Эрмитажа канд. биол. наук М.И. Колосовою. Длина 87,0 см. Состоит из резонаторного корытца грифа с фигурной головкой.
Корытце ладьевидной формы, размерами 47,0х11,0 см (наибольшая ширина приходится примерно на его середине), толщина стенок 0,5 см, объем 1262 см3 (рис. 5, 1г). Наверное, оно вырезано ложечным резцом вроде тех, которые использовали для изготовления древнерусских гудков (Поветкин 1982, с. 316), но здесь его следы тщательно убраны. Внешняя глубина корпуса 4,5 см. В основе есть три резонаторных отверстия-духовички: снизу большой диаметром 1,3 см, средний, по 4,2 см от указанного, диаметром 0,5 см, и крайний сверху малый, по 7,0 см от предыдущего, диаметром 0,3 см. На боковых стенках, между средним и малым отверстиями, прямоугольные вырезы длиной 5,0 см и глубиной 0,3 см (рис. 5, 1б).
С внутренней стороны, внизу струнодержатель трапециевидной формы, длиной сверху около 1,5 см (один край обломаны), боковые стороны по 2,2 см (рис. 5, 2, 6, 3). Сверху – три выреза для струн на расстоянии 0,3 см друг от друга, а в основе – небольшие выступы-шипы для крепления в отверстиях в стенках по бокам корытца (диаметр выреза шипов соответствует толщине стенок).
Гриф немного сужается кверху, его обратную сторону (шейка) закругленный. По бокам, в основе, по две короткие прорезаны линии, а выше, по 2.0 см друг от друга, – три глубоких проемы разделители ладов (рис. 6, 4). Сразу за третьим строем есть углубление в 0,4 см, на котором с помощью штифта в сквозном круглом отверстии крепилась плоская дощечка, соединяла гриф с его головкой. Эта дощечка прямоугольная в сечении, под ней, на уступе, проявляется серия косых насечек, которые указывают на то, что она еще и приклеивалась. К сожалению, выше штифта гриф обломан и на протяжении 6,0 см его конструкция неизвестна.
К противоположной стороне дощечки с помощью штифта крепилась головка грифа змеевидной формы (рис. 6, 2). Внешне она немного вогнута, а на обратной стороне имеет выступы по краям (рис. 5, 1г, 1в). В этих выступлениях на расстоянии 2.0 см друг от друга просверлены три отверстия, в которые вставлены округлые в сечении колки для натягивания струн (рис. 6, 2).
Немного изогнутый смычок изготовлен из цельного куска дерева или ветви, длина 48.0 см, то есть почти соответствует длине корытца (рис. 7, 4). В сечении он круглый, максимальный диаметр, в основе, около 0,7 см, далее сужается, но на противоположном конце немного расширяется.

9. Деревянный сосуд полусферической формы, возможно, на невысоком поддоне. Диаметр вверху около 10,0 см.

По составу инвентаря, включающий лук, стрелы и колчан, с большой вероятностью (Федоров-Давыдов 1966, с. 116, табл. 6) можно утверждать, что здесь похоронен мужчина. К сожалению, материал для антропологического изучения отобрать не удалось из-за крайне плохой сохранности костей, которые рассыпались при малейшем прикосновении.
Своеобразие захоронения заключается в разнообразии деревянных изделий и впечатляющим, как для курганов степной полосы, их хорошим состоянием. В Северном Причерноморье подобных захоронений известно очень мало (Рассамакин 2003, с. 216). В нашем случае сохранность обусловлена ​​не только тем, что захоронение не было разграблено, но, вероятно, и обвалом подбоя вскоре после захоронения. Это помешало доступу воздуха к плотно вложенным изделиям из органики, которые какбы «законсервировались». Дополнительным фактором могло быть то, что, возможно, захоронения произошло зимой, когда активность микроорганизмов была минимальна. При любых других условиях мы бы имели вполне рядовой набор находок – железные наконечники стрел, нож, пряжку и тлен непонятной погребальной деревянной конструкции.
Уже во время расчистки этой конструкции стало понятно, что она очень напоминает сани. О этом свидетельствуют загнутые вверх концы брусьев нижнего яруса – полозья, выступающие за пределы поперечных и продольных брусьев верхнего яруса, т.е. грядок или нащепив (рис. 7, 1, 2). Начальная загнутисть полозьев должна быть больше. Подобные конструкции трудно идентифицировать, но, вероятно, они доходят до нас в виде так называемых «Решетчатых гробниц» и представляли собой не только кузова или другие детали колесных транспортных средств, но и бесколесного. Общее сходство деревянных саней и повозок вполне очевидна (Шалобудов, Лесничий 2003, с. 194, рис. 1, 2, 1, 5).
Сани, вероятно, были переоборудованы специально для захоронения – иначе трудно объяснить наличие, например, изголовья, есть детали, лишенной всякой функциональности в реальных санях в позиции между двумя ярусами продольных брусьев, сиденьем и полозьями. Совершенно нефункциональными также кажутся и поперечные планки нижнего яруса, которые мешали бы передвижению хоть по снегу, хоть по земле. Еще одним признаком переоборудования, возможно, есть деталь с выступом и отверстиями (рис. 2, 5) – не исключено, что это составляющая реальных саней, возможно, спинка съемного кузова, попала в захоронения через представление, будто покойник «ехал» в потусторонний мир на санях, которые после его ожидаемого воскресения использовали уже по их прямому назначению. В слоях Великого Новгорода 10-15 вв. сохранились фрагменты спинок кресел, и некоторые из них представляют собой именно спинки саней (Колчин 1968, рис. 45; 1971, с. 25, рис. 1, 2; табл. 13, 1).
В верхних частях двух вертикальных досок, выступающие за пределы продольных брусьев верхнего яруса, есть продолговатые сквозные отверстия, возможно, для прикрепления съемного кузова. Такие отверстия необходимы для надевания оглобель на копыли – в новгородских санях оглобли имели вид округлых в сечении длинных жердей (Колчин 1968, с. 53, табл. 43, 1-8). Как известно, сани использовали не только зимой (Волк 1995, с. 328), а описанные здесь имеют и «зимние», и «летние» признаки (среди последних – невысокие копыли, слабый загиб полозьев: Васильев 2006, с. 118).
О роли саней в погребальном обряде написано достаточно много еще с конца XIX в. (Анучин 1890), но мы не намерены подробно рассматривать эту тему. Можно лишь напомнить, что, например, доправки санями покойника на кладбище считается архаичной особенностью (Рыбаков 1987, с. 112; Волк 1995, с. 328-329), а первые находки транспортных средств – тележек или санок – в Северном Причерноморье датируются эпохой ранней бронзы. Считается, что колесные происходят от последних (Избицер 1990, с. 33-34). В степном Заволжье в захоронении ямно-катакомбного времени обнаружены отпечатки полозьев деревянных саней, на которые был положен покойник (Юдин, Лопатин 1989, с. 131). Для конца IV тыс. до н. е. серия глиняных моделек саней представлена ​​в Томашивской группе трипольской культуры в междуречье Буга и Днепра (Бурдо 2003).

наконечники и древки стрел музыкальній инструмент кобыз
Рис. 4. Сопровождение захоронения: 1-4 - наконечники стрел; 5-7 - орнаментированные древка стрел; 8-10 - древка с ушками; 11 - застежка колчана; 12-дощечка Рис. 5. Сопровождение захоронения: 1 - кобиз; 2 - увеличенное изображение струнодержателя (стрелками обозначено место вырезов по сторонам корытца); в - вырез
Сагайдак, если принять за основу его дощечку (рис. 4, 12), был сегментообразным в сечении и размерам не отличался от других подобных предметов из традиционного комплекта половецкого военного снаряжения (Медведев 1966, с. 19-20). Колчаны сложной и оригинальной конструкции находят в захоронениях половецкой «знати» (Рассамакин 2003, с. 222, рис. 4, 4).
Железные наконечники стрел (рис. 1, 1-4) – разного типа и, соответственно, различного назначения (Медведев 1966, с. 53). Столько же было в колчанах из знаменитого Чингульского кургана, а в погребении 3 кургана 30 возле с. Виноградное на р. Молочная их было три (Отрощенко, Рассамакин 1986, с. 26; Рассамакин 2003, с. 222). Наличие древков без наконечников связано с тем, что это был своеобразный запас, поскольку древка чаще ломались, а их производство имело сезонный характер (Кищенко 2003, с. 132-133).
Лук, безусловно, сложный. В отличие от новгородских, длинных, предназначавшиеся пешим лучникам (Медведев 1966, с. 11), этот принадлежал воину-всаднику.
И блюдо, и сосуд очень правильных, концентрических очертаний. Это указывает, что их изготовили на токарном станке (Колчин 1968, с. 31-32). Блюдо по форме и размеру больше напоминает новгородские второго типа, появившиеся от XIII в. (Колчин 1968, рис. 24 20, с. 35). Подобную посуду, наверное также кожаный, имел широкое распространение и у кочевников, и среди оседлого сельского и городского населения. Всего в захоронении представлена ​​посуда различного назначения, своего рода «погребальный сервиз».
Назначение деревянного изделия с длинным стержнем (рис. 2, 4) непонятное. Расположение под блюдом позволяет допустить, что и оно представляет собой некую разновидность посуды (стержень мог служить ручкой), то есть перед нами оригинальная сосуд для напитков, с учетом небольшого объема верхней емкости – всего около 100 см3 – алкогольных или наркотических. Однако нельзя не обратить внимание и на совпадение некоторых деталей с описанием головного убора – «бокка» – у монголов, который привел Плано Карпини: «на голове они носят что-то круглое, сделанное из прутьев или из коры, длиною в локоть, что заканчивается сверху четырехугольником ... а наверху имеет один длинный и тонкий прутик из золота, серебра или дерева ... »(цит. по: Федоров-Давыдов 1966, с. 36-37, здесь же сведения о головном уборе« гу-гу »и ссылки на изображения в рисунках из Монголии и др.).
Железные пряжка и нож (рис. 2, 1, 3) – очень распространенные категории находок половецкого времени. Ножи известны также по изображениям на каменных статуях и мужских, и женских (Плетнева 1974, с. 49, рис. 20, 17). Обратим внимание на расположение пряжки в области груди, то есть она, скорее всего, связана с одеждой или портупеей, а нож – у правого бедра, то есть, возможно, в кармане пояса или в подвешенном к нему кожаном футляре.

Рис. 6. Кобыз и его детали (фото) Рис. 7. Реконструкция: 1, 2 - сани (гробовище); 3 - кобиз

Музыкальный инструмент – пока единственный реальный артефакт такого рода в кругу восточноевропейских, а, возможно, и евразийских кочевников древностей позднего средневековья. Нет сомнений, что он относится к типу кобыза/кобуза (у азербайджанцев - кеманча). Создается впечатление, что к могиле инструмент положили поломанным, во всяком случае, в нем не хватает некоторых деталей, преимущественно мелких, но крайне важных для исчерпывающего понимания всей конструкции этого уникального музыкального инструмента. Г.Л. Евдокимов подал его как трехструнный, с семью ладами на грифе; струны пропущены на обратную сторону через отверстие в основании головки грифа и закреплены здесь на колки, с другой стороны они будто бы выходят на внешнюю сторону корытца, где обматывались вокруг стрижнеподибного выступления, у боковых вырезах корытца показана плоская дощечка, а на ней – подставка под струны (Евдокимов 1991, рис. 2, 3). Такая реконструкция не соответствует данным, зафиксированным в полевой документации, поэтому предлагаем другой ее вариант (рис. 7, 3).
В вырезах не было следов поперечной дощечки с подставкой (кобылкой), но ясно, что они расположены в том месте, где струны выходили на уровень верхнего среза корытца. Итак, вероятно, вырезами были оформлены участки, где смычок должен был касаться струн (рис. 7, 3б). Благодаря этим вырезам, при необходимости, обеспечивалась переменная игра на крайних, боковых, струнам.
Действительно, расположение колки допускает крепление струн только с внутренней стороны головки и вывода их сюда через специальное отверстие. Но где оно находилось? Безусловно, в основе головки грифа, как показано на рисунке Г.Л. Евдокимова, поскольку небольшое отверстие здесь узкий, аморфный, со свежим (современным) изломом внутри. Одно сквозной большое отверстие или три малых – по количеству струн – могло располагаться только в отсутствующей части грифа. Для предотвращения столкновения струн при настройке головка с колками, возможно, устанавливалась под незначительным наклоном к плоскости последнего (рис. 7, 3г).
В рамках грифа должен был располагаться порожек, определенно необходимый из-за значительной длины струн. Вероятным местом для него было пространство между отверстием в грифе и накладной дощечкой. Верхний порожек, если он и был, мог устанавливаться внутри корытца, прочное скрепление его с корпусом с помощью шипов или штифтов, как и на многих современных струнных инструментах, не обязательно.
Наличие ладов, возможно, указывает на существование какой-то разновидности музыкальной нотации, то есть записи нотного текста (партитуры) в виде определенного знакового кода. В проемах для ладов вполне могли размещаться перевязи из сухожилий, а общее количество ладов была не более трех-четырех, даже если принять за них короткие насечки по краям в основе грифа и пространство от края соединительной дощечки до начала выреза. Впрочем Л.Н. Черкасский, специалист в области струнных украинских народных музыкальных инструментов, обратил наше внимание на нелогичность такого конструктивного решения, которое, он считает, приводило к значительному сужению звучання. Но даже при относительно простом терцевом строе и незначительном количестве ладов хватило бы для выполнения мелодий в небольшом диапазоне. При игре рука исполнителя могла находиться в одной позиции и высота звука достигалась только передвижением пальцев в ее пределах. Часть грифа между головкой и нижним порожком (шейкой) служила дополнительной опорой на корпус исполнителя.
Деревянный витой стержень с чашечкой (рис. 2, 4) в любом случае не является частью инструмента (Евдокимов 1991, рис. 3). Это функционально различные предметы. Струны обматывались и привязывались к боковым планкам струнодержателя, а затем либо выходили в ложе канавок в его верхней части, или перевязывались непосредственно в самих канавках: здесь сохранились следы трения струн в виде едва вдавленных полос на широких плоскостях (рис. 6, 3). На готовом к игре инструменте струнодержатель через натянутые струны занимал почти горизонтальное положение, и, будучи вставленным выступлениями в отверстия в боках, сам по себе обеспечивал достаточно прочное и надежное крепление.
В ходе консультаций со специалистами всегда возникал вопрос о наличии сплошной верхней полочки (деки) в корытце. Считаю, что такой все же не было. Об этом свидетельствуют и полное отсутствие каких-либо ее остатков, и округлые верхние края корытца, в которых приклеить такую ​​достаточно большую и массивную деталь было невозможно. Л.Н. Черкасский предполагает наличие натянутой на корпус кожаной мембраны, поскольку без нее резонаторные отверстия лишены смысла. Я считаю, что такой вариант нельзя исключать, но мембрана не могла быть сплошной - она закрывала бы вырезы по бокам корытца, кроме того, она не позволяла вывести струны наружу от немного «утопленного» внутрь корытца струнодержателя. На известной статуи из Симферопольского историко-краеведческого музея (Плетнева 1974, с. 105, табл. 65, 1156, с. 33, рис. 10, 45), по нашему мнению, изображен подобный инструмент именно без деки: при ее наличии не пришлось бы показывать в нем двойной контур (впрочем, не будем забывать о схематичности изображения на камне).
Отверстия-духовички разного диаметра, но каков реальный эффект достигался благодаря им, можно будет выяснить только после изготовления действующих копий. Мы не должны исключать того, что старый мастер, а его логику мы сейчас вряд ли в состоянии понять, просто не знал, какова их функция и вырезал их по аналогии с какими-то другими подобными инструментами твоего времени. Верхние полки с духовичкамы имели древнерусские гудки и гусли.
Надеюсь, специалисты в области истории музыкальных инструментов еще скажут свое слово относительно других возможных вариантов реконструкции, но некоторые из затронутых вопросов снимаются этнографическими данными. В первой половине XIX в. А.И. Левшин отмечал: «кобыз подобный древнего русского гудка и даже немного скрипке, но не имеет верхней деки и состоит из выдолбленной полушария с ручкой наверху и с выпуском внизу для прикрепления подставки. Струны, которые связывают на кобыз, очень толстые и скручиваются из конского волоса. Играют на нем, сжимая в коленях (как виолончель), коротким смычком. Сигналы выдаваемых этот инструмент, удивительно грубые и нечистые, впрочем я слышал на нем имитации пения различных птиц, которые были очень близки к естественным »(Левшин 1996, с. 354).

Наша находка полностью подтверждает слова В.И. Поветкина:
«Исторические пути конструктивных идей музыкальных инструментов неотделимы от общеисторических процессов. Вот почему даже незначительный на вид, лишенный легендарного ореола музыкальный инструмент может найти себе «двойника» в неожиданном месте и времени. И такой факт должны объяснять и учитывать не только историки музыки »(Поветкин 1993, с. 145). Думаю, вполне закономерно, что как явления одной эпохи очень близки к найденному нами половецкого, те же своеобразные «двойники», представлены в слоях ХI-XV вв. Великого Новгорода и, по отдельным деталям, Старой Руссы (Колчин 1968, с. 87, табл. 81, 4-6; 1978, с. 182, рис. 1-4; Поветкин 2001). Интересные и конструктивные сходства, и различия новгородских гудков и половецких кобыз.
Наибольшее сходство заметно по «ладьевидной» форме, глубине (4,0-5,0 см) и толщиной стенок (0,5 см) корытец; змееподобного головкой грифов, использованием в игре короткого смычка (лучка, погудальця) расположением струн в одной плоскости. Отлично мы: меньше, почти вдвое, размеры новгородских инструментов (общая длина около 40,00 см, а объем корытец 550 см3), отсутствие длинного грифа с вырезанными ладами, наличие верхней деки; другая, внешняя, система крепления струн и значительно больше (на новгородских – до 1,80 см) расстояние между ними. На новгородском гудке XIV в. установлено наличие трех струн разного диаметра: высокого звучания (0,60 мм) и двух по 0,80 мм (Поdеткин 1982, с. 312), а на кобыз, исходя из ширины канавок на верхней планке струно-держателя, система немного иная: все они одного диаметра, следовательно различное звучание обеспечивалось только степенью натяжения струн на колках. Впрочем, если допустить связь с диаметром духовых отверстий, все струны здесь были разной толщины.
Прародиной смычковых музыкальных инструментов считается Средняя Азия, откуда в XI в. они попали в Европу, в том числе и на Русь (Колчин 1978, с. 180-181). Следовательно, вполне вероятно значительное их распространение в промежуточной степной полосе. Это подтверждается многочисленными свидетельствами. Например, о половецком «гудце» Оре, который был послан к хану Отроку (Атараку) ханом Сырчан (Сарган), сообщается в Ипатьевской летописи. Итак, находка в половецкой захоронении, хотя и неожиданное, все же вполне закономерна. Она вписывается в свидетельство о развитой музыкальной культуре кочевых тюркоязычных народов позднего средневековья и имеет отношение к одному из ранних этапов развития таких инструментов.
В Западной Европе подобные кобыза и гудка смычковые музыкальные инструменты – Ребек (от араб. Ребаб или рабаба) фидула или фидель (от лат. Фидес – струна).. Эти «братья» кобыза считаются «прадедами» скрипки. Позже название «кобыз/кобуз» перешла на украинский лютнеподибний струнный щипковый музыкальный инструмент – кобзу. Вот такой странный круговорот идей, их материальных воплощений и названий!
Описанное захоронения не попадает ни в разряд «бедных» (впущен в центр кургана на относительно значительную глубину, остатки «решетчатых гробницу» случаются не в каждом захоронении), ни в разряд «богатых» (известные захоронения со значительным количественно и качественно набором инвентаря). Иными словами, умерший явно имел особый социальный статус при относительно невысоком имущественного состояния (см.: Цимиданов 2004, с. 108). Такой статус он получил, вероятно, из-за музыкальных способностей, умений предсказывать и лечить, которые так почитали его современники. Это был не один Коркут, а один из тех певцов, шаманов, знахарей, черты которых вобрал его образ. Вместе открытый нами половецкий музыкант-кобызчи мог быть современником «гудца» Ори или даже – кто знает? – Он сам.

Литература
Анучин Д. Сани, ладья и кони, как принадлежности погребального обряда // Древности (Тр. МАО). — М., 1890. — Т. XIV. — С. 81-226.
Бурдо Н.Б. Керамічні моделі саней трипільської культури // Український керамологічний журнал. — 2003. — № 1. — С. 25-30.
Васильев М.И. Функциональные типы средневековых новгородских упряжных саней: проблемы интерпретации // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Мат-лы науч. конф. — Новгород, 2006. — 20. — С. 115-130.
Вовк Х. Студії з української етнографії та антропології. — К., 1995.
Євдокимов Г.Л. «…Співай же йому пісні половецькі» (Літопис Нестора) // Золото степу. Археологія України. — К.;
Шлезвіг, 1991. — С. 281—283.
Избицер Е.В. Погребения с повозками эпохи ранней бронзы в Степном Прикубанье // Древние памятники Кубани. — Краснодар, 1990. — С. 29-35.
Кищенко В.Г. Стрелы древних и средневековых культур Евразии: реконструкция // Степи Европы в эпоху средневековья. — Донецк, 2003. — С. 131-191.
Колчин Б.А. Новгородские древности. Деревянные изделия. — М., 1968 (САИ. — Вып. Е1-55).
Колчин Б.А. Новгородские древности. Резное дерево. — М., 1971 (САИ. — Вып. Е1-55).
Колчин Б.А. Коллекция музыкальных инструментов древнего Новгорода // Памятники культуры. Новые открытия.
Письменность. Искусство. Археология. — М., 1978. — С. 174—187.
Левшин А.И. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких гор и степей. — Алматы, 1996.
Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие. Лук и стрелы, самострел. VIII—XIV вв. — М., 1966 (САИ. — Вып. Е1-36).
Мелетинский Е.М. Огузский эпос «Китаб-и дэдэм Коркут» // История всемирной литературы. — М., 1985. — Т. 9. — С. 558—590.
Надиров Н. «Вначале был Коркут» // National. — 2004. — № 7. — (www.kazakh.ru/news/articles/?a=144).
Отрощенко В.В., Рассамакін Ю.Я. Половецький комплекс Чингульського кургану // Археологія. — 1986. — 53. — С. 14—36.
Плетнева С.А. Половецкие каменные изваяния. — М., 1974 (САИ. — Вып. Е 4-2).
Поветкин В.И. Новгородские гусли и гудки (опыт комплексного исследования) // Новгородский сборник. 50 лет раскопок Новгорода. — М., 1982. — С. 295—322.
Поветкин В.И. Новгород музыкальный по материалам археологических исследований. Раскопки 1992 года // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Мат-лы науч. конф. — Новгород, 1993. — С. 144-152.
Поветкин В.И. Вначале был гудочек // Чело. — 1997. — 1(10). — (www.bibliotekar.ru/rusPovetkin/4.htm).
Поветкин В.И. Находки в древнем Новгороде и Руссе // Новгород и Новгородская земля. История и археология. — Великий Новгород, 2001.
Рассамакин Ю.Я. Погребение знатного кочевника на реке Молочной: опыт реконструкции вещевого комплекса // Степи Европы в эпоху средневековья. — Донецк, 2003. — С. 207—230.
Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси. — М., 1987.
Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. — М., 1957.
Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Археологические памятники. — М., 1966.
Юдин А.И., Лопатин В.А. Погребение мастера эпохи бронзы в степном Заволжье // СА. — 1989. — № 3. — С. 131-140.
Шалобудов В.Н., Лесничий П.П. Опыт реконструкции позднекочевнических повозок (по материалам половецких погребений Поднепровья) // Степи Европы в эпоху средневековья. — Донецк, 2003. — Т. 3. — С. 193—206.
Цимиданов В.В. Социальная структура срубного общества. — Донецк, 2004.
Basilov V.N. Nomads of Eurasia. — Los Angeles; Seattle; Washington, 1989.

_________________________________
www.newchron.narod.ru/texts/hung.htm
О венгерских мусульманах. Перевод отвратительный, источник тенденциозный. По возможности, осторожно. Во всяком случае, ал-Гарнати в середине 12 в. открыто проповедовал и в Киеве, и в Венгрии.

@темы: половцы

---

Вау, какая подборка миниатюр!

www.davidmus.dk/en/collections/islamic/material...

ну, и не только миниатюр

@темы: библиотеки

---

Бянь сянь ао

Сидорова Т. В. Мужской золотоордынский костюм по материалам текстильного комплекса из могильника Маячный Бугор // Диалог городской и степной культур на евразийском пространстве. (материалы V международной научной конференции «Диалог городской и степной культур на евразийском пространстве», памяти Г. А. Фёдорова-Давыдова) Астрахань 2011 (стр 260-266)
Откидные рукава крепились на спине – там нашиты завязки или пуговки.
Кафтан с широким поясом бянь сянь ао (bian xian ao/pao) "халат с плетёной нитью", т. е. с нашивным поясом из шёлковых шнуров
Широкий пояс сформирован нашитыми (реже – прикреплёнными иным способом) рядами шёлковых шнуров.
[Самый представительный экземпляр - халат/кафтан из коллекции Кристиана Людвига Давида (Копенгаген), - в сети есть его отличные фото, например. Упомянутый в статье кафтан из коллекции Росси (Гонконг) - вот. А вот второй из упомянуых, из той же коллекции, с поясом, прикреплённым с помощью пуговок.]
Бухийн Хушуу
Кое-какая литература

там же – Орфинская О. В. Текстильные находки с Селитренного и Водянского городищ (стр. 235-240)

ещё (MMA?)

"В империи Юань нам известен особый вид кафтана, называемый в китайских источниках «бянь сянь ао/пао» (bian xian ao/pao),"
("Cultural Interaction between Asian and Eropean Clothing: New Textile Finds from the Great Mongol Empire." Ildiko Oka, University ELTE, Department of Inner Studies, Hungary (Budapest). P. 1—12.")

также - Сидорова Т. В. Мужской костюм золотоордынского времени из курганной группы Тормосин-83 (Волгоградская область) // Вестник Московского университета. Серия 8 "История" . – 2012 . – № 2 . – С.140-147 : табл., рис. - Библиогр.: с.147 .
- Сидорова Т.В. Золотоордынский костюм из погребения № 1 (хутор Тормосин) // Материалы XXXVIII Урало-Поволжской археологической студенческой конференции. Астрахань: Издательский дом "Астраханский университет", 2006. С.187-188.
www.narodko.ru/article/avtoref/zolorda.htm
- Сидорова Т.В. Одежда Золотой Орды

также здесь
БАТЫР. Традиционная военная культура народов Евразии. № 2. 2011 (№ 3). М., 2012. 106 с. Тираж 500 экз.
ОГЛАВЛЕНИЕ
СТАТЬИ
Л.А. Бобров. "415 ушей в подарок губернатору! Битва в урочище Узени (1724): предпосылки, ход, результаты
А.Ш. Кадырбаев. Тюркская гвардия монгольских императоров Китая в дворцовых переворотах. 1307-1333 (По материалам хроники "Юань-ши")
С.А. Яценко. Юэчжи на бактрийских вышивках тканей из монгольской Нойон ул / Ноин-Улы
ПУБЛИКАЦИИ
М.В. Горелик, Л.В. Яворская. Погребение знатного золотоордынца у хутора Тормосин в Волгоградской области
Т.В. Сидорова. Мужской костюм золотоордынского времени из курганной группы Тормосин-83 (Волгоградская область)
ЗАМЕТКИ
В.Ю. Мурзин, В.Г. Шлайфер. Шлем иллирийского типа из Запорожья
НАУЧНАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ
М.В. Горелик. Костюм золотоордынца из погребения у хутора Тормосин (проблема монгольской нераспашной одежды и других элементов костюма)
М.В. Горелик. Украденный подвиг Дмитрия Донского
ЮБИЛЕЙ КОЛЛЕГИ
М.В. Горелику - 65 лет.
К 50-летнему юбилею И.Л. Измайлова
КРИТИКА и БИБЛИОГРАФИЯ
И.Л. Измайлов. Отзыв на книгу: У.Ю. Кочкаров. Вооружение воинов Северо-Западного Предкавказья VIII–XIV вв. (оружие ближнего боя). М., ТАУС, 2008.
___________________________________________________
swordmaster.org/2012/06/13/pogrebeniya-mongolsk...
С.А. Ахмедов. Погребения монгольских воинов из Мингечаура и защитный вал Абага-хана как неизученный аспект истории войн Золотой Орды и государства Ильханов. Сборник статей. Выпуск 2. - Казань, 2009.

@темы: монгольский костюм, бороться и искать, Сидорова Т. В., Горелик

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра