Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Гугуев Ю. К. Рассказ Жана де Жуанвиля о похоронах знатного кумана

Гугуев Ю. К. (Ростов-на-Дону)
Рассказ Жана де Жуанвиля о похоронах знатного кумана // Тюркологический сборник 2007-2008. История и культура тюркских народов России и сопредельных стран. 2009 (стр. 124-145)

В «Книге благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика», написанной в 1309 г. сенешалом Шампани Жаном де Жуанвилем (1225-1317), есть два эпизода, касающиеся куманов *1. Жуанвиль рассказывает их со слов рыцаря Филиппа де Туси, вернув­шегося из Константинополя в Кесарею (Палестина), где с мая 1251 по май 1252 г. пребывал освобожденный из мусульманского плена король Людовик IX [Ле Гофф, 2001: 148-153, 156-157]. В одном из них гово­рится о заключении последним императором Латинской империи Бо-дуэном II союза с куманами, направленного против никейского импе­ратора Иоанна III Ватаца, и сообщаются любопытные подробности завершившей договор совместной клятвы латинян и куманов. В дру-
_____
1 В отечественной и зарубежной исторической и археологической литературе в ос­новном принято отождествлять куманов с половцами русских летописей, а последних считать западной ветвью кипчаков. Иной точки зрения придерживается С.Г.Кляштор-ный, полагающий, что это разные племенные группы. По его мнению, в XT—XIII вв. кипчаки продолжали занимать земли между Иртышом и Каспийским морем, а поло-вецко-куманский конгломерат племен переселился в европейские степи; при этом по­ловцы закрепились на южных рубежах Киевской Руси, а кумамы продвинулись далее на запад [Kljashtomyj, 1997: 151-153; Кляшторный-Султанов, 2000: 108-128; Kljash-tornyj, 2005: 243-247; Юшшторный-Савинов, 2005: 125-134, 136-142]. Аргументация С.Г.Кляшторного, основанная на выявлении в мусульманских, китайских, русских и за­падных письменных источниках эквивалентных этнонимов, очень убедительна. Тем не менее в предлагаемой статье автор этих строк употребляет слова «куманы» и «полов­цы» как равнозначные, поскольку есть определенная вероятность того, что кочевники, к которым прибыло посольство латинян, были выходцами из орды Котяна (см. ниже). Следует отметить и другой аспект проблемы: те этнические различения, которые исто­рики не без оснований извлекают из текстов древних и средневековых авторов, часто не столь очевидны на уровне археологии. Насколько мне известно, пока еще никто из археологов, во всяком случае отечественных, не пробовал как-то разграничить поло­вецкие и куманские памятники.
______
125
гом эпизоде подробно описаны похороны знатного кумана, очевидцем которых стал упомянутый французский рыцарь во время пребывания в половецкой орде.
Бодуэн II не менее двух раз вступал с половцами в союзы, направ­ленные против Ватаца. В первый раз это произошло в 1239 г., когда Бодуэн направлялся с войском из Европы в Константинополь через территорию Венгрии и Болгарии [Георгий Акрополит, § 36: 218, при­меч. 482]. Договор, о котором сообщает Жуанвиль, вероятнее всего, был заключен в конце 40-х или в самом начале 50-х годов XIII в., ко­гда Филипп де Туси дважды (1247 и 1251) был регентом Латинской империи [Жаворонков, 2000: 82]. О том, что речь в данном случае идет не о соглашении с куманами 1239 г., свидетельствует, в частности, упоминание Константинополя в качестве исходной точки маршрута посольства латинян.
Надо думать, что события, описанные Жуанвилем, происходили в непосредственной близости от столицы Латинской империи, так как к моменту, о котором идет речь, земли этого государства настолько сократились, что включали в себя лишь сам Константинополь и его окрестности. Вероятно, данное обстоятельство имел в виду Ф.И.Ус­пенский, когда в своем фундаментальном труде по истории Византии счел возможным написать, что население города «наблюдало зрелище тризны и заклания рабов на его („куманского рыцаря". — Ю.Г.) моги­ле за городскими стенами» [Успенский, 1997: 380-381], хотя таких подробностей нет в источнике. Ф.И.Успенский утверждает также, что «регент де Туси» был женат на «дочери половецкого князя» и присут­ствовал на похоронах своего тестя, в чем в принципе нет ничего неве­роятного, однако неясно, откуда почерпнуты эти сведения.
Следует отметить, что «куманский пассаж» Жуанвиля неизменно привлекает к себе внимание историков, преимущественно византини­стов и медиевистов. Описание похорон кумана хорошо известно тюр­кологам [Sinor, 1954: 316]. Питер Голден указал на важные параллели некоторым элементам погребального ритуала, упомянутым в рассказе Филиппа де Туси [Golden, 1998: 195-196]. Однако его комментарий весьма лаконичен, что, на мой взгляд, не соответствует потенциаль­ным информативным возможностям источника. Несмотря на обилие археологических коннотаций, описание похорон знатного кумана до сих пор практически обходили стороной все отечественные специали­сты по позднекочевническим древностям. Вероятно, это было связано с отсутствием перевода на русский язык книги Жана де Жуанвиля. Сегодня это препятствие устранено [Жан де Жуанвиль, 2007: § 497-498]:
______
126
Кроме того, он (Филипп де Туси. — Ю.Г.) рассказал нам о великой диковине, которую видел во время пребывания в их войске: когда помер один знатный рыцарь, ему вырыли в земле огромную и широкую могилу, усадили его на стул и преблагородно украсили; и с ним положили наилучшую лошадь, какая у него была, и самого лучшего его воина, живого. Воин, прежде чем его опустили в моги­лу с его сеньором, простился с королем куманов и остальными знатными сеньорами; и пока он прощался с ними, в его суму сыпа­ли много золота и серебра и говорили ему: «Когда я приду в мир иной, ты вернешь мне то, что я тебе даю». И он отвечал: «Испол­ню это с большой охотой».
Великий король куманов передач ему послание, обращенное к их первому королю, в котором сообщал, что сей достойный человек очень достойно прожил и хорошо прослужил ему, и просил короля вознаградить воина за его службу. Когда это было исполнено, они опустили воина в яму с его господином и живой лошадью; а потом закрыли отверстие могилы плотно сбитыми досками, и все войско бросилось за камнями и землей; и прежде, чем лечь спать, они в память о тех, кого погребли, возвели над ними высокий холм.

Обратимся к сюжетным составляющим эпизода о похоронах, каж­дой из которых соответствует определенная деталь или несколько де­талей погребального ритуала. Наша задача заключается в поиске исто­рических, этнографических и археологических параллелей этим риту­альным элементам. Такое исследование, с одной стороны, позволит оценить степень достоверности рассказа Филиппа де Туси, а другой — поможет выявить некоторые аспекты погребальной обрядности по­ловцев, оказавшихся вне привычной среды обитания в эпоху послед­них Крестовых походов и монгольской экспансии.

...когда помер один знатный рыцарь, ему вырыт в земле огромную и широкую могилу...

Конечно, выражение «огромная и широкая могила» может отчасти передавать удивление Филиппа де Туси по поводу несколько больших размеров этой могилы в сравнении с известными ему христианскими захоронениями. Но все же погребальная конструкция, предназначав­шаяся для знатного половца, которого, вероятно, снабдили немалым количеством вещей, его живым слугой и живой лошадью, должна бы­ла быть достаточно просторной. И действительно, некоторые могилы половецкой знати довольно велики. Так, яма с заплечиками из Чин-гульского кургана второй трети XIII в. (Запорожье), в которой, по-видимому, был похоронен один из половецких ханов (Тигак?), по вер­
_______
127
ху имела размеры 4,35 х 2,1 м и глубину 5 м [Отрошенко-Рассамакин, 1986: 18, рис. 3]. Впрочем, чингульское погребение является редким исключением: абсолютное большинство половецких могил уступает ему по размерам [Атавин, 2008: 88-89].

...усадили его на стул и преблагородно украсили...

Эту фразу можно было бы истолковать и так, что, знатного кумана похоронили сидя, поскольку далее в тексте не сказано, что, перед тем как опустить в могилу, его сняли со стула. Однако, насколько мне из­вестно, сидящие погребения практически не отмечены археологами ни у половцев, ни у других тюркоязычных кочевников Евразии эпохи Средневековья. О чем же в таком случае поведал своему королю Фи­липп де Туси?
В китайской династийной хронике «Чжоу пгу», содержащей сведе­ния о погребальных и поминальных обрядах тюркской знати периода Первого Тюркского каганата, сообщается: «Когда один из них умира­ет, труп ставится на возвышении в юрте...». С.Г.Кляшторный и Д.Г.Са­винов, очертив культурно-исторический и археологический контексты этого сообщения (сведения «Вэй шу» о захоронениях гаоцзюй (уйгу­ров) стоя *2 с луком руках в «незасыпанных могилах»; тесинские «голо­вы» — таштыкские маски — средневековые каменные изваяния), при­шли к двум интересным выводам. Во-первых, у древних тюрков, по-видимому, существовала традиция использовать в ритуальных целях «манекен» или тело самого умершего, которое не столько «ставилось» (выставлялось в лежачем положении), сколько «усаживалось» в спе­циально отведенных для этого культовых помещениях. Во-вторых, есть определенная связь между этой традицией и обычаем изготавли­вать из камня изображения умерших и почитать их [Кляшторный-Савинов, 2005: 238-239].
В порядке развития этой продуктивной идеи, можно указать на не­которые тюркские и монгольские соответствия обычаю усаживания мертвого тела. В первую очередь обратимся к средневековым пись­менным источникам.
Арабский дипломат X в. Ибн Фадлан таким образом повествует о посмертных обрядах у тюрков-огузов на Волге: «А если умрет чело­век из их [числа], то для него выроют большую яму в виде дома, возь-
_______
2 Авторы воспользовались переводом Н.Я.Бичурина. В.С.Таскин перевел это место хроники так: «Во время похорон для умершею копают яму, сажают в нес труп, рас­правляют руки, вставляют в них растянутый лук, опоясывают умершего мечом и зажи­мают под мышкой копье, делая все так, словно труп живой, яму не засыпают» [Мате­риалы, 1984: 402].
_______
128
мут его, наденут на него его куртку, его пояс, его лук... и положат в его руку деревянный кубок с набизом, оставят перед ним деревян­ный сосуд с набизом, принесут все, что он имеет, и положат с ним в этом доме. Потом посадят его (здесь и далее разрядка моя. — Ю.Г.) в нем, и дом над ним покроют настилом и накладут над ним не­что вроде купола из глины. [Потом] возьмут его лошадей и в зависи­мости от их численности убьют из них сто голов, или двести голов, или одну голову и съедят их мясо, кроме головы, ног, кожи и хвоста. И, право же, они растягивают [все] это на деревянных сооружениях и говорят: „Это его лошади, на которых он поедет в рай". Если же он когда-либо убил человека и был храбр, то [они] вырубят изображения из дерева по числу тех, кого он убил, поместят их на его могиле и ска­жут: „Вот его отроки, которые будут служить ему в раю"» [Ковалев­ский, 1956: 128].
В сочинении папского нунция Иоанна де Плано Карпини описыва­ются обряды погребения значимой в военном отношении группы: де­сятников, сотников, тысячников и нойонов, находившихся на службе у монгольского хана [Юрченко, 2008: 290]. По его сведениям, погре­бение младших офицеров проходило следующим образом: «А когда он [уже] мертв, [то], если он из менее важных лиц, его хоронят тайком в степи там, где они решат. А хоронят его вместе с одним из жилищ, сидящим посреди него, и ставят перед ним [низкий] стол и малень­кий ящик, полный кусков мяса, и чашу кобыльего молока» [LT III. 12]; ср. с параллельным пассажем из донесения Бенедикта Поляка: «Если умирает богатый, его хоронят тайно в поле вместе с его юртой, сидя­щим в ней, и вместе с [деревянным] корытцем, полным мяса, и чашей кобыльего молока» [НТ § 45].
Поскольку, как уже подчеркивалось, у нас отсутствуют археологи­ческие данные о захоронениях в позе «сидя», можно предположить, что Ибн Фадлан описывает не погребальный, а начало иного обряда, который предшествовал похоронам и был принципиально ограничен периодом относительной сохранности тела. При условии содержания останков в особом месте и, может быть, использования каких-то приемов, препятствующих разложению, этот обряд, вероятно, мог быть продлен.
Нечто подобное было проделано после смерти знатного скандинав­ского викинга, похороны которого также описаны Ибн Фадланом. По­ка шли приготовления к сожжению умершего в его корабле, тело, за­вернутое в покрывало, было уложено в «могилу», куда поместили также «набиз, какой-то плод и лютню». «Могилу» перекрыли дере­вянным настилом, поверх которого была насыпана земля. По истече­
________
129
нии 10 дней, «могила» была вскрыта, покойный и сопровождавшие его предметы извлечены из нее. От трупа, добавляет Ибн Фадлан, не ис­ходил запах, а он только «почернел от холода этой страны» [Ковалев­ский, 1956: 143-144]. Любопытно, что, хотя арабский дипломат в дан­ном случае четко различает разделенные коротким промежутком вре­мени предпогребальный и погребальный обряды, в отношении под­земного хранилища тела он употребил слово «могила». Это также на­водит на мысль, что сходным образом устроенная «могила» тюрка-огуза на самом деле также являлась временным хранилищем мертвого тела, куда мог быть обеспечен доступ для проведения ритуалов.
Сложнее разобраться, отличали ли информаторы францисканцев обряд захоронения статусных лиц от ритуальных действий, предшест­вующих похоронам. Погребение умершего (и даже в сидячем положе­нии) в переносном жилище (юрте, чуме и т.п.) зафиксировано этно­графически у тюркских и монгольских народов [Галданова, 1987: 46, 64], а также у народов Сибири [Семейная, 1980: 115, 135, 224; Грачева, 1983: 107, 123-124]. Тем не менее, на мой взгляд, нельзя полностью исключить, что информаторы францисканцев ошибочно называют вре­менное усаживание мертвого тела в юрте похоронами. Впрочем, неза­висимо от того, было ли это действие элементом погребальных или же предпогрсбальных ритуалов, его наличие и значимость в контексте посмертной обрядности монголов XIII в. не подлежат сомнению.
В связи с обсуждаемой темой представляет интерес один из эпизо­дов киргизского эпоса «Манас» (цикл «Поминки по Кокстею») в пере­воде С.Липкина и Л.Пеньковского. Умирающий Кокетей просит сына не предпринимать следующих действий: «Тело мое оскребя мечом, / Свежим кумысом его омыв, / Водой замзанской окропив; / Тончайшим белым полотном / Труп мой тщательно обвив; / Омывания обряд / Знатным людям поручив; / В златотканную парчу, / В красный бархат меня облачив, / Боевой булатный меч / Мне на чресла нацепив; / Бла­гочестивым старикам / Поручив мой труп стеречь; / Певцам наемным наказав / Безмерно восхвалять меня; / Родичами окружив, / Как если б оставался я / Меж людьми живыми жив, / На золоченый трон меня/ С почестями усадив; / Много дней не хороня, / Правде уподобив ложь...» и т.д. [Манас, 1960: 48—49]. (В академическом пе­реводе данного эпизода вместо «золоченого трона» фигурирует «золо­тое ложе», на которое с почетом кладут богато убранное тело героя [Манас, 1990:251]).
Подчеркнем, что усаживание/установка покойного — одна из об­щечеловеческих обрядовых универсалий. В Древнем Риме тела знат­ных умерших в сидячем положении выносились на форум для произ-
______
130
несения над ними панегирика [Кузнецов, 1906: 107]. Еще в позапрош­лом веке в Европе сходным образом могли похоронить королевскую особу, а в России — иерарха православной церкви [Кузнецов, 1906: 115-116]. Описывая обряд сожжения в ладье знатного руса (скандинав­ского викинга) на Волге в 922 г., очевидец происходящего Ахмад ибн Фадлан упоминает, что покойный был усажен на скамью, покрытую матрацами, парчой, и подперт подушками [Ковалевский, 1956: 144].
В Тибете в случае смерти далай-ламы, великого человека или свя­того его тело особым образом (без анатомирования) бальзамировали, делая из него мумию, набивали шелком и закрепляли лаком, затем вы­сушивали в специальной печи, вновь лакировали и покрывали тонки­ми полосками золота, после чего он выставлялся в усыпальнице, сидя в позе лотоса [Смирнов, 1997: 58-59, 105]. Аналогичные ритуалы су­ществуют и в монгольском ламаизме. Тела хубилганов (реинкарнаций прославленных лам), перед тем как предать сожжению, усаживают в молитвенной позе и бальзамируют. Спустя три недели или месяц их в том же положении выносят на носилках к месту кремации и сжига­ют. Существует и другая разновидность «похорон» хубилганов, когда мумифицированное тело (шарил) с украшенным позолотой, разрисо­ванным лицом помещается в кумирне и служит предметом почитания [Позднеев, 1993: 272-275].
У инков Нового Света набальзамированные и разодетые тела коро­лей восседали на золотых креслах перед изображением Солнца в хра­ме Коско, и им подносились многочисленные жертвы [Смирнов, 1997: 59]. Усаживание и установка мумии, костных останков умершего бы­ли весьма распространены в поминальной и погребальной обрядности полинезийцев [Федорова, 1995: 155-166]. У некоторых народов Фи­липпин покойного после оплакивания водружают на «стул смерти» — конструкцию, напоминающую по форме обычный стул, но с двумя ножками. Ее прислоняют спинкой к свае (стене) дома или вкапывают в землю. Тело находится на «стуле» столько времени, сколько опреде­лено богатством и общественным положением умершего. Затем его снимают, укладывают в гроб и хоронят в земле или пещерах, считаю­щихся обителью духов предков [Почагина, 1986: 112-114] .
Повсеместно закрепившиеся в ритуале усаживание мертвого тела или его уста­новка в вертикальном положении имеют под собой весьма прозрачные психологиче­ские основания. Сидеть или стоять — прерогатива живых. Вот почему придание умер­шему такой позиции есть один из «архетипических» способов «преодоления смерти». Показательно, что даже в современном обществе европейского типа он иногда спон­танно воспроизводится вне рамок (вопреки) освященной авторитетом церкви формаль­ной церемонии похорон [Арьес, 1992: 325; Вертинский, 1991: 262-264].
______
131
Подведем итоги. В свете сравнительных данных анализируемая подробность рассказа французского рыцаря, по-видимому, свидетель­ствует о наличии у куманской знати на Балканах архаического предпогребальпого ритуала, восходящего к древнетюркской эпохе и вклю­чавшего в качестве одного из элементов усаживание парадно одетого мертвого тела. Возможно, ритуал, обычно, вероятно, более длитель­ный, был сокращен под влиянием некой экстраординарной ситуации в кочевой орде (см. далее), либо Филипп де Туси наблюдал только его завершение.
Можно предполагать существование подобной ритуальной практи­ки и у половцев, населявших причерноморские, доно-волжские и предкавказские степи. В связи с этим обратим внимание на половецкие ан­тропоморфные статуи из камня или дерева, представляющие парадно разодетые мужские и женские фигуры. Как выяснилось, эти скульпту­ры более или менее реалистично изображают конкретных умерших в виде мифических предков или героев [Плетнева, 1974: 73-76; Гур-кин, 1987: 108; Ермоленко, 1994: 160-163; Ермоленко, 2004: 65-67; Гугуев-Мирошина, 2002: 57]. Еще А.Н.Веселовский высказал идею, что на постаментах у сидящих и некоторых стоящих половецких статуй южной России воспроизведены «табуретки» [Веселовский, 1915: 432]. Впоследствии она оказалась совершенно забыта. Однако, игнорируя эту догадку А.Н.Веселовского, нельзя понять, зачем с лицевой сторо­ны пьедестала большинства изваяний имеется «подножка», а сам пье­дестал в некоторых случаях «украшен» сзади и по бокам «насечками», «квадратами», «крестовиной» [Плетнева, 1974, кат. № 122, 250, 1067, 1156, 1163, 1286, 1313]. Непонятно также и часто встречающееся про­должение пьедестала вверх, образующее по бокам фигуры до пояса так называемый фон. Украинская исследовательница Л.С.Гераськова верно подметила, что фон нельзя трактовать сугубо технологически, так как его выборка резцом затрудняла процесс изготовления мону­ментов, и, следовательно, этот признак имел изобразительный смысл [Гераськова, 1991: 38, 82-83]. Наконец, можно вспомнить изваяния Дариганги, которые относятся, вероятно, к XIII-XIV вв. и изображают знатных монголов и монголок, сидящих на складных стульях (кит. хучуан — «варварское сиденье») [Баяр, 1985: 156-158].
Если мы примем во внимание перечисленные иконографические факты, сравнительный материал, а также едва ли требующую доказа­тельств наглядность монументальной скульптуры средневековых ко­чевников, отсутствие в ней лишенных смысловой нагрузки деталей, ее тесную связь с ритуалом, то напрашивается довольно неожиданный, но вполне вероятный вывод: пьедестал половецких статуй с большей
______
132
или меньшей степенью условности передает табурет, стул или какое-то специальное приспособление (нечто вроде широкого деревянно­го (?) шита с подножкой на лицевой стороне), использовавшееся для фиксации тела умершего в вертикальном положении в период до его захоронения. Отсутствие следов этих предметов в могилах, по-види­мому, можно объяснить тем, что перед захоронением покойных сни­мали с них. Наблюдения Л.С.Гераськовой об особенностях террито­риального распределения статуй с фоном и без фона, за которыми, по ее мнению, скрываются этнические подразделения половцев [Гераськова, 1991: 83-89], не противоречат данному выводу. Можно без труда представить себе ситуацию, когда одни половецкие племена, отправляя предшествующие погребению обряды, усаживали покой­ного, а другие предпочитали устанавливать его во весь рост; при этом для фиксации тела использовались различные приспособления, что и нашло отражение в региональных особенностях иконографии скульптуры.
Таким образом, у половцев и некоторых других тюркоязычных ко­чевников Средневековья усаживание (установка) мертвого тела было одним из элементов ритуала, предворявшего похороны, который по сути являлся началом поминок («проводов души»). Когда останки за­хоранивались, наступал следующий этап поминок, в ходе которого жизненная субстанция («душа», «двойник») умершего посредством осо­бых манипуляций «вселялась» в его заранее подготовленное скульп­турное изображение, обретая тем самым новое тело. Это неподвержен­ное тлению вместилище души устанавливалось в специальном культо­вом комплексе (святилище), где контакт живущих с духом умершего возобновлялся, растягиваясь порой на длительный или вообще неопределенный срок [Гугуев-Гуркин, 1992: 127-131; Гугуев-Мирошина, 2002: 60-61].
Сказанное, разумеется, не означает, что поминальная скульптура механически воспроизводила сидящих или стоящих мертвецов, чему противоречит уже тот факт, что глаза всех статуй изображены откры­тыми. Напротив, задача скульптора заключалась в том, чтобы в соот­ветствии с одним из глубинных смыслов всего цикла похоронной и поминальной обрядности («преодолеть смерть») и связанной с ней сложной системы анимистических воззрений о посмертной судьбе человека представить умершего в качестве живого. Следует, однако, констатировать явное подобие (изоморфизм) двух разделенных похо­ронами стадий поминального ритуала, которое выражалось в возмож­ности своего рода беспрепятственного обмена некоторыми символами (вещами, действиями и, возможно, словесными формулами) между
_____
133
ними. Вот почему не вполне ясно, к какому из названных этапов обря­да «проводов души» относились, например, упомянутые Ахмедом ибн Фадланом жертвоприношения лошадей и установка на «могиле» умер­шего тюрка-огуза изготовленных из дерева изображений «отроков, ко­торые будут служить ему в раю» (эквивалент балбалов?) *3. Имеющие в определенной мере общие символические цели погребение и поминки у монголов могли также быть сходными по ряду элементов, что затруд­няет однозначную идентификацию описанного в донесениях франци­сканцев обряда, включавшего в себя усаживание покойного в юрте.

...и с ним положили наилучшую лошадь, какая у него была...

Захоронение с умершим коня, который в этом мире доставлял к мо­гиле тело, а в ином, согласно распространенным воззрениям, продол­жал послушно носить своего хозяина, было общим местом погребаль­ной обрядности тюркоязычных кочевников в эпоху Средневековья [Нестеров, 1990: 51-85, 118-119]. Данная черта ритуала менялась от одного народа к другому и во времени. Исследователями установлено, что для двух половецких (вторая половина XI — XII в.; конец XII — начало XIII в.) и ордынского (середина XIII — XIV в.) хронологиче­ских периодов в Восточной Европе характерны захоронения целых лошадиных туш [Плетнева, 1958: 173; Федоров-Давыдов, 1966: 142,
_____
3 Например, усаживание умершего тюрка-огуза, вложение в его руку кубка с набизом и древнетюркские поминальные статуи, представляющие сидящего человека с куб­ком в руке, и т.п. Вообще, связь между предпогребальными обрядовыми манипуляция­ми над телом и различными формами изображений покойного совершенно очевидна и прослеживается повсюду: от Европы до островов Полинезии. Она проявлялась в том, что обряд мог определять иконографию посмертной скульптуры [Кузнецов, 1906: 105— 118; Федорова, 1995: 165-166] и, в свою очередь, подвергаться обратному влиянию с ее стороны [Арьес, 1992: 168-171, 208-254]. Да и сам обычай изготавливать изображение покойного («манекен», куклу, идол, маску, статую и др.) возникал, как правило, там, где было принято использовать тело или его части в качестве вместилища души умер­шего (предка) и были распространены бальзамирование и мумификация. Граница, за которой заканчивались процедуры, направленные на сохранение останков, и начина­лось создание собственно посмертной скульптуры, нередко трудноуловима. Так, на «манекен» умершего могли надевать его настоящий «моделированный» череп, в гли­няную статую добавлять кремированные или истолченные кости, в металлическую — вкладывать реликварий с костями или частями тела и т.д. [Федорова, 1995: 153-154, 159; Никитина, 1982: 251, 290-291; Герасимова, 1989: 119; Вадецкая, 1999: 93-103 и др.]. Классический пример кочевого общества, чья посмертная обрядность развивалась по подобному стандартному пути (бальзамирование + скульптура), являют собой восточ­ноевропейские скифы [Геродот TV. 70-73, примеч. 436, 437 (с. 309—310); Ольховский-Евдокимов, 1994]. Кстати, недавно получены редкие археологические свидетельства попыток мумификации тела и консервации костных останков у поздних кочевников [Кияшко-Сергацков-Яворская, 2005: 342; Матюшко, 2008: 141-156], и это согласуется с тем, что у них есть поминальная скульптура.
_____
134
145, 150-153], а также чучел коня с ногами, отчлененными по колен­ный сустав или выше [Атавин, 1984: 134, 137-140; Атавин, 2008: 91]. Первая разновидность захоронений, по-видимому, особенно свойст­венна погребениям половецкой знати. В упомянутом Чингульском кургане вокруг могилы было разложено пять взнузданных и оседлан­ных коней [Отрощенко-Рассамакш, 1986: 15, 17-18, рис. 1].
В рассказе Филиппа де Туси обращает на себя внимание свидетель­ство о захоронении живой лошади. Однако и этому кажущемуся со­вершенно невероятным действию обнаруживаются соответствия, на­пример в погребальной обрядности чжурчженей (см. далее). По-види­мому, несмотря на все практические затруднения, захоронение неуби­тых животных было все же возможным, поскольку их помешали в мо­гилы вместе с живыми слугами знатных умерших.

...и самого лучшего его воина, живого.

Судя по историческим источникам, в Средние века принесение в жертву людей в погребальных и поминальных обрядах по случаю смерти знатных персон было распространено у тюркских и монгольских народов, а также у других народов степей Евразии [Golden, 1998: 195]. Чаще всего смысл человеческой жертвы, насильственной или добро­вольной, состоял в необходимости продолжения в мире ином свойст­венных этому миру отношений социальной подчиненности (господин-слуга). В этом же семантическом ряду находится обычай установки у поминальных храмов каганов и других представителей племенной аристократии Второго Тюркского каганата (689-744) рядов вертикаль­ных камней-балбалов. Как показал анализ употребления слова balbal в древнетюркских текстах, такие камни воплощали души убитых врагов и являлись символической жертвой-даром, приносимой покойному его родственниками и подданными [Кляшторный, 1978: 250-255].
Обилие упоминаний о человеческих жертвоприношениях у тюрков и монголов в письменной традиции диссонирует со скудостью вещест­венных свидетельств. Тем не менее редкие археологические подтвер­ждения подобной ритуальной практики имеются. Например, у половцев жертвоприношение людей абсолютно достоверно зафиксировано в свя­тилище с каменной статуей середины XII — начала XIII в., открытом у с. Бешпагир Ставропольского края [Гугуев-Мирошина, 2002: 53-66]. Возможно, человек был принесен в жертву хану, погребенному в Чин­гульском кургане [Отрощенко-Рассамакш, 1986: 18,32-34] *5.
______
5 Из работы в работу [Городцов, 1907: 250-261; Федоров-Давыдов, 1966: 192-193; Плетнева, 1974: 73; Гуркин, 1987: 106-107] переходит ошибочное утверждение, будто жертвоприношение человека имело место в святилище у балки Средняя Аюла на лево-
______
135
Сообщение Филиппа де Туси о похоронах вместе с господином живого воина-слуги на первый взгляд кажется маловероятным. Одна­ко есть исторические прецеденты и таких захоронений. Что касается тюрок, то помимо приводимого П.Голденом свидетельства ал-Балхи («Среди них есть такие, которые погребают своих рабов и слуг, [ос­тавляя их] живыми, в могильном кургане (телль) до тех пор, пока они не умрут» [Golden, 1998: 195]) можно указать на сообщение аноним­ного арабского автора X в. об обычаях дунайских болгар: «У них есть огромный склеп. Когда кто-либо умирал, они помещали его туда и помещали вместе с ним его жену и его слуг и оставляли их там до тех пор, пока они не умрут» [Крюков, 1983: 206].
О погребении вместе со «скифами» (куманами) живых людей при разграблении греческих городов, которое последовало за взятием Кон­стантинополя в 1204 г., с риторическим пафосом пишет византийский историк Никита Хониат: «Они (скифы) непременно хотели достигнуть самого верха жестокости, упиться кровавой свирепостью; и вот, когда кто-нибудь из них умирал, естественной ли смертью или на войне, то, закапывая вместе с умершими боевых коней, на которых те ездили, луки с тетивами, обоюдоострые мечи, в те же могилы зарывали они живыми и пленных римлян. Кто мог тут выкупить, кто мог спасти не­счастных? Так, варвары не знают ни меры, ни границ бесчеловечия» [Никита Хониат: 319].
Есть сведения о том, что чжурчжэни в XI в. во время похорон знат­ных лиц вместе с ними заживо погребали любимых слуг и оседланных лошадей, принося их в жертву [Кычанов, 1966: 275]. Наконец, напом­ним монгольский обычай, зафиксированный братом Бенедиктом По­ляком в 1247 г.: «Некоторых, более важных, хоронят так: выкапывают тайно в поле яму, края которой квадратны и достаточно малы, а внут­ри с обеих сторон [яму] расширяют, а другую [яму], в которой они имитируют похороны [умершего], роют рядом со стойбищем публич­но и открыто. Раба же, которого [умерший] при жизни ценил сверх остальных, кладут под мертвое тело, оставляя могилу открытой. Если [раб] на третий день из-под него в муках поднимался, то он становился свободным и во всем этом роду (т.е. роду умершего) уважаемым и мо­
_____
бережье Маныча, где более 100 лет назад в кургане донской краевед И.М.Сулин обна­ружил яму с четырьмя деревянными половецкими изваяниями, возле которых находи­лись черепа собаки, овцы и скелет ребенка. Однако, суля по положению детского кос­тяка (вытянуто на спине, головой на север, руки сложены на груди) и сохранившимся при нем вещам, в частности бусам из египетской пасты [Городцов, 1907: 250], это сар­матское погребение. Наличие под насыпью рядом с ним половецкого святилиша-ямы — чистая случайность.
_____
136
гущественным» [НТ § 46]. Сведения Иоанна де Плано Карпини на этот счет ошибочны [Юрченко, 2008: 292].
Таким образом, едва ли следует сомневаться в достоверности сви­детельства Филиппа де Туси о захоронении воина живым. (Не исклю­чено, что у тюрков и монголов людям, погребаемым заживо, предва­рительно давали какие-то наркотические вещества или медленно дей­ствующие яды, хотя прямых указаний на это в источниках нет.) Не­обычность ситуации состояла в том, что, отправляясь в иной мир слу­жить своему господину, воин должен был заодно доставить туда по­слания и драгоценности.

Воин, прежде чем его опустили в могилу с его сеньором, простился с королем куманов и остальными знатными сеньорами; и пока он прощался с ними, в его суму сыпали много золота и серебра и гово­рили ему: «Когда я приду в мир иной, ты вернешь мне то, что я тебе даю». Ион отвечал: «Исполню это с большой охотой».

У тюркоязычных народов этнографами отмечены случаи отправки с покойным в иной мир предметов для другого лица, чаще всего для ранее умершего родственника или супруга. Например, тувинцы клали в могилу к вдове трубку и кисет умершего мужа, которые она должна была передать ему со словами: «Вот я тебе принесла» [Дьяконова, 1975: 23]. Археологически данный обычай зафиксирован у раннесред-невековых тюрков Алтая. В одном из курганов могильника Катанда II была похоронена пожилая женщина, возле черепа которой лежала гарнитура мужского пояса [Гаврилова, 1965: 61-62, рис. 7]. В рассказе Филиппа де Туси передача участниками церемонии «золота и серебра» (вещей из этих металлов? византийских милиарисиев? того и друго­го?) в иной мир в виде своего рода посылок до востребования на свое имя выглядит как окказиональный ритуал, «присоединенный» к ос­новному — похоронам знатного кумана с его воином. По-видимому, это очень редкий обрядовый сценарий. Может быть, к его реализации привела какая-то экстраординарная ситуация у кочевников. Если при­нять во внимание, что упомянутые Жуанвилем куманы, возможно, являлись частью орды Котяна, на время обосновавшейся в Венгрии и впоследствии вынужденной уйти оттуда [Голубовский, 1889: 4—13; Жаворонков, 1995: 136-137; Георгий Акрополит, §35, 40: 216, 225 примеч. 462, 536], то их положение на Балканах в самом деле могло оказаться очень нестабильным и тревожным: возвращение в Венгрию после кровопролитного конфликта с ее властями и населением было невозможно, путь на Русь и в Дешт-и Кипчак, где теперь безраздельно господствовали монголы, тоже был закрыт, едва ли сулил долгосроч-­
_____
137
ные перспективы и недавно заключенный союз с Латинской империей, со всех сторон теснимой греками Иоанна III Ватаца. В таких условиях представители данной группы куманов могли быть обеспокоены тем, что в случае своей смерти окажутся в ином мире без ценных вещей, т.е. не будут похоронены как положено. Подобное опасение и могло послужить причиной заблаговременной «отправки» драгоценностей.
У половцев, как у многих других народов, было распространено представление о том, что умершему необходимы деньги; может быть, деньги мыслились как плата за вход в загробный мир. В захоронениях половецкой эпохи изредка находят монеты [Федоров-Давыдов, 1966: 264; Добролюбський-Столярик, 1983; Парусимов, 2007: 315] и доволь­но часто гривны и их обрубки. Распрямленные шейные украшения из драгоценных металлов почти всегда вложены в правую руку покойно­го. Исследователи видели в этих предметах и «рукояти плетей», и «жезлы-знаки власти и высокого социального статуса» (обзор точек зрения и модификацию гипотезы «жезлов» см. [Евглевский, 1998]), однако наиболее приемлемой кажется их трактовка в качестве средст­ва платежа («гривна», «рубль», «резана» — денежные единицы в Древней Руси, с которой во всех отношениях и, в частности, экономи­чески были тесно связаны половцы; распрямление гривен означает их перевод из категории украшений в категорию денег) [Глебов—Яценко, 1998:51-52].

§ 498. Великий король куманов передан ему послание, обращенное к их первому королю, в котором сообщал, что сей достойный чело­век очень достойно прожил и хорошо прослужил ему, и просил ко­роля вознаградить воина за его службу.

По мнению П.Голдена, «великий король куманов» — это племен­ной или родовой вождь [Golden, 1998: 196], т.е. хан или бек (глава знат­ного, привилегированного рода) той орды или группы номадов, с ко­торой заключали договор латиняне.
П.Голден считает, что коммуникация участников ритуала с «пер­вым королем куманов» свидетельствует о наличии у них культа пред­ков, характерного для всех тюркоязычных кочевников и множества других народов Азии [Golden, 1998: 196]. Таким образом, «первый король» — скорее всего, мифический предок куманов. Эта версия весьма вероятна. Л.Н.Ермоленко удалось убедительно показать, что мифологема первопредков играла ключевую роль в поминальном об­ряде кипчаков Казахстана и половцев южнорусских степей. Обряд предусматривал изготовление статуи умершего и ее установку в кур­ганном святилище. Покойный, душа которого, с точки зрения устрои-­
_____
138
телей поминальных церемоний, пребывала в статуе, отождествлялся с мифическим предком, обретая тем самым свойственную последнему способность бесконечно возрождаться, т.е. бессмертие. Поэтому и не­которые конструктивные особенности святилищ продиктованы пред­ставлениями о том месте — дупле родового дерева, пещере в родовой горе, откуда, согласно зафиксированным письменными источниками общетюркским генеалогическим легендам, появляется предок-праро­дитель народа [Ермоленко, 1994: 160-161; Ермоленко, 2004: 65-67].
Эпизод с «посланием» наиболее странный во всем рассказе. П.Голден ограничивается замечанием, что здесь мы имеем дело с уникаль­ным свидетельством грамотности (literacy) среди куманов в XIII в. [Golden, 1998: 196]. Пока не вполне ясно, правомерна ли такая интер­претация. Достоверные свидетельства о половецкой грамотности от­носятся только к следующему столетию и к другой историко-культур­ной ситуации [Расовский, 1929]. Однако сам факт отправки «посла­ния», несомненно, яркий пример использования текста в качестве аму­лета. Такая практика, распространенная с глубокой древности у разных народов, характерна для погребальной обрядности. В «послании» говорится, что «знатный рыцарь» был достойным мужем, хорошо служил «великому королю куманов»; «великий король» также просит «первого короля» вознаградить воина за службу своему господину, «знатному рыцарю». Любопытно, что содержание «послания» близко употреблявшемуся в России формульному неканоническому тексту аналогичного назначения — так называемому письму св. Николаю/Петру (в просторечье — «пропуску», или «подорожной»), которое зачитывали и вкладывали в правую руку умершего перед похорона­ми *6. Дипломат из Гольштейна Адам Олеарий (30-40-е годы XVII в.) цитирует текст такого письма: «Мы, нижеподписавшиеся, Патриарх или Митрополит, священник города... исповедуем и свидетельствуем сим, что податель сих наших писем всегда жил у нас как истинный христианин, исповедующий греческую веру; и хотя он иногда и гре­шил, он покаялся в своих грехах и посему получил отпущение гре­хов: что он почитал Бога и святых; что он молился и постился в часы и дни, установленные Церковью, со мной, своим духовником, он во всем примирился, так что у меня нет причин осуждать его или отка­зывать в отпущении грехов. Как свидетельство этого мы дали ему настоящее удостоверение, которое он может показать, чтобы св. Петр мог открыть перед ним двери вечного блаженства» [Райан, 2006: 421-425].
_____
6 Выражаю признательность локт. ист. наук В.Я.Петрухину, который обратил на это мое внимание.
_____
139
Приведенный текст представляет собой как минимум бесспорную культурно-типологическую параллель загадочному половецкому «по­сланию». Однако не кроется ли за этой функциональной и содержа­тельной близостью двух текстов нечто большее, чем просто отдален­ное сходство между языческим половецким и христианским погре­бальным обрядом, глубоко проникнутым «реминисценциями язычест­ва»? Б.А.Успенский указывает, что наиболее ранние свидетельства о письме св. Николаю дают Киево-Печерский патерик и «Житие Алек­сандра Невского» [Успенский, 1982: 124; Патерик, 1980: 416-417; По­весть, 1981: 438-439, 605-606]. Подчеркнем, что упоминания об этом обычае («письме», «молитве», «духовной грамоте») аутентичны для первоначальных редакций названных литературных памятников и, сле­довательно, четко фиксируют его бытование на Руси не позднее первой трети XIII в. [Словарь, 1987: 308-309, 355-357], т.е. именно в тот исто­рический период, когда на Балканах происходили описанные Жуанви­лем события. Уже одно это примечательное хронологическое совпаде­ние наводит на мысль о возможном непосредственном влиянии христи­анского погребального обряда на половецкий. Такое предположение тем более вероятно, если учесть, что куманы, к которым прибыло по­сольство латинян, вполне могли быть выходцами из орды Котяна. Этот хан, выдав свою дочь замуж за Мстислава Удалого, прочно породнился с галицкими князьями и его половцы до переселения в Венгрию, по-видимому, находились в тесном контакте с юго-западными областями Руси [Гуркин, 1999: 51-52]. Впрочем, источником предполагаемого культурного воздействия не обязательно должна быта выступать Русь. Как верно замечает В.Ф.Райан, обычай снабжать умершего письмом к св. Николаю, вопреки мнению Б.А.Успенского [Успенский, 1982: 124], вряд ли представлял собой исключительно русское явление. В новое время тексты подобные данному «письму» (бреве, Schutzbriefen — «ох­ранные грамоты») существовали и в Западной церкви [Райан, 2006: 424]. Вот почему поиск следов аналогичного обычая в Византии, Болга­рии или Венгрии, где его в XI-XIII вв. могли тем или иным конкретным способом воспринять пребывавшие там и подвергавшиеся целенаправ­ленной политике христианизации со стороны властей половцы [Голу-бовский, 1889: 12-13; Жаворонков, 1995: 136-137; Golden, 1998: 217-219], по-видимому, не лишен перспективы.
Конечно, необходимо отметить и отличия христианского обычая от его предполагаемой языческой «реплики». Существенно, что у «пись­ма» разные «адресаты». В первом случае — это один из наиболее по­читаемых святых, во втором — мифологизированный половецкий предок. Менее значимым кажется некоторое отличие самой формы
_____
140
ритуальных действий, а именно, вложение письма в руку усопшего у христиан и его отправление в иной мир со слугой у куманов.
Когда это было исполнено, они опустили воина в яму с его госпо­дином и живой лошадью; а потом закрыли отверстие могилы плотно сбитыми досками...
Речь идет о создании над могилой знатного кумана перекрытия (за­клада), назначение которого заключалось в том, чтобы превратить мо­гилу в подобие «подземного жилища» покойного. Упоминание в этой связи досок соответствует реалиям половецкого погребального ритуа­ла, зафиксированным археологами. В частности, могила в Чингульском кургане имела двухуровневое перекрытие из плотно пригнанных друг к другу досок: его нижний уровень опирался на так называемые заплечики (уступы стенок) и образовывал внутреннюю погребальную камеру, где находились тело умершего и сопроводительный инвен­тарь, а верхний закрывал устье ямы [Отрощенкс— Рассамакш, 1986: 15, 18-19]. Очень многие половецкие погребения содержат остатки дре­весных перекрытий [Атавин, 2008: 88].
...и все войско бросилось за камнями и землей...
Археологи давно обратили внимание на то, что у средневековых кочевников восточноевропейских степей использование камня при сооружении курганной насыпи распространяется только со второй по­ловины XI в. [Плетнева, 1958: 173; Федоров-Давыдов, 1966: 120-123; Атавин, 2008: 75, 87-88]. Г.А.Федоров-Давыдов предполагал, что эту обрядовую черту половцы унаследовали от кипчаков Казахстана и ки­маков верховьев Иртыша, у которых значительный процент насыпей сплошь состоит из камней или содержит в себе камни и каменные об­кладки [Федоров-Давыдов, 1966: 122-123]. Принадлежность курганов с камнем кипчакам подтвердилась, например, в ходе изучения погре­бальных памятников Южного Урала XII-XIV вв. [Иванов-Кригер, 1988: 42-54, 67, рис. 17, 18, 19]. (О каменных конструкциях в насыпи Чингульского кургана см. далее.)
...и прежде, чем лечь спать, они в память о тех, кого погребли, возвели над ними высокий холм.
«Высокий холм», так же как «огромная и широкая могила», — пре­увеличение Филиппа де Туси который, вероятно, не был знаком с обы­чаем степных кочевников сооружать курган над могилой умершего. Чаще всего половецкие курганы не превышают 1 м [Атавин, 2008: 88], однако среди принадлежащих знати, встречаются довольно высокие.
_____
141
Чингульский, например, имел высоту 5,8 м и диаметр 68 м. В его ос­нове находилась насыпь эпохи бронзы высотой 1,5 м и диаметром 55 м. Таким образом, над захоронением своего хана половцы сооруди­ли искусственный холм высотой более 4 м. Возведению холма предше­ствовала тризна на вершине насыпи эпохи бронзы. Новый курган созда­вался в несколько этапов. Сперва был воздвигнут вал из четырех дуг, разделенных проходами: по два с восточной и с западной стороны. За­тем внутри него вырыли могилу, захоронили умершего, после чего внутреннее пространство вала было засыпано черноземом и глиной, образовавшими площадку. На ней возвели известняковую стену, ориен­тированную по линии С-Ю. Судя по связанному с этим уровнем черепу коня, на площадке происходили какие-то жертвоприношения. Потом ее тоже перекрыли черноземом, и курган приобрел вид конуса со срезан­ной вершиной. Здесь из известняка и гранита были сложены две оград­ки, перекрытые впоследствии еше одним слоем чернозема. Подножие кургана было опоясано глубоким рвом, имевшим около десятка пере­мычек (проходов), на дне которого в восточном секторе сохранились остатки тризны [Отрощенко-Рассамакин, 1986: 14-16, рис. 1].
В обычной ситуации курганы, сопоставимые но размерам с опи­санным, вряд ли сооружались быстро, так как этот процесс требовал больших трудозатрат и должен был сопровождаться принесением жертв. Вероятно, отмеченная очевидцем поспешность, с которой куманы возвели насыпь над могилой «знатного рыцаря», также была вы­звана экстремальными условиями проведения похорон.
Таким образом, все детали ритуала, упомянутые в эпизоде о похо­ронах кумана, находят более или менее убедительные соответствия в исторических, этнографических и археологических материалах. Это означает, что переданный Жуанвилем рассказ Филиппа де Туси, вы­зывающий удивление и местами кажущийся почти фантастичным, по сути дела, правдив. А раз так, то с точки зрения информативной цен­ности, он, по-видимому, может быть поставлен в один ряд с такими уникальными зарисовками из жизни средневековых народов, как, на­пример, запечатленная во всех подробностях Ахмедом ибн Фадланом погребальная церемония скандинавского вождя на Волге.
Разумеется, предложенная выше интерпретация сюжетных элемен­тов рассказа во многом гипотетична. Очевидно и то, что даже самое глубокое и развернутое историческое и культурологическое толкова­ние никогда не исчерпывает смысла подобного рода текстов. Вот по­чему данную попытку комментария исследователи могут расценивать как приглашение к дискуссии и дальнейшей работе с интереснейшим источником.
_____
142
Арьес, 1992 — Арьес Ф. Человек перед лицом смерти / Пер. с франц. В.К.Ронина, общ. ред. С.В.Оболенской, прсдисл. А.Я.Гуревича. М., 1992.

Атавин, 1984 — Атавин А.Г. Некоторые особенности захоронений чучел коней в кочевнических погребениях X-XIV вв. // СА. 1984. № 1.

Атавин, 2008 — Атавин А.Г. Погребальный обряд и имущественно-социальная структура кочевников лесостепной и степной зоны Юга России в конце IX — XIII вв. (печенеги, торки, половцы) // Древности Юга России: памяти А.Г.Ата-вина. М„ 2008.

Баяр, 1985 — Баяр Д. Каменные изваяния из Сухэ-Баторского аймака (Восточная Монголия) // Древние культуры Монголии. Новосибирск, 1985.

Вадецкая, 1999 — ВадецкаяЭ.Б. Таштыкская эпоха в древней истории Сибири. СПб., 1999.

Вертинский, 1991 —Вертинский А.Н. Дорогой длинною... М., 1991.

Веселовский. 1915 — Весеяовский Н.И. Современное состояние вопроса о «камен­ных бабах», или «балбалах» // ЗООИД. Т. XXXII. Одесса, 1915.

Гаврилова, 1965 — Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племен. М.; Л., 1965.

Годовом, 1987 — Галданова Г.Р. Доламаистские верования бурят. Новосибирск, 1987.

Георгий Акрополит — Георгий Акрополит. История / Пер., вступ. ст., коммент. и прил. П.И.Жаворонкова. СПб., 2005.

Герасимова, 1989 — Герасимова КМ. Традиционные верования тибетцев в куль­товой системе ламаизма. М., 1989.

Гераськова, 1991 — Гераськова Л.С. Скульптура середньовiчних кочовикiв степiв Схiдноï Европи. Киïв, 1991.

Геродот, 1982 —Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шишова И.А. Народы нашей страны в «Истории» Геродота. М., 1982.

Глебов-Яцснко, 1998 — Глебов В.П.. Яценко В.В. Позднекочевничсское погребе­ние на севере Ростовской области II Донская археология. № 1. Ростов-на-Дону, 1998.

Голубовский, 1889 — Голубовскый П.В. Половцы в Венгрии // Университетские известия. Киев, 1889. № 12.

Городцов, 1907 — Городцов В.А. Результаты археологических исследований в Бахмугском уезде Екатерииославской губернии // Труды XII археологического съезда. Т. I. М., 1907.

Грачева, 1983 — Грачева Г.Н. Традиционное мировоззрение охотников Таймыра (на материалах нганасан XIX - начала XX в.). Л., 1983.

Гугуев-Гуркин, 1992 —Гугуев Ю.К.. Гуркин С. В. Половецкое святилище середи­ны XI — начала XIII в. на правобережье Дона (опыт исследования семантики культового комплекса) //Донские древности. Вып. 1. Азов, 1992.

Гугуев-Мирошина, 2002 — Гугуев Ю.К., Мирошина Т.В. Половецкое святилище-яма с каменной статуей и человеческими жертвоприношениями у села Бешпа-гир в Ставропольском крае // Донская археология. 2002. № 3-4. Ростов-на-Дону.

Гуркин, 1987 — Гуркин СВ. Половецкие святилища с деревянными изваяниями на Нижнем Дону // СА. 1987. № 4.

Гуркин, 1999 — Гуркин СВ. К вопросу о русско-половецких матримониальных связях (окончание) // Донская археология. 1999. № 3-4. Ростов-на-Дону.
____
143
Добролюбський-Столярик, 1983 —Добролюбський А.О., Столярик О.С Bi3airrificKi монети у кошвницькому похованш XII ст. у Днютро-Дунайському м1жр1чч1 // Археолопя. Вип. 43. 1983.

Дьяконова, 1975 — Дьяконова В.П. Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник. Л., 1975.

Евглевский, 1998 — Евглевский А.В. Семантика распрямленных гривен в контек­сте погребального обряда кочевников Восточной Европы XII—XIV вв. // Ар­хеологический альманах. Донецк, 1998. № 7.

Ермоленко, 1994 — Ермоленко Л.Н. О семантике средневековых кочевнических святилищ со скрытыми в насыпях изваяниями // Этнокультурные процессы в Южной Сибири и Центральной Азии в I—II тысячелетии ил. Кемерово, 1994.

Ермоленко, 2004 — Ермоленко Л.Н. Средневековые каменные изваяния казах­станских степей (типология, семантика в аспекте военной идеологии и тради­ционного мировоззрения). Новосибирск, 2004.

Жаворонков, 1995 — Жаворонков П.И. Положение и роль этнических групп в социально-политической структуре Никейской империи // ВВ. 1995. Т. 56 (81).

Жаворонков, 2000 — Жаворонков П.И. Никейская империя и французское рыцар­ство//ВВ. 2000. Т. 59 (84).

Жан де Жуанвиль, 2007 — Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и доб­рых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофранц. Г.Ф. Цыбулько, под ред. А.Ю.Карачинского, науч. ред. Ю.П.Малинин. СПб., 2007.

Иванов-Кригер, 1988 — Иванов В.А., КригерВ.А. Курганы кипчакского времени на Южном Урале (XII-XIV вв.). М., 1988.

Кияшко-Сергацков-Яворская, 2005 — Кияшко А.В., Сергацков И.В., Яворская Л.В. I Международная Нижневолжская археологическая конференция (г. Волгоград, 1-5 ноября 2004 г.) // НАВ. Волгоград, 2005. Вып. 7.

Кляшторный, 1978 — Кляшторный С.Г. Храм, изваяние и стела в древнетюркских текстах (к интерпретации Ихэ-Ханын-норской надписи) // ТС. 1974. М., 1978.

Кляшторный, 2002 — Кляшторный С. Г. Кимаки, кипчаки и половцы // История татар. С древнейших времен в семи томах. Т. I. Народы степной Евразии в древности. Казань, 2002.

Кляшторный, 2003 — Кляшторный С. Г. Кипчаки, команы, половцы // Дешт-и Кип­чак и Золотая Орда в становлении культуры евразийских народов. М., 2003.

Кляшторный-Савинов, 2005 —Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи древней Евразии. СПб., 2005.

Кляшторный-Султанов, 2000 — Кляшторный С. Т., Султанов Т.Н. Государства и народы Евразийских степей. Древность и Средневековье. СПб., 2000.

Ковалевский, 1956 — Ковалевский А.П. Книга Ахмеда ибн Фадлана о его путеше­ствии на Волгу в 921-922 гг. Харьков, 1956.

Крюков, 1983 — Крюков В.Р. Сообщения анонимного автора «Ахбар аз-заман» («Мухтасар ал-аджаиб») о народах Европы // Древнейшие государства на тер­ритории СССР. Материалы и исследования. 1981 г. М., 1983.

Кузнецов, 1906 — Кузнецов СК. Погребальные маски, их употребление и значе­ние // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Император­ском Казанском университете. Т. XXII. Вып. 2. Казань, 1906.

Кычанов, 1966 — Кычанов Е. И. Чжурчжэни в XI в. // Сибирский археологический сборник. Вып. 2. Новосибирск. 1966.
______
144
Ле Гофф. 2001 — Ле Гофф Ж. Людовик IX Святой / Пер. с франц. В.И.Матузовой, преднел. М.И.Парамоновой, коммент. Д.Е.Харнтоновича. М., 2001.

Манас. 1960 — Манас. Эпизоды из киргизского народного эпоса. М., 1960.

Манас. 1990 — Манас. Киргизский героический эпос. Кн. 3. М.. 1990.

Материалы. 1984 — Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху / Введ., пер. и коммент. В.С. Таскина. М., 1984.

Матюшко. 2008 — Захоронение бальзамированного воина X11I-XIV веков на лево­бережье Иртека // Степи Европы в эпоху Средневековья. Т. 6. Золотоордып-ское время. Донецк, 2008.

Нестеров, 1990 — Нестеров СП. Конь в культах тюркоязычных племен Цен­тральной Азии в эпоху Средневековья, Новосибирск, 1990.

Никита Хониат — Никита Хониат. История со времени царствования Иоанна Комнина (1186-1206) / Пер. с грсч. Н.В.Чсльцова. Т. 2. Рязань, 2003.

Никитина, 1982 — Никитина М.И. Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом. М., 1982.

Ольховский-Евдокимов, 1994 — Ольховский B.C.. Евдокимов Г.Л. Скифские из­ваяния VII- III вв. до н.э. М., 1994.

Отрощенко-Рассамакш, 1986 — Отрощенко В.В.. Рассамакш Ю.Я. Половецький комплекс Чингульського кургану// Археологтя. Вип. 53. КиТв, 1986.

Парусимов, 2007 — Парусимов И.Н. Воинские позднекочевнические погребения с левобережья и дельты Дона // Средневековые древности Дона: Материалы и исследования по археологии Дона. Вып. II. Москва-Иерусалим. 2007.

Патерик, 1980 — Киево-Печерский патерик // ПЛДР. XII век. М., 1980.

Плетнева, 1958 — Плетнева СА. Печенеги, торки, половцы в южнорусских сте­пях//МИА. № 62. М., 1958.

Плетнева, 1974 — Плетнева СА. Половецкие каменные изваяния // САИ. Вып. Е4-2. 1974.

Повесть. 1981 — Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра // ПЛДР. XIII век. М.. 1981.

Позднеев. 1993 — Позднеев A.M. Очерки быта буддийских монастырей и буддий­ского духовенства в Монголии в связи с отношениями сего последнего к наро­ду. Изд. репринтное. Элиста, 1993.

Почагина, 1986 — Почагина О.В. Похоронная обрядность и связанные с ней веро­вания горных народов Северного Лусона // Мифы, культы, обряды народов за­рубежной Азии. М., 1986.

Райан, 2006 — Райан В.Ф. Баня в полночь. М., 2006.

Расовский, 1929 — Расоеский Д.А. К вопросу о происхождении Codex Cumanicus. Сборник статей по археологии и византиноведению, издаваемый институтом им. Н.П.Кондакова. Seminarium Kondakovianum. Прага, 1929. Т. III.

Семейная. 1980 — Семейная обрядность народов Сибири: Опыт сравнительного изучения. М., 1980.

Словарь, 1987 — Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. I. (XI — первая половина XIV в.). М., 1987.

Смирнов, 1997 — Смирнов Ю.А. Лабиринт: Морфология преднамеренного погре­бения. Исследование, тексты, словарь. М., 1997.

Успенский. 1982 — Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славян­ских древностей: Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского. М., 1982.
______
145
Успенский, 2001 — Успенский Ф.И. История Византийской империи: Отдел VI. Комнины; Отдел VII. Расчленение империи: Отдел VIII. Ласкари и Палеологи. Восточный вопрос. М., 1997.

Федорова, 1995 — Федорова И.К. О происхождении портретной скульптуры в Полинезии (на материалах погребальной практики островитян) II Сб. МАЭ. Т. XLVI. 1995.

Федоров-Давыдов, 1966 — Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966.

Юрченко, 2002 — Юрченко А.Г. Империя и космос: реальная и фантастическая история походов Чингиз-хана по материалам францисканской миссии 1245 г, СПб., 2002.

Юрченко, 2008 —Юрченко А.Г. Тайные монгольские погребения (по материалам францисканской миссии 1245 года) // Степи Европы в эпоху Средневековья. Т. 6. Золотоордынскос время. Сб. науч. работ. Донецк, 2008.

Golden, 1998 — Golden Р.В. Religion among the Qipcaqs of Medieval Eurasia II Cen­tral Asiatic Journal, 1998, 42 (2). Русский пер.: Голден П.Б. Религия кыпчаков средневековой Евразии // Степи Европы в эпоху Средневековья. Т. 6. Золото­ордынскос время. Сб. науч. работ. Донецк, 2008.

Kljashtomyj, 1997 — Kljashtornyj S.G. The Polovcian Problem: the Central Asian As­pect (I). Historical and Linguistic Interaction between Inner-Asia and Europe II Pro­ceedings of the 39lh Permanent International Altaistic Conference (PIAC). Szeged, Hungary, June 16-21, 1996. Szeged, 1997.

Kljashtornyj, 2005 — Kljashtornyj S.G. The Polovcian Problem (II): Qipcaqs, Comans, and Polovcians II Acta Orientalia Hungaricae. Vol. 58 (2005). № 3. Budapest.

HT — Hystoria Tartarorum. Христианский мир и «Великая Монгольская империя». Материалы францисканской миссии 1245 года. «История Тартар» брата Ц. де Бридиа / Критический текст, пер. с латыни С.В.Аксенова и А.Г.Юрченко. Экспо­зиция, исследование и указатели А.Г.Юрченко. СПб., 2002.

LT — Liber Tartarorum. Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli I Ed. critica del tcsto latino a cura di E. Mencsto; trad, italiana a cura di M.C.Lungarotti e note di P.Daffina; introduzionc di L.Petech; studi storico-filologici di C.Leonardi, M.C.Lun­garotti. E. Mencsto. Spoleto, 1989.

Sinor, 1954 — Sinor D. Quclques passages relatifs aux Comans tires des chroniqucs francaises de l'epoque des croisades II Silver Jubilee Volume of the Kyoto University. Kyoto, 1954.

BB — Византийский временник
ЗООИД — Записки Одесского общества историк и древностей
МАЭ — Музей антропологии и этнографии
МИА — Материалы и исследования по археологии СССР
НАВ — Нижневолжский археологический вестник
ПЛДР — Памятники литературы Древней Руси
САИ — Свод археологических источников
СА — Советская археология
ТС — Тюркологический сборник


Другой перевод того же отрывка (Полоцка И.)
де Жуанвиль Жан, Жизнь Людовика Святого // Жан де Жуанвиль, Жоффруа де Виллардуэн, История Крестовых походов, М., Центрполиграф, 2008
Март 1251 — май 1252 года
Пока король Людовик был занят, укрепляя Кесарию, к нам присоединился Филипп де Туси. Король звал его кузеном, потому что он происходил от сестры короля Филиппа Французского, которая вышла замуж за императора Константинопольского. (Имеется в виду т. н. Латинская империя, существовавшая после захвата крестоносцами, времен 4-го Крестового похода Константинополя в 1204 году (до 1261 года, когда византийцы освободили свою столицу). — Ред.) Его величество на год взял его к себе на службу вместе с девятью его рыцарями. После этого он вернулся в Константинополь, откуда прибыл.
Он рассказал королю, что император Константинополя и вельможи в этом городе заключили союз с людьми, известными как куманы,[17] дабы получить их поддержку против императора греков. (Имеется в виду Никейская империя, образовавшаяся на не оккупированной крестоносцами территории Восточной Римской (Византийской) империи в Малой Азии. — Ред.) Чтобы увериться в преданности обеих сторон, император Константинополя и его вельможи, надрезав руки, слили свою кровь в большой серебряный кубок. Вождь куманов и его приближенные сделали то же самое, смешав свою кровь с кровью наших людей. После того как в кубок были добавлены вода и вино, каждая из сторон отпила из кубка, доказав тем самым, что они стали кровными братьями. Собаку, которая бегала между нашими людьми и куманами, те зарезали и разрубили на куски, поклявшись, что, кто бы ни изменил союзу, он будет разрублен на куски, как этот пес.
Также Филипп де Туси рассказал нам о самом удивительном действе, свидетелем которого он был в лагере куманов. Там скончался знаменитый воин. Для него выкопали могилу, очень глубокую и широкую. В нее поместили самого воина в богатом одеянии, сидящего на троне; туда же живьем опустили его любимого коня и лучшего оруженосца. Перед тем как оруженосец был опущен в могилу, он попрощался с вождем куманов и его приближенными. Каждый из них вручал ему большое количество золота и серебра, говоря при этом: «Когда я приду в другой мир, ты вернешь мне то, что я сейчас вверяю твоему попечению». — «Что я и сделаю с великой радостью», — отвечал оруженосец.
Затем великий вождь куманов вручил оруженосцу послание к первому из их королей, в котором говорилось, что этот достойный человек прожил хорошую жизнь, преданно служил своему хозяину и заслуживает достойного вознаграждения. После этого оруженосец был опущен в могилу вместе со своим хозяином и живым конем. Отверстие могилы было закрыто плотно подогнанными досками, положенными поперек нее, а все воины армии стали заваливать ее землей и камнями, так что еще до прихода вечера они возвели над гробницей большой курган в память тех, кто под ним погребен.

@темы: половцы, Гугуев Ю. К.

---

...готовит просвещенья дух

www.snob.ru/selected/entry/19973

Но как мило все смущаются в обсуждении... (разумеется, кроме непробиваемой М. Г.).
Что ещё "понравилось" в статье - о самих методах и собственно научной проблематике ничего не говорится, из исследователей упомянуты только двое - Ортерер и Атцмон; и то, похоже, лишь по той причине, что автор статьи удосужился задать им пару вопросов.

www.familytreedna.com/pdf/43026_Doron.pdf

@темы: разное

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

К (возможной) предистории Штумпенхаузианы -

Евграф Петрович Савельев, прошу любить и жаловать!

Основной труд его - «Древняя история казачества. Историческое исследование. В VI выпусках.» (Новочеркасск, 1913—1918 гг.) - это, поистине, неистощимый пир духа и умягчающий елей для сердца, истомлённого аутентичными источниками.

Ознакомиться можно на сайте, специально посвящённом жизни и творчеству Евграфа Петровича
Ниже приведённые цитаты отсюда (иллюстрации доставляют отдельно). И такого там ещё много!
""...
Видя такой оборот дела, папы обратились за помощью к новому могущественному повелителю почти всей Азии – Чингисхану 125 (ссылка - Завоевание России монголами. Ф. Сурин (Масальский). 1904 г. Русский вестник № 12.). Никто более не годился для разгрома как палестинских мусульман, так и православных восточных христиан, греков, русских и болгар, громивших латинскую Византию, как только этот страшный завоеватель, слава о котором гремела по всей Азии. Одновременно с этим, для верности и усиления удара, папы стали вооружать на русских шведского правителя престола Биргера, тевтонов, меченосцев и Литву. Папою и французским королем Людовиком Святым были отправлены к Чингисхану тысяча посланцев, дипломатических агентов, инструкторов и инженеров, а также лучшие из европейских полководцев, в особенности из тамплиеров (рыцарский орден).
...
Для прикрытия папского участия в этом предприятии и в угоду азиатам, главные официальные роли и места даны были лучшим туземным полководцам и родственникам Чингисхана, а почти 3/4 второстепенных предводителей и чиновников состояли преимущественно из азиатских сектантов христиан и католиков.
...
Тимучин, провозглашенный впоследствии кидянскими князьями на народном сейме 1211 г. Чингисханом, был сын Есукая богатыря, одного из японских принцев из рода Киотов Борджигенов, изгнанного в половине XII в. братьями со своими приверженцами на материк 127 (ссылка - История Японии. Япония, ее история, правительство и внутреннее устройство. В. Диксон, СПб. 1871 г., стр. 89 и 90. Генеалогия татарских ханов. Абул-Гази. " Библ. вост. историков", т. III, 1854 г.).
...
Наши историки Бестужев-Рюмин и В. Васильев допускают, что сам Чингис, именуемый в татарских хрониках "Буроглазым", не был монголом и не говорил по-монгольски. Имена: Тимучин, Чингис, Угедей, Мухори, Джани или Чани и др. не монгольского происхождения. Быть может, имена эти такие же псевдонимы, какие были в обычае у средневековых рыцарей, папских агентов и у наших казаков.
...
Татарам была дана папистами военная организация, подобная древнеримской. Войска были разделены на легионы, имевшие каждый свой номер. Многие монголо-татарские народы до сих пор, как, например, киргизы, калмыки и др., сохранили родовые имена, происшедшие от цифры, данной тому легиону, в состав которого они входили во время Чингисхана.
...
Жан Жуанвиль, один из правдивейших французских историков того времени (1224—1238), принимавший участие в пятом крестовом походе Людовика IX, откровенно говорит, что сам Магну-хан в присутствии французского посланника говорил одному русскому князю: «…если Русь взбунтуется, то мы пошлем за французским королем, чтобы стереть вас с лица земли». Эта угроза побудила многих русских князей отдаться во власть татарам» (50, 158).
50. Савельев Е.П. Древняя история казачества. М., 2004. (ссылка - Живописная История древней и новой России. А. Рамбо. Москва, 1898 г., стр. 127.)""

Да, к вопросу об Альфреде. Тевтонский орден, согласно мысли Савельева, был "замаскированным папским войском", стратегически размещённым в польских землях. Но выступление этого войска сорвал иуда-император Фридрих - вместо положенных ему по общему замыслу действий он отправился со своими войсками в Италию, внезапно, против папы. За что и был отлучён.

И ещё - очень возможно, что фигуру Штумпенхаузена можно отдалённо провидеть ещё в "Истории государства Российского", где есть фраза: ""При дворе сына Батыева, Сартака, жил один из славных Рыцарей Храма и пользовался доверенностию Моголов, часто рассказывая им о европейских обычаях и силе тамошних Государей."" (Н.М. Карамзин, "История государства Российского", Том 4. От Великого князя Ярослава II до Великого князя Дмитрия Константиновича; Глава I. Великий князь Ярослав II Всеволодович. 1238-1247 г.; почти в самом конце главы).
[UPD] Кого, собственно, имел в виду Николай Михайлович? Специально свой источник в примечаниях он не отмечает, но, судя по всему (см. примечания 70, 71 на стр. 32-й собственно "Примечаний", примерно в середине документа), следует за отчётом Рубрука. По словам же последнего, Сартака с "европейскими обычаями и силой тамошних государей" знакомил Бодуэн де Эно, посланник Латинской империи. Но он при дворе Сартака не жил, а побывал проездом. Ещё более странно упоминание Карамзиным в этой связи тамплиеров. Почекаев считает, что Карамзин называл "одним из Рыцарей Храма" именно Бодуэна. При этом праобразом Штумпенхаузена сам Почекаев предположительно называет безымянного англичанина на монгольской службе, упомянутого "в письме Ивона из Нарбонны архиепископу Бордо, которое вошло в хронику Матфея Парижского".
Мне же представляется, что "литературная генеалогия" А.ф.Ш. может быть вот какой. Известия у Рубрука о Бодуэне де Эно -> (?) неназванный "Рыцарь Храма" у Карамзина -> романы Югова (конец 1940-х) -> сентенция в «Истории русского масонства» Б. Башилова (1950-е) -> далее везде.
Я не исключаю, что труды Савельева тоже могли попасть на глаза Югову и сыграть некоторую роль в "создании образа", но и не настаиваю на этом - слишком уж густопсовой была концепция Евграфа Петровича, даже для самых дремучих сталинских времён.

@темы: разное, Штумпенхаузен

---

Узелац А. - константинопольские "латиняне" как предшественники Рубрука

bikz.org/doc/JPEG/V%20nauchniye%20chteniya.pdf
Узелац А. Крым, Латинскaя империя и Улус джучи (Золотая орда) в середине XIII века // V научные чтения памяти У. Боданинского (доклады и тезисы международной научной конференции, Бахчисарай, 23-27 октября 2013 г.) Симферополь, 2013 (стр. 70-71).

читать

vizantia.info/docs/75.htm
Карпов С. П. Период децентрализации империи (1204–1261). Поздневизантийский период (XIII — сер. XV в.) Исторический очерк. // Православная энциклопедия. Т. VIII. М., 2004. С. 156–158.
"""...
За счет рациональной организации собственных поместий, приносящих большие доходы, строительства нового флота и реформы войска никейский имп. Иоанн III Дука Ватац сосредоточил немалые ресурсы и перешел к решительному наступлению на владения крестоносцев, опираясь и на союз с герм. имп. Фридрихом II Штауфеном. Эпир уступил Никее ряд своих владений и признал ее суверенитет. Болгария попала в зависимость от монголо-татар. В 1259 г. никейские войска в битве при Пелагонии наголову разгромили морейского кн. Гийома II Виллардуэна и его эпирских союзников. Арта была взята никейскими войсками. Латинская империя переживала тяжелый экономический кризис. Единственным препятствием на пути к К-полю был венецианский флот. Никейский император Михаил VIII Палеолог в марте 1261 г. заключил союзный договор с соперниками венецианцев — генуэзцами, пообещав им права на беспошлинную торговлю в Чёрном м. и во всех своих владениях в обмен на помощь флотом. Она не понадобилась: никейские войска вошли в К-поль без боя в ночь на 25 июля 1261 г. Латинская империя пала. Ее последний имп. Балдуин II и лат. патриарх со своим клиром бежали на Запад. ""

Балдуин II, похоже, вообще был неразборчив в связях и всё своё правление с упорством отчаяния искал сюзников везде, где можно и где нельзя: ""...
Права Б. на престол были подкреплены его женитьбой на дочери Иоанна де Бриенна, Марии. В 1236-1239 гг. Б. предпринял поездку в Зап. Европу с целью получить помощь для крестоносцев; вернулся в К-поль через Венгрию во главе крупного наемного войска, к-рое, однако, почти не было использовано. После возвращения, поскольку Иоанн де Бриенн к этому времени уже умер, Б. был коронован (1240) и получил в наследство только К-поль с окрестностями. Основным направлением политики Б. стал безуспешный поиск средств и союзников: попытка Б. заключить договор с иконийским султаном Кейхозревом II против Никейской империи была неудачна, турки нуждались в союзе с греками из-за опасности монг. вторжения в М. Азию. Вскоре Б. вновь отправился в Европу, где на Лионском Соборе 1245 г. занимал место по правую руку от римского папы как законный наследник имп. Константина Великого. Б. не смог добиться поддержки франц. кор. Людовика IX Святого, хотя и сопровождал его во время крестового похода в Тунис. Из-за недостатка средств и военных ресурсов не удалось предотвратить падение Латинской империи и переход К-поля в руки Палеологов. Б. покинул К-поль 25 июля 1261 г. на венецианском корабле, после того как в город ворвался византийско-тур. отряд Алексея Стратигопула. Конец жизни Б. провел в Европе, где продолжал искать средства для восстановления своего гос-ва. В 1267 г. по соглашению с сицилийским кор. Карлом I Анжуйским он передал ему права сюзерена на княжество Ахайю в обмен на обещание организовать поход на К-поль, однако в 70-х гг. XIII в. эти планы были разрушены унионистской политикой визант. имп. Михаила VIII Палеолога.
_______________
Лит.: Longnon J. L'Empire latin de Constantinople et la principauté de Morée. P., 1949. P. 178-186; Geanakoplos D. J. Emperor Michael Palaeologos and the West, 1258-1282. Camb., 1959. P. 193-200; Успенский Ф. И. История Византийской империи. М., 19972. T. 3. C. 379-384, 492-493.""
(Православная энциклопедия)

см. также
www.academia.edu/2941513/_61_2012_45-65._Baldwi...
Балдуин од Еноа и "номадска дипломатија" Латинског царства, Историјски часопис 61/2012, 45-65. [Baldwin of Hainaut and "the Nomadic Diplomacy" of the Latin Empire]
Aleksandar Uzelac

Charles Verlinden
Boudewijn van Henegouwen, een onbekende reiziger door Azië uit de dertiende eeuw.
Magazine: Tijdschrift voor Geschiedenis [Groningen, P. Noordhoff, Volume: 65, 1952, Pp: 122-129]

Jean Richard
A propos de la mission de Baudouin de Hainaut: l'empire latin de Constantinople et les Mongols
De Boccard, 1992 - Всего страниц: 7

Благородному дону рыцарю не повезло (или повезло?) с именем. Какими только буквосочетаниями его ни передают. Baldewinus de Hannonia (Рубрук), Boudewijn van Henegouwen (Verlinden), Baudouin de Hainaut (Richard), Baldouin d'Hainault (Vásáry), Балдуин од Еноа/Бодуэн де Эно (Узелац), Балдуин (де) Гэно (А. И. Малеин при переводе Карпини, А. В. Майоров), Бодуэн Гэно (Почекаев). Почти никто не повторяет предшественников, так-то!

@темы: половцы, Пётр царевич Ордынский

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Нѧ!

Рюриковичи мы...

Автор - некая Joanna Krótka, польский иллюстратор из Кракова

А дело-то давнее - на Девианте картинка вывешена в октябре 2009-го.
Вот эта ещё хороша, хех

@темы: разное, искусство, хеталия

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Шаменков о костюме конца 17 в ("венгерское платье" в армии) на academia.edu

www.milhist.info/2012/07/01/shamenkov/
Шаменков С.И. Венгерское платье пехотных полков армии Петра Великого
01.07.2012
Заново проанализировав и критически рассмотрев известные вещественные и письменные источники, автор статьи обосновывает и предлагает свой вариант реконструкции “венгерского” платья – обмундирования русской пехоты рубежа XVII-XVIII веков, в котором солдаты царя Петра Алексеевича вступили в Великую Северную войну.
["Устав Вейде" = "венгерское платье";
""московит в галстухе"" = Мюсхер М., портрет А. Д. Меншикова, 1697, частное собрание;
бостроги;
нижняя рубаха с мережкой из "нарвских трофеев"]

www.academia.edu/4493493/_._._._1699-1703._._Sh...
Шаменков С.И. К вопросу о сортах и цвете сукон в костюме украинского казачества (конец XVI—XVII вв.) (Shamenkov S.I. On the varieties and colors to suit cloths Ukrainian Cossacks (end of XVI-XVII centuries))
[Особенно Ван Бест, изображение посольства 1631 г
см. здесь (Sybrand van Beest. Приезд Московского Посольства в Гаагу, 4 ноября 1631)
Sybrand van Beest (1610 - 1674 ); "Het gezantschap van de Tsaar van Moscovië op weg naar de Statenvergadering in Den Haag, 4 november 1631"
www.geheugenvannederland.nl/?/indonesie_onafhan...(beest)/
””В сем году посыланы к статам Голландским в послах Григорий Олябьев и дьяк Григорий Ларионов просить противу Польши вспоможения...”” (Н.Н. Бантыш-Каменский, Обзор внешних сношений России... Ч 1 (Австрия, Англия, Венгрия, Голландия, Дания, Испания), 1894, стр. 178)]

www.academia.edu/4514449/_._._XVI-XVII_._Shamen...
Шаменков С.И. К вопросу о сортах и цвете сукон в костюме украинского казачества (конец XVI—XVII вв.) (Shamenkov S.I. On the varieties and colors to suit cloths Ukrainian Cossacks (end of XVI-XVII centuries))
[рисунок Р. Савари "Холопы в кафтанах"]

independent.academia.edu/milhistinfo
Милхист на academia.edu

@темы: academia.edu, русские послы, Шаменков С. И.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Шпилёв А. Г. на academia.edu и Енуков

independent.academia.edu/%D0%90%D0%BD%D0%B4%D1%...

читать

Шпилев А.Г. Древнерусский перстень с символическим христианским сюжетом из х.Духовец Курской области России

Шпилев А.Г. Украшения роменского времени (2-я половина VIII – конец X вв.) из Курской области Shpilev A.G. Adomments of Romny Time from Kursk Region Russia (2 half of 8th – late 10th cc.)

Шпилев А.Г. Этнографические параллели к костюму танцующей девушки на браслетах XII в. из ГИМ

Шпилев А.Г. Денежно-вещевой клад 1-й трети XVIII в. из д. Тураевки Курской области

Шпилев А.Г. О соотнесении "Страны славян" Ибн Русте с Северской землей 2-й трети IX в.

Зорин А.В., Шпилев А.Г. Перед Русью (Восточная Европа в IX столетии: опыт реконструкции)

Шпилев А.Г. Сообщения полицейских управлений о внешнем виде и повседневной одежде жителей Курской губернии в 40-х гг. XIX в. (о расширении источниковедческой базы южнорусской этнографии)

Шпилев А.Г. О датировке погребений Моисеевского грунтового могильника (Курская обл., Россия)

Шпилев А.Г. Новые находки предметов круга "скандинавских древностей" из Курской области

Шпилев А.Г. Украшения круга "скандинавских древностей" из Курской области

Шпилев А.Г. О многовариативности использования височных колец в древнерусское время (по материалам Курской области)

Шпилев А.Г. Височные кольца Курского края (2-я половина VIII в. – 1-я половина XIII в.)

Шпилев А.Г. Об эволюции южносеверянского головного убора с очельем и венчиком (конец X – XI вв.)more

Шпилев А.Г. Дичневский клад - комплекс женских украшений русско-ордынского порубежья 2-й половины XIV в. из Курской области (Россия)

[Ибн Хордадбех - "...из Джурджана в Багдад"]

mirknig.com/knigi/history/1181605111-slavyane-d...
т-же - Енуков, Посемье ?
old-kursk.ru/book/enukov/rurik004.html

old-kursk.ru/book/enukov/rurik018.html
лакуна в серебряных кладах

@темы: археология, academia.edu, Цукерман К., Шпилев А. Г.

---

njet_molotoff психозмультфильм

Боян, канешна, но я так смеялсо, что аж взмок весь
www.freedomcry.ru/flash/njet_molotoff

Особенно хороши Хирмутулитус и Пухеппулитус. Примерно так я их себе и представлял


[UPD] Ууу, как всё запущено... Ну, тогда здесь (сцуко, печатный текст почти не различить...)
my.mail.ru/mail/oleg_zenitov/video/35/2085.html

А вот, вроде, жежешечка аффтара.
freedomcry.livejournal.com

@темы: :[|||]:, разное

---

Таквотаношто!

То-то не оставляло меня смутное чувсто, что кого-то мне этот тип явственно напоминает...

А вырос-то как! А возмужал!

В принципе, всё как-то сходится и укладывается в версию. Судя по всему - из эмигрантов первой волны. Отсюда и место первоначального обнаружения (куда их только не забрасывало), и фамилия с пафосным окончанием "-ский", и черкеска с чужого плеча (газыри, разумеется, проиграны на тараканьих бегах в Стамбуле ). А что он там заливал мосье Антуану про далёкую планету с баобабами - это, должно быть, наполовину обычный эмигрантский фольклор, а на другую половину - языковой барьер
Вырос, возмужал, поседел, приоделся (кстате, и шарфег детектед).

Странно - гугл пытается меня убедить, что никому пока это сходство в глаза не бросилось...

@темы: ФШ, разное

---

О красоте

В городе Орске живут орчане и орчанки.
Так этого мало.

Ну, не первое - и то ладно

@темы: разное

---

Дорогое Мироздание!

На МК - просто подарочный набор какой-то.

mirknig.com/knigi/history/1181664768-us-rossiya...
www.hist.msu.ru/Departments/RusHis19/milov/3/Ru...
Русь, Россия. Средневековье и Новое время. Вып. 3. (ред. Янин В.Л. и др.) Москва 2013
Формат: PDF
Страниц: 555
Предлагаемые статьи сборника посвящены различным проблемам средневековой истории России: история древнерусского права, политическая история Древней Руси; вопросы церковной истории Древней Руси; повседневность Древней Руси; источниковедение истории Древней Руси; торговля в XVII-XVIII вв. и др.
[Содержание (можно быстро глянуть п второй ссылке) такое, что глаза разбегаются (и тематически, и хронологически, и по авторам); к сожалению, часть статей - лишь в тезисах]

mirknig.com/knigi/history/1181664717-vooruzheni...
Бобров Л.А., Худяков Ю.С. Вооружение и тактика кочевников Центральной Азии и Южной Сибири в эпоху позднего Средневековья и раннего Нового времени (XV - первая половина XVIII в.).
Филологический факультет СПбГУ 2008
Страниц: 782
Формат: PDF
[Лёня, при всех недочётах, у него случающихся - молодец! С этой книжкой - молодец без всяких натяжек, поскольку ликвидировал белое пятно отечественного оружиеведения. Ю.С. - в некотором роде мой учитель, так что ни хвалить, ни тем более критиковать не буду. Как всегда у Лёни, масса материала. При этом, что приятно, начинает "с яиц" - с монголов и Юань. Только заглянув в книжку, я уже кое-что вынес - например, про странные монгольские топоры с черешковым креплением (самому-то мне два и два сложить было трудно ).]

mirknig.com/knigi/history/1181664772-voennoe-de...
Горбунов В.В. Военное дело населения Алтая в III-ХIV вв. Часть 2. Наступательное вооружение (оружие)
Издательство:
Барнаул. Издательство Алтайского университета 2006
Формат: pdf

mirknig.com/2013/12/31/voennoe-delo-naseleniya-...
Горбунов В.В. Военное дело населения Алтая в III-ХIV вв. Часть 1 Оборонительное вооружение (доспех)
Барнаул. Издательство Алтайского университета 2003
Страниц: 176
Формат: PDF
[Вадим тоже молодец; а вот второй части у меня не было.]


В общем, спасибо тебе, дорогое Мироздание! И тем, кто выложил - да не оскудеет их рука и да не опустеют их книжные полки.

@темы: книги

---

Курбатов, лапти и новгородская революция

www.perunica.ru/etnos/5628-k-istorii-laptya-na-...
Редичев С. «Наука и жизнь» № 3, 2007 г.
К истории лаптя на Руси

читать

В начале XX века Россию еще нередко называли страной «лапотной», вкладывая в это понятие оттенок примитива и отсталости. Лапти, ставшие своего рода символом, вошедшим во множество пословиц и поговорок, традиционно считали обувью беднейшей части населения. И неслучайно. Вся русская деревня, за исключением Сибири и казачьих районов, круглый год ходила в лаптях. Казалось бы, что сложного несёт в себе тема история лаптя? А между тем даже точное время появления лаптей в жизни наших далеких предков неизвестно по сей день.
Принято считать, что лапти – один из самых древних видов обуви. Во всяком случае, костяные кочедыки – крючки для плетения лаптей – археологи находят даже на неолитических стоянках. Не дает ли это основание предполагать, что уже в каменном веке люди, возможно, плели обувь из растительных волокон?
Широкое распространение плетеной обуви породило невероятное разнообразие ее сортов и фасонов, зависящих, прежде всего, от сырья, использованного в работе. А плели лапти из коры и подкорья многих лиственных деревьев: липы, березы, вяза, дуба, ракиты и т.д. В зависимости от материала и плетеная обувь называлась по-разному: берестяники, вязовики, дубовики, ракитники … Самыми прочными и мягкими в этом ряду считались лыковые лапти, изготовленные из липового лыка, а самыми плохими – ивовые коверзни и мочалыжники, которые делали из мочала.
Нередко лапти именовали по числу лыковых полос, использованных в плетении: пятерик, шестерик, семерик. В семь лык обычно плели зимние лапти, хотя бывали экземпляры, где количество лык доходило до двенадцати. Для прочности, тепла и красоты лапти проплетали вторично, для чего, как правило, в ход шли пеньковые веревки. С этой же целью иногда пришивали кожаную подметку (подковырку). Для праздничного выхода предназначались писаные вязовые лапти из тонкого лыка с черными шерстяными (а не пеньковыми) оборами (то есть тесьмой, закрепляющей на ногах лапти) или вязовые красноватые семерики. Для осенних и весенних работ во дворе более удобными считали высокие плетеные ступни, вовсе не имевшие обор.
Обувь плели не только из древесной коры, в дело шли и тонкие корни, а потому и сплетенные из них лапти прозывались коренниками. Модели, изготавливаемые из полосок ткани и суконных покромок, называли плетешками. Лапти делали и из пеньковой веревки – курпы, или крутцы, и даже из конского волоса – волосянники. Такую обувь чаще носили дома или ходили в ней в жаркую погоду.
Техника плетения лаптей была тоже очень разнообразной. К примеру, великорусские лапти, в отличие от белорусских и украинских, имели косое плетение – «косую решетку», тогда как в западных районах бытовал более консервативный тип – прямое плетение, или «прямая решетка». Если на Украине и в Белоруссии лапти начинали плести с носка, то русские крестьяне делали заплетку с задника. Так что о месте появления той или иной плетеной обуви можно судить по форме и материалу, из которого она изготовлена. Например, для московских моделей, плетенных из лыка, характерны высокие борта и округлые головки (то есть носки). Северный, или новгородский, тип чаще делали из бересты с треугольными носками и сравнительно низкими бортами. Мордовские лапти, распространенные в Нижегородской и Пензенской губерниях, плели из вязового лыка. Головки этих моделей имели обычно трапециевидную форму.
Редко кто в крестьянской среде не умел плести лапти. Сохранилось описание этого промысла в Симбирской губернии, где лыкодеры отправлялись в лес целыми артелями. За десятину липового леса, арендованного у помещика, они платили до ста рублей. Снимали лыко специальным деревянным пырком, оставляя совершенно голый ствол. Лучшим считалось лыко, добытое весной, когда на липе начинали распускаться первые листочки, поэтому чаще всего такая операция губила дерево (отсюда, видимо, и известное выражение «ободрать как липку»).
Тщательно снятые лыки затем завязывали по сотням в пучки и хранили в сенях или на чердаке. Перед плетением лаптей лыко в течение суток обязательно отмачивали в теплой воде. Затем кору соскабливали, оставляя луб. Из воза лык – от 40 до 60 пучков по 50 трубочек в каждом – получалось приблизительно 300 пар лаптей. О скорости плетения лаптей различные источники говорят по-разному: от двух до десяти пар в день.
Для плетения лаптя нужна была деревянная колодка и, как уже говорилось, костяной или железный крючок – кочедык. Особого навыка требовало плетение запятника, где сводились все лыки. Связать петли старались так, чтобы после продержки обор, они не кривили лаптя и не трудили ноги на одну сторону. Есть легенда, что сам Петр I учился плести лапти и что сплетенный им образец хранился среди его вещей в Эрмитаже еще в начале прошлого (XX) столетия.
Сапоги, отличавшиеся от лаптей удобством, красотой и прочностью, для большинства крепостных крестьян были недоступны. Вот и обходились лаптями. О недолговечности плетеной обуви свидетельствует поговорка: «В дорогу идти, пятеры лапти сплести». Зимой мужик носил одни лапти не более десяти дней, а летом в рабочую пору стаптывал их в четыре дня.
Жизнь крестьян-лапотников описана многими русскими классиками. В рассказе «Хорь и Калиныч» И.С. Тургенев противопоставляет орловскому мужику калужского оброчного крестьянина: «Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело, торгует маслом и дегтем и по праздникам ходит в сапогах».
Как видим, даже для зажиточного крестьянина сапоги оставались роскошью, их надевали лишь по праздникам. Своеобразный знаковый смысл кожаной обуви для крестьянина подчеркивает и другой наш писатель, Д.Н. Мамин-Сибиряк: «Сапоги для мужика самый соблазнительный предмет… Никакая другая часть мужицкого костюма не пользуется такой симпатией, как именно сапог». А между тем кожаная обувь ценилась не дешево. В 1838 году на Нижегородской ярмарке пару хороших лыковых лаптей можно было купить за три копейки, тогда как самые грубые крестьянские сапоги стоили в ту пору не менее пяти-шести рублей. Для крестьянина-земледельца это большие деньги, чтобы собрать их, нужно было продать четверть ржи, а в иных местах и более (одна четверть равнялась почти 210 литрам сыпучих веществ).
Еще во время Гражданской войны (1918-1920) в лаптях ходила бoльшая часть Красной армии. Их заготовкой занималась чрезвычайная комиссия (ЧЕКВАЛАП), снабжавшая солдат валяной обувью и лаптями.
В письменных источниках слово «лапоть», а точнее, производное от него – «лапотник» впервые встречается в «Повести временных лет» (в Лаврентьевской летописи): «В лето 6493 (985 год.), иде Володимеръ на Болгары съ Добрынею съ уемъ своимъ въ ладьях, а Торки берегомъ приведе на конихъ, и победи Болгары. Рече Добрыня Володимеру: съглядахъ колодникъ оже вси въ сапозехъ, сим дани нам не даяти, поидем искать лапотников. И сотвори Володимеръ с Болгары миръ …» В другом письменном источнике эпохи Древней Руси, «Слове Даниила Заточника», термин «лыченица» как название вида плетеной обуви противопоставляется сапогу: «Лучше бы ми нога своя видети в лыченицы в дому твоемъ, нежели в червлене сапозе в боярском дворе».
Историки, однако, знают, что названия вещей, известных по письменным источникам, не всегда совпадают с теми предметами, которые соответствуют этим терминам сегодня. К примеру, «сарафаном» в XVI веке называли верхнюю мужскую одежду в виде кафтана, а «ширинкой» именовали богато вышитый шейный платок.
Интересную статью по истории лаптя опубликовал современный петербургский археолог А.В. Курбатов, который предлагает рассматривать историю лаптя не с точки зрения филолога, а с позиций историка материальной культуры. Ссылаясь на накопленные за последнее время археологические материалы и расширившуюся лингвистическую базу, он пересматривает выводы, высказанные финским исследователем прошлого века И.С. Вахросом в очень интересной монографии «Наименование обуви в русском языке».
К истории лаптя на Руси
В частности, Курбатов пытается доказать, что плетеная обувь начала распространяться в России не ранее XVI века. Более того, мнение об изначальном преобладании лаптей среди сельских жителей он относит к мифологизации истории, как, впрочем, и социальное объяснение этого явления следствием чрезвычайной бедности крестьянства. Эти представления сложились, по мнению автора статьи, в среде образованной части российского общества лишь в XVIII веке.
И действительно, в опубликованных материалах, посвященных широкомасштабным археологическим исследованиям в Новгороде, Старой Ладоге, Полоцке и других русских городах, где был зафиксирован культурный слой, синхронный «Повести временных лет», не обнаружено следов плетеной обуви. А как же найденные при раскопках костяные кочедыки? Они могли, по мнению автора статьи, использоваться для иных целей – для плетения берестяных коробов или рыболовных сетей. В городских слоях, подчеркивает исследователь, лапти появляются не ранее рубежа XV-XVI веков.
Следующий довод автора: изображения обутых в лапти нет ни на иконах, ни на фресках, ни в миниатюрах лицевого свода. Самая ранняя миниатюра, где показан обутый в лапти крестьянин,– сцена пахоты из «Жития Сергия Радонежского», но оно датируется началом XVI века. К этому же времени относятся сведения писцовых книг, где впервые упоминаются «лапотники», то есть ремесленники, занятые изготовлением лаптей на продажу. В трудах иностранных авторов, посещавших Россию, первое упоминание о лыковой обуви, относящееся к середине XVII столетия, А. Курбатов находит у некоего Николааса Витсена.
Нельзя не сказать и об оригинальной, на мой взгляд, трактовке, которую дает Курбатов раннесредневековым письменным источникам, где впервые речь идет о лаптях. Это, например, приведенный выше отрывок из «Повести временных лет», где Добрыня дает Владимиру совет «поискать лапотников». А.В. Курбатов объясняет его не бедностью лапотников, противопоставленных богатым пленникам-болгарам, обутым в сапоги, а видит в этом намек на кочевников. Ведь собирать дань с оседлых жителей (лапотников) легче, чем гоняться по степи за ордами кочующих племен (сапоги – обувь, наиболее приспособленная для верховой езды, активно использовалась кочевниками). В этом случае слово «лапотник», то есть обутый в «лапоть», упоминаемый Добрыней, возможно, означает какой-то особый вид низкой обуви, но не сплетенный из растительных волокон, а кожаный. Поэтому утверждение о бедности древних лапотников, которые в действительности ходили в кожаной обуви, по мнению Курбатова, беспочвенно.
Все сказанное еще и еще раз подтверждает сложность и неоднозначность оценки средневековой материальной культуры с позиций нашего времени. Повторяю: зачастую мы не знаем, что означают термины, встречающиеся в письменных источниках, а вместе с тем нам не известно назначение и название многих предметов, найденных при раскопках. Однако с изложенными археологом Курбатовым выводами, на мой взгляд, можно спорить, отстаивая ту точку зрения, что лапоть значительно более древнее изобретение человека.
Итак, единичные находки плетеной обуви при раскопках древнерусских городов археологи традиционно объясняют тем, что лапти – прежде всего, атрибут деревенской жизни, тогда как горожане предпочитали носить кожаную обувь, остатки которой в огромных количествах встречаются в культурном слое при раскопках. И тем не менее анализ нескольких археологических отчетов и публикаций, по-моему, не дает основания считать, что плетеной обуви не существовало ранее конца XV – начала XVI века. Почему? А дело в том, что публикации (и даже отчеты) далеко не всегда отражают весь спектр обнаруженного археологами массового материала. Вполне возможно, что в публикациях ничего не говорилось о плохо сохранившихся обрывках лаптей либо их представили как-то иначе.
Для однозначного ответа на вопрос, носили ли в России лапти ранее XV века, необходимо внимательно просмотреть описи находок, проверить датировку слоя и т.д. Ведь известно, что существуют публикации, оставшиеся незамеченными, в которых упоминаются остатки плетеной обуви из раннесредневековых напластований Лядинского могильника (Мордовия) и Вятических курганов (Подмосковье). Лапти обнаруживали и в домонгольских напластованиях Смоленска. Сведения об этом, возможно, удастся обнаружить и в других отчетах.
Если бы лапти действительно получили широкое распространение только в позднем Средневековье, то в XVI-XVII веках они встречались бы повсеместно. Однако в городах фрагменты плетеной обуви этого времени обнаруживаются при раскопках весьма редко, в то время как детали кожаной обуви исчисляются десятками тысяч.
Теперь об информативности, которую несет средневековый иллюстративный материал – иконы, фрески, миниатюры. Нельзя не учитывать, что ее сильно снижает условность изображений, далеких от реальной жизни. Да и длиннополые одежды часто скрывают ноги изображенных персонажей. Неслучайно историк А.В. Арциховский, изучивший более десяти тысяч миниатюр Лицевого свода и обобщивший результаты своих исследований в солидной монографии «Древнерусские миниатюры как исторический источник», вовсе не касается обуви.
Почему нет необходимой информации в письменных документах? Прежде всего, из-за скудости и отрывочности самих источников, в которых меньше всего внимания уделяется описанию костюма, тем более одежды простолюдина. Появление же на страницах писцовых книг XVI века упоминаний о ремесленниках, специально занимавшихся плетением обуви, отнюдь не исключает того факта, что лапти еще раньше плели сами крестьяне.
А.В. Курбатов словно не замечает упоминавшегося выше фрагмента из «Слова Даниила Заточника», где впервые встречается слово "лыченица ", противопоставленное «червленым сапозем». Никак не объясняется и летописное свидетельство 1205 года, где говорится о дани в виде лыка, взятой русскими князьями после победы над Литвой и Ятвягами. Комментарий Курбатова к отрывку из «Повести временных лет», где побежденные болгары представлены неуловимыми кочевниками, хотя и интересен, но тоже вызывает вопросы. Нельзя считать кочевой империей булгарское государство конца Х века, объединившее многие племена Среднего Поволжья. Здесь уже господствовали феодальные отношения, процветали огромные города – Болгар, Сувар, Биляр, богатевшие на транзитной торговле. К тому же поход на Болгар в 985 году был не первым (упоминание о первом походе относится к 977 году), поэтому Владимир уже имел представление о противнике и вряд ли нуждался в объяснениях Добрыни.
И наконец, по поводу заметок западноевропейских путешественников, побывавших в России. Они появляются лишь в конце XV века, поэтому более ранних свидетельств в источниках этой категории просто не существует. Более того, в записках иностранцев основное внимание уделялось политическим событиям. Диковинная же, с точки зрения европейца, одежда россиян их почти не занимала.
Особенный интерес представляет книга известного немецкого дипломата барона Сигизмунда Герберштей на, посетившего Москву в 1517 году в качестве посла императора Максимилиана I. В его записках есть гравюра, изображающая сцену езды в санях, на которой отчетливо видны обутые в лапти лыжники, сопровождающие сани. Во всяком случае, в своих записках Герберштейн отмечает, что на лыжах ходили во многих местах России. Четкое изображение крестьян, обутых в лапти, есть и в книге «Путешествие в Московию» А. Олеария, дважды побывавшего в Москве в 30-х годах XVII века. Правда, в тексте книги сами лапти не упоминаются.
У этнографов также нет однозначного мнения о времени распространения плетеной обуви и ее роли в жизни крестьянского населения раннего Средневековья. Одни исследователи подвергают сомнению древность лаптей, считая, что прежде крестьяне ходили в кожаной обуви. Другие ссылаются на обычаи и поверья, говорящие как раз о глубокой древности лаптей, например, указывают на их обрядовое значение в тех местах, где плетеная обувь давно предана забвению. В частности, уже упоминавшийся финский исследователь И.С. Вахрос ссылается на описание похорон в среде уральских старообрядцев-кержаков, не носивших плетеной обуви, но хоронивших покойника обутым в лапти.
***
Суммируя изложенное, отметим: трудно поверить, что широко распространенные в раннем Средневековье лыко и кочедыки использовались лишь для плетения коробов и сетей. Уверен, обувь, изготовленная из растительного волокна, была традиционной частью восточнославянского костюма и хорошо знакома не только русским, но и полякам, и чехам, и немцам.
Казалось бы, вопрос о дате и характере распространения плетеной обуви - весьма частный момент нашей истории. Однако в данном случае он затрагивает масштабную проблему различия города и деревни. В свое время историки отмечали, что довольно тесная связь города и сельской округи, отсутствие существенного правового различия между "черным" населением городской слободы и крестьянами не позволяют провести резкой границы между ними. Тем не менее результаты раскопок свидетельствуют, что в городах лапти встречаются крайне редко. Это и понятно. Обувь, сплетенная из лыка, бересты или других растительных волокон, больше подходила для крестьянского быта и труда, а город, как известно, жил в основном ремеслом и торговлей.

А. Курбатов Русь нелапотная. Об одном историографическом мифе про лапти и лапотников // Родина. № 6. 2001. С. 42–44;
www.istrodina.com/old/2001_06/12.htm
vserusskie.ru/article/item/?id=a40c232944de4b8c...

читать

Самое раннее упоминание "лапотников" мы находим в древнейшей части русской летописи - Повести временных лет (ПВЛ) - под 985 годом: "В лето 6493. Иде Володимеръ на Болгары съ Добрыною съ уемъ своимъ въ лодьяхъ, а Торъки берегомъ приведе на конихъ, и победи Болгары. Рече Добрыня Володимеру: съглядахъ колодникъ оже суть вси въ сапозехъ, симъ дани намъ не даяти, поидемъ искать лапотниковъ. И сотвори Володимер съ Болгары миръ…" На основании этой записи с косвенным упоминанием лаптей историки относят их к древнейшей форме обуви славян. Причем ни то, ни другое не следует из летописного текста, более того, не согласуется с другими источниками.
Первое известное нам упоминание о плетеной обуви находится в "Слове" Даниила Заточника, которое исследователи древнерусской литературы относят к XII или XIII веку. Правда, и здесь мы видим слово не "лапоть", а "лычница", прямо указывающее на материал из которого сделана обувь: "Лучше бы ми нога своя видети в лыченицы в дому твоемъ, нежели в черлене сапозе в боярстем дворе". Лыко упоминается и в летописи под 1205 годом как статья налогообложения: "Русские князи бишася съ Литвою и Ятвяги, и победиша ихъ, уставиша на нихъ дань, лыко и кошницы и веники до бани". Заканчивается она словами: "Не имяху бо серебра, ниже много чего краснаго", что, по мнению известного историка XIX века Н. Аристова, говорит о бедности иноземного племени. Вот на этих двух упоминаниях древнерусских письменных источников и основано утверждение о широком употреблении русскими крестьянами плетенной из лыка обуви в средневековье, такое мнение сложилось в обществе еще в XVIII веке. Слово "лапотник" в значении "крестьяне и другие люди низкого состояния" есть и в Словаре Академии Российской конца XVIII века. В нем же "лапоть" определяется как обувь "из лык, бересты или пеньки сплетенная".
Советские историки не стали спорить со своими предшественниками. Так, в работе 1951 года "История культуры Древней Руси" известный историк и археолог профессор МГУ А. В. Арциховский пишет: "Крестьянская обувь делалась обычно из лыка. Даниил Заточник в качестве самой бедной обуви называет "лыченицу" или "лычный сапог". С древнейших времен известно и название "лапоть"… Очевидно, воины Владимира, воевавшие по всей Восточной Европе, имели дело преимущественно с лапотниками". Между тем ниже он отмечал, что не только в городах, "но и в деревне кожаная обувь не была редкостью - она часто встречается в крестьянских курганах".
Мнение о повсеместном использовании лаптей в деревне можно найти во многих работах по этнографии и истории русского средневековья. Лыковая обувь бытовала и в городах. Свои выводы исследователи подтверждают находками в городах кочедыков инструментов для плетения изделий из лыка - обуви и разнообразных коробов, кошелей, корзин, циновок, ремней. А тот факт, что при археологических раскопках городов лапти находили крайне редко, объясняется противопоставлением культуры городской и сельской.
Историков поддерживают и этнографы, считающие что "лапти сами по себе являются большим архаизмом и их территориальная распространенность может вскрыть древнейшие этнические группировки". Заметим, что их мнение основано на изучении материальной культуры достаточно позднего времени - конца XIX - начала XX века, применительно к которому вполне справедливо утверждение, что "лапоть является повседневной будничной, и зимней, и летней, обувью… лапоть является и праздничной - в лаптях венчают, в лаптях и хоронят".
В работах этнографов XIX века подчеркивается широкое использование лаптей именно среди русского крестьянства, например в Среднем Поволжье и Приуралье. Для севера Европейской части РСФСР также "рабочей обувью во всех губерниях в сухое время года были лапти и онучи".
Причины длительного существования лаптей в русской культуре сформулировала этнограф Г. С. Маслова: "Крайняя бедность большей части крестьянства обусловила длительное бытование примитивной обуви из лыка и кожи, кое-где - вплоть до Октябрьской революции".
В одной из последних обобщающих работ по этнографии русских, вышедшей в 1997 году, делаются просто категоричные выводы: "Обувью, по всей видимости, как для мужчин, так и для женщин в XIII-XV вв. служили в основном лапти, преимущественно косого плетения", с добавлением, что "рядовой горожанин одевался подобно крестьянину, но на ногах у него, как правило, были кожаные сапоги, которые почти совсем вытеснили лыковые лапти". Для XVI-XVII веков и позднее "традиционной женской и мужской обувью были лыковые лапти и в меньшей степени примитивные поршни (или моршни) из 1-2 кусков сыромятной кожи… Во второй половине XIX - начале XX века лапти стали в основном обувью бедняков, а также служили рабочей обувью, но в южнорусских районах их надевали и по праздникам. Казачьи районы и Сибирь лаптей не знали".
У белорусов, отмечают этнографы, еще в начале XX века лапти были основной крестьянской обувью. При этом существовали будничные, более простые - лозовые и праздничные ("похлопни") - лыковые лапти". К слову сказать, в одной из своих монографий по культуре и быту Белоруссии Л. А. Молчанова добавляет, что "археологами на территории Белоруссии обнаружены остатки только кожаной обуви".
Г. Г. Громов, один из немногих историков и этнографов, кто скептически высказывался об использовании лаптей в средневековой деревне, считает, что "как типичная черта крестьянской одежды они (лапти. - А. К.) появляются лишь в источниках XVII века Это не значит, что лапти не были известны населению Руси с глубокой древности. Они зафиксированы археологами. Но обувь эта была скорее дополнительной, предназначенной для особых случаев… этнографические наблюдения автора в Новгородской, Костромской, Архангельской областях говорят о том же: лапти знали и употребляли на покосе, на пашне, в работах на скотном дворе. Но основной обувью крестьян была кожаная".
До второй половины XVI века мы не встречаем в письменных памятниках слова "лапоть". Филолог И. С. Вахрос приводит данные из картотеки древнерусского языка Института языкознания (Пушкинский Дом), взятые из расходной книги Кирилло-Белозерского монастыря 1568 года: "Послали на Вологду казаков 20 человек мелницы делати, дал им на лапти 5 алтын". К 1596 году относится следующее: "А кто привезет на тот торг… лубья, рогозины, хомутины, лапти, лыка, мочала… и таможенникомъ у них имати тамга… съ рубля по денге". С этого времени слово "лапоть" и производные от него - "лапотный", "лапоток", "лапотница" - постоянно присутствуют в письменных источниках.
В путевых заметках иностранцев, посетивших Россию в XVI-XVII веках, упоминания плетеной обуви появляются только с середины XVII века. Проезжая в составе посольства по России в 1664-1665 году по территории современной Эстонии, Николаас Витзен записал: "Молодые крестьянки очень бедно одеты, на них наброшено только одеяло, ноги обвязаны корой…" Голландец Ян Стрейс, находившийся в России около двух лет (1668-1670), также обращал внимание на одежду: "Что касается сельских жителей и крестьян, то они не отличаются от лифляндцев и носят летом скверную холщовую одежду, а зимой - овчины, у них нет сапог и башмаков, и они искусно плетут себе обувь из лыка".
Описывая Москву 1678 года, Бернгард Таннер отмечал торговцев и ремесленников, "профессию коих узнаешь по висящему на окнах обращику производства; так, портные вешают перед окнами лоскуты материй, сапожники - голенище либо части обуви; между этими весьма много таких, которые плетут обувь из лык для простого народа".
Несмотря на широкомасштабность раскопок и хорошую сохранность органических материалов во многих городах Руси, археологические данные о плетеной обуви довольно скудны. Тем не менее ни на Старой Ладоге, где сохраняются материалы VIII-X веков, по времени соответствующие упоминанию в Повести Временных лет, ни в средневековых Полоцке, Минске, Берестье и Ярпти лапти найдены не были.
А. В. Арциховский, подводя итог первым десятилетиям наблюдений в Новгороде, писал: "Вообще в Новгороде при всех раскопках и земляных работах кожаная обувь попадается часто… Любопытно полное отсутствие в новгородских археологических материалах лаптей (а лыко вообще сохраняется в новгородских слоях хорошо, и куски его встречаются часто). Очевидно, лапотников в Новгороде не было даже среди бедняков".
В одном из раскопов крепости Орешек были найдены восемь фрагментов лаптей, относящихся к XVI - первой половине XVIII века. Однако и здесь фрагментарность находок не позволяет с полным основанием считать все предметы именно лаптями, а не другими многообразными в средневековом быту лыковыми и берестяными изделиями.
Таким образом, археологические материалы позволяют определенно относить лапти ко времени не ранее XVI века.
В XVIII веке лапти широко употребляли не только крестьяне, но и горожане. Так, в конце XVIII века о жителях города Опочки писали, что "едва которые имели башмаки на ногах, большая же часть одевалась в лапти". Но, думается, это скорее исключение из правил, ведь даже крестьяне "на праздники или в случае выездов надевали сапоги с медными скобами".
В одной из своих работ при описании русских обрядов, связанных со старой обувью, этнограф Д. К. Зеленин отметил: "Во всех них есть одна общая черта: в качестве старой обуви употребляются исключительно изношенные лапти (плетенная из древесной коры низкая обувь с длинными веревками для привязывания ее к ноге), известные в говорах под названием осметков и отопков". Не исключено, что именно его мнение повлияло на появление у этнографов взглядов о преобладании лаптей в древности.
Можно предложить некоторый историко-филологический комментарий к раннему письменному упоминанию "лапотников". Само слово только косвенно указывает на особый вид обуви "лапти" и при этом не означает обязательно обувь, плетенную из лыка (луб). По мнению М. Фасмера, "лапоть" означает и "лоскут, тряпка" и, возможно, родственно праславянскому "ларътъ" и литовскому "lopas" в значении "лапа". Отсюда видится близость с литовским "nagine" - вид кожаной обуви. С этим соглашается и И. С. Вахрос: "Были лапотки такого ли же рода, как нынешние лапти, сказать трудно". В народных говорах XIX - начала XX века, в частности в севернорусских, слово "лапоть" сближается по значению со словом "лопот", "лопоть" - старая, изношенная одежда или одежда вообще, в том числе праздничная. Видимо, в древности оно применялось по отношению к низкой, примитивной, но кожаной обуви.
С другой стороны, этнографические материалы показывают, что лапти были функциональной, рабочей обувью крестьян во время полевых работ в сухое время - на покосе, пашне, гумне. Именно поэтому они долго сохраняются в крестьянской среде.
Таким образом, бытующее до сих пор устойчивое мнение о бедности древнерусского крестьянства, не расстающегося с плетенными из лыка или коры лаптями, не что иное, как историографический миф, сложившийся в XVIII веке. Широкое и повсеместное использование в быту крестьян плетенной из лыка обуви объясняется традицией, функциональной и экономической целесообразностью. Последняя начиная с XVI века становится, видимо, основной.
В течение XVI века и позднее цены на кожу и кожаные обувные изделия постоянно возрастали. В это время, по наблюдениям историка А. Г. Манькова, монастыри старались закупать не готовую обувь, а кожи и полуфабрикаты для самостоятельного пошива изделий, особенно сапог - самой дорогой обувной продукции. Уже во второй половине XVI-XVII веков можно было купить до 48 пар лаптей вместо одних сапог. В 1838 году на Нижегородской ярмарке лапти стоили 3 копейки, грубые крестьянские сапоги 5-6 рублей.

Курбатов А. Новгородская " революция XII века" и прогресс в кожевенном ремесле // У истоков русской государственности. СПб., 2007.

www.midday.narod.ru/izgoi.html
События 1136 года, обозначенные Б. Д. Грековым как «новгородская революция»
Греков Б. Д. Киевская Русь. – М.: ГИПЛ, 1953. – С. 251. (???)

@темы: Новгород, Курбатов А. В.