А се ѹставъ Ѩрослава кн(я)зѧ ѡ мостѣхъ

[haermaunne]

www.hse.ru/pubs/lib/data/access/ram/ticket/23/1...
Гиппиус А. А. К изучению княжеских уставов Великого Новгорода: "Устав князя Ярослава о мостех" // Славяноведение, 2005 N2 4

Лица и корпорации, перечисленные в уставе (см. С. 14 и 17) могли быть также субъектами, выставлявшими отдельные воинские подразделения (к вопросу о структуре новгородского войска того времени).
Гипотеза - осмники как часть княжеской дружины (низшее командование, командиры осмей - "восьмёрок/семёрок" =? "старостам" Любечской битвы). Следующее подразделение (по Г. - "низший отряд", минимальная дружина) составляет от 29=(7х4)+1 до 33=(7+1)х4)+1 бойцов. Следующим формированием, по мнению Г., может быть сто (сотня), которая берётся как (33х3)+1; тогда как минимальный отряд-осмь укладывается в сотню 12 раз. Кстати, новгородская гривна кун=28 кун. Скандинавское влияние? Подробнее см. здесь.

Кулаков В. И., 1993б, с. 54

"Устав князя Ярослава о мостех" (далее УМ) - самый короткий из древнерус­ских княжеских уставов и вместе с тем один из наиболее сложных для анализа. Содержание памятника, регламентирующего порядок благоустройства центральной территории Новгорода, давно закрепило за ним значение ценнейшего источника по исторической топографии города и социальной истории Новгородской земли. Од­нако извлечение из этого источника достоверной исторической информации затруднено до крайности. Отсутствие имеющейся в других княжеских уставах преам­булы с изъяснением обстоятельств и целей издания акта, предельная насыщенность текста топографической и социальной терминологией и, особенно, крайний лако­низм, с которым УМ разверстывает мостовую повинность, делают его текст предметом самых разноречивых толкований. Трудности понимания усугубляются слож­ной историей памятника, дошедшего в пятнадцати списках, довольно существенно разнящихся между собой, и уже в архетипе этих списков содержавшего позднейшие интерполяции.
Указанные особенности УМ ставят его интерпретацию как исторического источ­ника в прямую зависимость от результатов критики текста памятника. В задачи последней входят: 1) реконструкция архетипа сохранившихся списков; 2) реконструк­ция первоначального вида документа до внесения в него интерполяций; 3) осмыс­ление общей структуры текста и его перевод. Хотя усилиями ряда исследователей сделано уже очень много для решения этих задач, к непротиворечивому прочтению документа в целом пока прийти не удается. Представляется, что такое положение во многом объясняется тем, что УМ, за всю историю его изучения, ни разу не стал объектом специального филологического анализа. Настоящая работа призвана в какой-то степени компенсировать этот недостаток. Опираясь в основном на филологические данные, мы попробуем предложить новую, уточненную реконструкцию исходного текста памятника, расчистив таким образом путь к его адекватной исто­рико-топографической интерпретации.
9

Магистральное направление в современном изучении УМ задано работой В. Л. Янина [1]. Обстоятельному историко-топографическому комментарию к тексrу УМ исследователь предпослал его текстологическое исследование. Опираясь на классификацию списков в академическом издании "Русской Правды", В.Л. Янин показал, что наиболее близким к архетипу памятника является его Археографиче­ский вид, а в его пределах - текст, дошедший в составе Комиссионного списка Новгородской первой летописи (далее- НПЛ). Исследователь также выявил в тек­сте УМ вторую интерполяцию (первая, упоминающая новгородские сотни, была выявлена М.Н. Тихомировым [2. С. 146]) и обосновал датировку памятника време­нем княжения в Новгороде Ярослава Ярославича (не позднее 1265-1267 гг.). Первоначальный текст УМ без интерполяций реконструируется В. Л. Яниным в следующем виде: "А се устав Ярослава князя о мостех. Осмеником поплата. В Людин конец через греблю к Добрыни улици, в городная ворота до Пискупли улице, с прусы до Бориса и Глеба мостити, а Чюдинчеве улице с загородци до городнихъ воротъ. А владыце сквозе городнаа ворота с изгои и с другыми изгои до Острои городне, до софьян, софьяном до тысячьского, тысячьскому до вощник, от вощник посаднику до вели­кого ряду, от великого ряду князю до Немецкого вымола, немцем до Иваня вымола, гтом до Алфердова вымола до заднего, а от Алфердова вымола огнищаном до Будятина вымола, ильницам до Матфеева вымола, михаиловцам до Бардовы улице, а витковцам до Климятиных сенеи" [1. С. 95-96].
В этом реконструированном тексте В.Л.Янин выделил 15 фрагментов и топо­графически идентифицировал их, нанеся соответствующие участки мощения на план средневекового Новгорода. Характеризуя содержание памятника в целом, В. Л. Янин пишет: «"Устав" в высшей степени избирателен. Он разверстывает мос­товую повинность, касающуюся лишь общественных центров: Детинца и непосред­ственных подходов к нему, главных магистралей Торга, дорог, соединяющих Торг, иноземные фактории и город как таковой с пристанями. Вероятно, забота о возобновлении рядовых уличных настилов лежала на самих уличанах. Однако в УМ в то же время нет ни слова о столь важных и также общественных территориях, как, на­пример, вечевые площади, не говорит он и о мощении въезда в Детинец со стороны Неревского конца. Главная цель "Устава"- организовать те магистрали, которые обслуживают Торг. Это относится непосредственно и к улицам Детинца, выводя­щим к Великому мосrу: именно по этим улицам шло торговое движение с Софий­ской стороны города» [1. С. 108].
С торговой направленностью документа В. Л. Янин связывает и то, что сбор пла­ты за мощение перечисленных в нем участков УМ поручает осменникам (осьмникам) 1 сборщикам торговых пошлин. Используя данный аргумент, иссле­дователь исходит из традиционного понимания слов осменикомъ поплата как от­дельной фразы, примыкающей к заголовку УМ. Основной текст документа начи­нался, по Янину, словами Людин конец через греблю к Добрыни yлицѣ ... Восстанав­ливая его таким образом, то есть считая Людин конец первым из названных в УМ субъектов мощения, В. Л. Янин отступает от признанного им наиболее достовер­ным Комиссионного списка (где, как и в других списках, читается въ Людинъ ко
___
1 В написании данного термина в исторической литературе отсутствует единообразие, встречаются варианты осменник, осменик, осмник. Мы отдаем предпочтение написанию осьмник как наиболее отве­чающему внутренней форме древнерусского слова (о чем см. специально ниже) и не входящему в про­тиворечие с правописанием основы (в)осьм- в современном русском языке.
10

нецъ, и опирается на уникальное чтение летописи Аврамки, в которой предлог въ отсутствует. Данное звено построения В. Л. Янина вызвало конструктивную критику А. В. Кузы [3. С. 303-304]. Отметив текстологическую необоснованность устране­ния предлога въ из первой фразы УМ, А. В. Куза предлагает читать текст так, как его передают все списки, кроме летописи Аврамки; при этом упоминание осьмни­ков относится исследователем не к заголовку, а к основному тексту: Осменикомъ поплата: в Людинъ конецъ чересъ греблю к Добрыни улици, в городная ворота до Пискупли yлицѣ, с прусы до Бориса и Глѣбa мостити. Эта принципиальная поправ­ка превращает осьмников из получателей "поплаты" в одного из субъектов моще­ния, а Людин конец, напротив, из субъекта мощения - в топографический ориен­тир. С дополнительной аргументацией поправка А. В. Кузы была поддержана В. А. Буровым [4. С. 84-85], предложившим также ряд других коррективов к схеме В. Л. Янина. К ним мы еще вернемся, пока же заметим, что оба автора исходят в своем понимании УМ из восстановленного В. Л. Яниным первоначального текста, причем следуют ему даже более последовательно, чем сам В. Л. Янин.
Принципиально иной подход демонстрирует в новейшем исследовании УМ Д. А. Петров [5]. По его мнению, текст, принимаемый В.Л.Яниным за первоначаль­ный, таковым быть призван не может, ибо содержит массу искажений, возникших как вследствие внедрения в исходный текст инородных вставок, так и просто из-за непонимания его переписчиками. Собственный анализ приводит Д. А. Петрова к неутешительному выводу: поскольку все списки памятника содержат "массу дефек­тов и лакун", "установить его достоверный текст не представляется возможным" [5. С. 39]. Несмотря на это, исследователь все же дает свою реконструкцию первона­чального текста, изобилующую вопросами и предполагаемыми лакунами 2. К счастью, пессимистичное заключение Д. А. Петрова является последним сло­вом о нашем памятнике только хронологически: автору остались неизвестны рабо­ты его прямых предшественников, принципиальная поправка А. В. Кузы, исправ­ляющая построение В. Л. Янина в его наиболее уязвимом звене, им даже не обсуж­дается. Полемизируя с В. Л. Яниным, Д. А. Петров не счел нужным оспорить его текстологическую аргументацию в целом. В предлагаемом им альтернативном ана­лизе разрозненные текстологические соображения переплетены с историко­-топографическими, из-за чего итоговая реконструкция оказывается весьма эклек­тичной.
Скепсис Д. А. Петрова вызывает, очевидно, точность, с какой реконструкция В. Л. Янина следует Комиссионному списку Археографического извода (поправка А. В. Кузы, как мы видели, делает ненужным единственное отступление от этого списка). Однако предпочтение, оказываемое Комиссионному списку, объясняется его объективным положением в стемме, восстанавливаемой путем группировки
___
2 "А се устав Ярослава князь о мостех, осмеником поплата. В (?) Людин конец через греблю от (?) Добрыни улицы, в городиие ворота до Пискупли улици, а Пискупли улице с прусы (возможна лакуна) до Бориса и Глеба, а Чюдинцеве улице с заrородцы до городних ворот, а владыке сквозь городние воро­та с изгои до Острои городни и съ друrыми изгои до софы1нъ (возможна лакуна), софьяном до тысяцко­го, тысяцкому до вощьник, от вощник посаднику до Великого ряду, от великого ряда князю до Немец­кого вымола, немцем до Ивана вымола, от Ивана вымола готом до Гералдова (?) (Алфердова?) вымола до заднего, а от Гералдова (?) (Алфердова?) вымола, огнищанам до Бутятина вымола (возможна лаку­на), ильницам до Матфеева вымола, Михаиловой улице до Бардовы улице, а витковлянам до Климяти­ных сенеи" [5. С. 39].
11

списков на основе бесспорных общих искажений. Таким образом устанавливается не только существование общего архетипа Троицкого, Оболенского и Бальзеров­ского видов УМ, составляющих Карамзинскую группу, но также общего архетипа Карамзинекой группы и Пушкинского списка. В пределах Археографического из­вода общие вторичные чтения позволяют возводить к одному архетипу списки УМ в Соловецкой кормчей 1493 г. и Летописи Аврамки. Между тем заведомо вторич­ные чтения, которые бы объединяли Пушкинский извод с Археографическим, от­сутствуют, как нет и очевидных искажений, общих для всех списков Археографиче­ского извода. Таким образом, текстологическая необходимость реконструировать отдельный архетип Археографического извода, отличный от архетипа УМ, вообще говоря, отсутствует, и к последнему могут независимо восходить 1) архетип Пуш­кинского списка и Карамзинекой группы, 2) архетип Соловецкого списка и Летопи­си Аврамки и 3) Комиссионный список.
Принятие такой схемы соотношения изводов УМ, несколько модифицирующей стемму В.Л.Янина [1. С. 95], означало бы, что текст архетипа УМ может быть поч­ти в полном объеме достоверно восстановлен сравнительно-текстологическим ме­тодом. Нетрудно убедиться в том, что результат этого восстановления оказывается практически идентичен тексту Комиссионного списка. Отступления от него были бы необходимы там, где индивидуальное чтение Комиссионного списка противо­стоит общему чтению остальных изводов, однако такие случаи отсутствуют.
Нужно, впрочем, заметить, что полное восстановление истории текста УМ воз­можно лишь в связи с историей "Русской Правды", спутником которой наш памят­ник является в рукописной традиции. Не исследовав этой стороны дела, нельзя ис­ключить, что списки, традиционно объединяемые в Археографический извод, все же восходят к общему архетипу, и лишь через него - к архетипу УМ. Однако и в таком случае первоначальные чтения восстанавливаются для большей части текста вполне надежно. Очевидно, что индивидуальные чтения Пушкинского списка, ко­торым противостоят общие чтения Карамзинекой группы и Археографического из­вода, к исходному тексту восходить не могут. Между тем такие чтения в избытке присутствуют в реконструкции Д. А. Петрова, видимо, полагающегося на Пушкин­ский список просто в силу его большей древности.
Итак, общий вывод В. Л. Янина, согласно которому архетипяческий текст УМ точнее всего передан Комиссионным списком, представляется весьма обоснован­ным. Считая так, мы тем не менее не можем полностью согласиться с предложен­ной исследователем (и принятой, с уже указанной поправкой, А. В. Кузой и В. А. Буровым) реконструкцией первоначального текста памятника и хотели бы еще в двух пунктах скорректировать ее.
Чтобы обосновать эти дополнительные коррективы, прибегнем к такому идеоло­гически нейтральному инструменту, как наблюдение над общей структурой текста УМ, в том виде, в каком его восстановил В. Л. Янин. Для начала запишем этот текст (расставив ѣ и ъ на конце слов) в форме таблицы, колонки которой соответствуют основным структурным компонентам УМ (см. таблицу на с. 13).
Колонки 2 и 3 таблицы соответствуют субъекту мощения. Этот субъект может быть простым (в таком случае он выражается формой дательного падежа - колон­ка 2) или составным (в таком случае при основном обозначении субъекта имеется зависимая словоформа творительного падежа- колонка 3). Колонки 1 и 5 соответ-
___
3 Быкова вместо Бьвыкова Комиссионного списка (при правильном Бовыкова), Лоучкая вместо Лоу­ская (из Лоужьская), пропуск слов до заднего а от Алфердова вымола.
12


13

ствуют объекту мощения, обозначение которого может включать или не включать указание начала участка (в форме родительного падежа- колонка 1). В колонках 4 и 6 заполнено по одной строке, однако в отличие от позиций 1 и 3, заполнение ко­торых носит в принципе факультативный характер, данные позиции составляют принципиально важные звенья структуры текста. Употребленные по одному разу в начале текста, слова поплата и мостити, оказываются тем самым как бы вынесен­ными за скобки, имплицитно присутствуя в составе всех остальных фрагментов. Так, например, фрагмент 7 тысячьскому - до вощьник есть сокращенная запись фразы, которая в развернутом виде имела бы вид: *тысячьскому поплата - до вощник мостити, что означает 'тысяцкий платит за мощение (участка) до вощников'.
Нераспознание такой структуры текста лежит в основе уже упоминавшейся точ­ки зрения, выделяющей слова осмеником поплата в отдельную фразу, будто бы оз­начающую, что плата за мощение перечисленных в УМ участков собирается осьм­инками - сборщиками торговой пошлины. При таком прочтении оказывается, что субъект мощения первого участка в тексте вообще не назван. Не решает проблемы и предложение В. Л. Янина считать первоначальным чтение списка Аврамки, где предлог отсутствует: форма именительного падежа Людинъ конець не сочетается с инфинитивом мостити, требующим субъекта в форме дательного падежа. Таким образом, структурные соображения заставляют решительно присоединиться к трак­товке данного места, предложенной А. В. Кузой.
Обратимся теперь к колонкам 2 и 3 нашей таблицы. Перечисляемые в УМ субъ­екты объединяются в несколько категорий. Это 1) высшие представители церковной и светской власти: владыка, князь, посадник, тысяцкий; 2) отдельные социальные группы: осьмники, изгои, софьяне, огнищане; 3) иноземные купеческие корпорации: "немцы" и "готы"; 4) население отдельных городских территорий: Загородья (загородцы) и улиц: Прусской, Чудинцевой, Ильиной, Михаиловой, Витковой. В структурном отношении из этих категорий особенно примечательна последняя. Об­ращает на себя внимание, что в четырех случаях, где субъектами мощения являются уличане, УМ пользуется соответствующими названиями жителей: прусы, ильинцы, михайловцы, витковцы, тогда как при указании границ участков употребляются на­звания улиц: к Добрыни улици, до Пискупли улицѣ, до Бардовы улицѣ. В том, что такое распределение не случайно, но отражает общую закономерность, убеждает материал НПЛ, где, при высокой частотности названий улиц и уличан, то же рас­пределение соблюдается со стопроцентной последовательностью: нет ни одного случая, где бы название улицы метонимически обозначало ее жителей (то есть, на­пример, вместо прусы или михайловцы стояло бы Прусская улица или Muxaйлtoвa улица).
В УМ данное распределение нарушается единственный раз: а Чюдинчевѣ улицѣ с загородци до городнихъ воротъ. Объяснить это отклонение специфичностью самого названия не представляется возможным: регулярное обозначение жителей Чудинце­вой улицы- "чудинцевцы"- засвидетельствовано в НПЛ. Между тем, аномальное в структурном отношении, данное место является таковым и содержательно: Чудинцева улица - единственная из улиц Софийской стороны, жителей которой
___
4 Ср. под 6901(1393) г.: Поставиша чюдиньцевци церковь камену Усекновение главы святого Иоан­на Предтеца; а церницинци церковь камену святую Варвару поставиша [6. С. 397).
14

УМ называет в качестве самостоятельного субъекта мощения (ср. "прусов", которые упоминаются лишь в связи с определением участка осьмников 5. Еще одну структурную аномалию можно обнаружить, рассматривая колонку 5. Границы участков мощения определяются в УМ либо топографически (до Бориса и Глеба, до городных ворот, до великого ряду и т.д. ), либо указанием на предыдущего или следующего субъекта мощения (до тысяцкого, до вощник, от вощник). Имеется только один случай, где оба способа совмещены и одна и та же граница определена дважды: до Острой городни, до сафьян.
Чрезвычайно важным представляется тот факт, что обе отмеченные аномалии (в таблице выделенные курсивом) занимают в тексте аналогичные позиции, а именно приходится на границы основного текста УМ и выделяемых в нем интерполяций. Слова а Чудинчевѣ yлицѣ непосредственно следуют за словами до Чудинчевѣ yлицѣ, которыми, согласно В. Л. Янину, заканчивается текст первой интерполяции, а слова до Острой городни и до софьянъ обрамляют второй интерполированный фрагмент.
Крайне маловероятно, чтобы это двойное совпадение было случайным. Очевидно, что отмеченные нерегулярности в структуре текста представляют собой результат нарушения этой структуры, вызванного внесением в текст двух вставок. Технический аспект этой операции до сих пор не привлекал к себе должного внимания. В. Л. Янин автоматически относит к первоначальному тексту УМ все, что остается после удаления фрагментов, квалифицируемых как вставки. Такой подход был бы оправдан, если бы вставные фрагменты были написаны специально с целью помещения на их нынешних местах. Интерполированный таким образом текст мог бы с полным основанием рассматриваться как новая редакция УМ (сходным обра­зом эволюционировал, например, текст "Устава Владимира"). Наш случай, однако, совершенно иной. По убедительному заключению самого В. Л. Янина, "вставки, втянутые в текст УМ, несомненно находились на полях авторской рукописи, иными словами, официального оригинала этого документа" [ 1. С.1 09] (для второй интер­поляции такая трактовка была предложена уже А. Н. Насоновым [7. С. 124]). То, что эти маргиналии не были предназначены для введения внутрь основного текста, ясно из содержания первой интерполяции с перечислением тигожан, коломлян, вереди­чан, вережан и питьблян, "не имеющих никакого отношения к тому сюжету, изло­жение которого грубо нарушено их упоминанием" [1. С. 95]. Превращение марги­налий во вставки могло произойти лишь на том этапе истории текста, когда УМ уже утратил статус действующего документа и представлял исключительно "архивный" интерес. Произошло это, судя по всему, при составлении юридического сборника, в котором УМ был впервые объединен с "Русской правдой" и другими статьями, об­разующими его конвой в сборниках Пушкинского и Археографического видов. Со­ставлявший этот сборник книжник работал не позднее второй половины XIV в., ко­торой датируется Пушкинский список, и, по-видимому, в Новгороде. Он отлично
___
5 По спискам УМ можно набрать еще несколько аналогичных примеров, сама разрозненность кото­рых свидетельствует о вторичности соответствующих чтений. В списке Аврамки Археографического извода вместо с прусы читается с Прускои; в Пушкинском списке вместо михаиловцамъ - Михаиловѣ улицѣ; наконец, в Троицком и Оболенском видах, а также в Соловецком списке Археографического вида читаем: а Пискоуплѣ оулицѣ с проусы до Бориса и Глѣба. Последнее чтение, из которого выводимо чтение Бальзеровского вида а от Пискоуплѣ оулицѣ ... , имелось, по-видимому, уже в архетипе Карам­зинской группы. Поскольку список Аврамки (восходящий к общему архетипу с Соловецким списком) и Пушкинский список (имеющий общий архетип с Карамзинекой группой) совпадают в данном пункте с Комиссионным списком, возводить слова а Пискоуплѣ оулицѣ к архетипу УМ (что предполагает Д. А. Петров) текстологических оснований нет; скорее, в них следует видеть дополнение, сделанное независимо в архетипе Карамзинекой группы и Соловецком списке.
15

ориентировался в новгородской топографии, зная ее не понаслышке, но конкретный административный смысл предписаний УМ был ему уже неясен или, во всяком случае, безразличен. Включая УМ в сборник, писец был озабочен тем, чтобы как-то соединить основной текст с маргиналиями, придав целому видимость связности. Этого можно бьmо достичь, "привязав" маргиналии к тем фрагментам основного текста, с которыми они топографически перекликались. Для этого, однако, текст УМ необходимо было определенным образом приспособить к введению в него ино­родных фрагментов. Считаем, что указанные выше структурные аномалии пред­ставляют собой не что иное, как следы такого приспособления.
Отдадим должное проницательности Д. А. Петрова, который -единственный из писавших об УМ, - реконструируя первоначальный текст, учитывает возможность таких возникающих на границах интерполяций искажений. По поводу повтора а пидьбляномъ до Чудинчевѣ улицѣ, а Чудинчевѣ улицѣ с загородци... он замечает: "Нам кажется, что здесь весьма высока вероятность механического повторения на­звания улицы и, вообще, повреждения текста, произошедшего, вероятно, при со­единении вставки-интерполяции с основным текстом" [5. С. 31]. В том же ключе исследователь объясняет и двойное определение границы до Острои городнѣ, до софьянъ. К сожалению, эти верные наблюдения теряются в обилии лакун, переста­новок и прочих повреждений первоначального текста, которые Д. А. Петров пред­полагает уже вне всякой связи с интерполяциями. С другой стороны, реконструк­ции, предлагаемые Д. А. Петровым для двух интересующих нас фрагментов, трудно счесть удовлетворительными. Рассматривая эти фрагменты подробнее, мы, по не­обходимости, должны коснуться и топографического аспекта.
По мнению Д. А. Петрова, из двух упоминаний Чудинцевой улицы вторичным, возникшим в результате внесения в текст интерполяции, является первое, которое, как считает исследователь, «несколько нарушает петлеобразный маршрут, "проложенный" рассматриваемым документом вокруг Новгорода>> [5. С. 31]. Смысл этого аргумента для нас неясен. Как бы ни трактовать содержание первой интерпо­ляции, нельзя не согласиться с В. Л. Яниным в том, что описанный маршрут ведет, хотя и окольным путем, в Новгород, и то, что в конечном счете он выводит на Чу­динцеву улицу, вполне естественно. Между тем второе упоминание Чудинцевой улицы, как мы уже видели, аномально сразу в двух отношениях.
На основе всегосказанного заключаем: в исходном тексте УМ Чудинцева улица в качестве субъекта мощения не называлась, а упоминались только загородцы. С этим упоминанием писец интерполированной копии УМ и состыковал первую мар­гиналию, заканчивавшуюся упоминанием проходившей в Загородье Чудинцевой улицы; для этого ему потребовалось сделать "связку": до Чудинчевѣ оулицѣ, а Чю­динчевѣ улицѣ с загородци ...
Для реконструкции первоначального вида УМ такая трактовка данного места оборачивается весьма важным и довольно неожиданным следствием: словами с за­городци до городьнихъ воротъ заканчивается первая, очень длинная (в масштабах нашего текста) и риторически хорошо выстроенная фраза, описывающая участок мощения осьмников: Осменикомъ поплата: въ Людинъ конецъ чересъ греблю к До­брыни улици, в городная ворота до Пискоупли улицѣ, с проусы до Бориса и Глѣба мостити, с загородци до городьнихъ воротъ.
Реконструкция первоначального вида УМ в месте включения в него второй мар­гиналии сопряжена с большими трудностями. Приступая к ней, необходимо прежде всего разобраться в структуре самой интерполяции. Традиционно считается, что в
16

ней перечисляются новгородские сотни: городские и "волостные". Однако, если первые в тексте действительно называются, то "волостные сотни" представляют собой историографический миф, основанный на неверном понимании синтаксиче­ской структуры перечня. Этот перечень включает 19 единиц, пронумерованных подряд буквенной цифирью. При некоторых цифрах имеются "фонетические рас­пространители", обозначающие окончания соответствующих порядковых прилага­тельных: 1-я 'первая', 3-я 'третья' и т. д. По мнению большинства историков, пи­савших об этом тексте, пронумерованными таким образом являются сами сотни: Давыдова, Слепцова и др. - в первой части перечня, Ржевская, Бежицкая и др. -во второй его части. При этом сочетание Давыжа ста и следующие за ним тракту­ются исследователями (начиная, кажется, с Б. А. Рыбакова [8]) как стоящие в име­нительном падеже и имеющие своим главным компонентом существительное *ста женского рода. Отсутствие этого компонента во второй части перечня, начиная с пункта 11-я княжа, рассматривается как результат сокращения, то есть предполага­ется, например, что за записью 13 Бежичкая стоит "Бежицкая ста", за записью 14 Вочьская- "Водская ста" и т. д.
Лингвистическая песостоятельность и даже абсурдность такой трактовки вполне очевидны. Слово *ста женского рода ни в каком славянском языке никогда не существовало, и в тексте его нет. Пронумерованными единицами перечия являются, следовательно, не сотни- ими могут быть только звенья (секции) Великого моста, обозначенные существительными женского рода, к которым и относятся определе­ния первая, вторая и т. д. Сочетания же Давыжа ста, Слѣпчева ста и др. стоят не в именительном, а в родительном падеже; формы номинатива здесь будут соответст­венно Давыже сто и Слѣпцево сто. Таким образом, запись 1-я Давыжа ста означает: 'Первая (секция)- Давыдовой сотни'.
Вторая часть перечия организована иначе. Здесь прилагательные княжа, Ржевь­ская, Бежичкаа и др. имеют форму именительного падежа женского рода, согласу­ясь с тем же подразумеваемым названием мостового звена. То есть 12 Ржевскаа следует понимать: 'двенадцатая (секция) - ржевская', т.е. строится на средства Ржевы. Несовпадение грамматических структур двух частей перечия объясняется строго соблюдавшимися в раннедревнерусскую эпоху правилами выражения отношений принадлежности. Согласно этим правилам, данное отношение регулярно выражает­ся не родительным падежом имени обладателя, а притяжательным прилагательным; если же наименование обладателя представляет собой словосочетание, оно прини­мает форму родительного падежа. Ярким примером действия данного правила мо­гут служить варианты заголовка нашего памятника: А се оуставъ Ярославль... (Пушкинский вид) и А се оуставъ Ярослава князя (Археографический вид).
В пределах интерполяции переход от одной модели к другой происходит во фрагменте: 10 кн(я)жа ста, 11 княжа. Центральное положение в структуре Велико­го моста - между звеньями, возводимыми на средства городских сотен (1-9) и новгородских волостей (12-19)- занимают звенья, строящиеся на средства княжеской сотни (10) и самого князя (11). В этом нельзя не увидеть своеобразного топографи­ческого символизма: структура Великого моста символически воплощает в себе структуру Новгородской земли, и при этом средоточием ее является князь.
___
6 Специально заметим, что в таком прочтении (филологическн- единственно возможном), фраг­мент княжа не содержит прямого указания на наличие территориальной доли князя в Новгородской земле, то есть княжеского домена. УМ сообщает лишь, что одна из городен Великого моста (11-я) была
17

Какое же слово скрывается за цифрами второй интерполяции УМ? В принципе, на роль общего термина для мостового звена-подходят два существительных жен­ского рода, в узком смысле обозначающих отдельные составные элементы моста, - городня и рѣль; первое обозначает мостовые опоры, второе - отрезки мостового настила. Упоминание релей в конце интерполированного фрагмента (18 Поволховь­скаа трои piлѣ, 19 Ѧжол 'вичьскаа двои рилѣ) вроде бы говорит о том, что именно это слово называет в УМ мостовое звено в целом, включая и городню [1. С. 110]. Однако подстановка в текст данного термина делает конструкцию тавтологичной: *'18-я (рель) Поволховская, три рели'. Не исключено поэтому, что в интерполяции УМ пронумерованы все же городни, как наиболее трудоемкие и конструктивно сложные детали моста, тогда как рель используется как вспомогательный термин, при указании того, сколько звеньев моста от соответствующей городни приходится на долю той или иной волости. Существенно также, что в многочисленных лето­писных (в НПЛ) упоминаниях Великого моста фигурируют исключительно город­ни, поэтому независимо от того, что подразумевал под буквенной цифирью автор интерполированной маргиналии, с точки зрения интерполятора естественно было предположить, что речь идет именно о городнях моста.
В связи с этим нельзя не признать глубоко не случайным, что интерполирован­ный фрагмент начинается непосредственно за словами до Острои городнѣ. Слово городня связывает основной текст УМ и интерполяцию, являясь по отношению к последней таким же "вынесенным за скобки" элементом, какими слова поплата и мостити являются по отношению к "У ставу" в целом.
В свете такого прочтения текста однозначно решается давно дискутируемый в литературе вопрос: какой топографический объект назван в УМ Острой городней? Существуют три точки зрения на эту проблему. Традиционный взгляд признает Острой городней первую со стороны Детинца береговую городню Великого моста, объясняя название тем, что городня эта располагалась на территории, называвшейся "Владычным островком" (см., напр., [9. С. 17]). В.Л.Янин [1. С. 100-101] считает, что так могла называться крайняя северная городня моста через овраг в Детинце, находившаяся на траверзе Софийского собора. Наконец, по мнению В. А. Бурова, Острая городня - одна из срединных городен Великого моста, соответствующая изображаемому на планах XVIII в. месту его изгиба ("перелома") [4. С. 88].
Очевидно, что из этих трех вариантов идентификации Острой городни описан­ной выше структуре текста отвечает только первый: в этом случае переход от Ост­рой городни к перечислению городен Великого моста оказывается вполне естест­венным. Отказ В. Л. Янина от этого традиционного взгляда был вызван невозмож­ностью совместить его с предложенной исследователем реконструкцией первона­чального текста УМ. Но, как мы теперь понимаем, необходимость в таком совме­щении отсутствует, поскольку именно в данной точке эта реконструкция нуждается в корректировке, о чем сигнализирует отмеченная выше структурная аномалия.
Следует думать, что упоминание Острой городни, в реконструкции В. Л. Янина дублирующее другое определение границы участка (до софьянъ), в первоначальном тексте отсутствовало и было, подобно словам а Чюдинчевѣ улицѣ, добавлено в качестве "связки", вводящей интерполяцию с перечисленнем городен Великого моста.
В таком случае первоначальное состояние данного места реконструируется сле-
___
"княжеской", т. е. возводилась князем на собственные средства; каков был источник этих средств - это уже другой вопрос.
18

дующим образом: *А владыкѣ съ изгои сквозѣ городная ворота и съ другыми изгои до софьянъ; софьяном до тысячьского, тысячьскому до вощьникъ... Как уже было сказано, составитель юридического сборника, в составе которого впервые появился интерполированный текст УМ, хорошо знал топографию Новго­рода, так что добавление им "от себя" Острой городни к перечислению городен Ве­ликого моста, не должно показаться странным. Однако, оформив таким образом включаемую в текст маргиналию, он все же ошибся с местом вставки, в результате чего в интерполированном тексте участок софьян оказался перенесен на противо­лежащий Детинцу берег Волхова. Правильно было бы произвести вставку иначе: *софьяномъ до Острои городни. 11-я Давыжа ста... Все сказанное позволяет предложить следующую реконструкцию первоначаль­ного текста памятника (места исключенных вставок обозначены[ ... ]):

[0] А се ѹставъ Ѩрослава кн(я)зѧ ѡ мостѣхъ. [1] Осмьникомъ поплата: (а) въ Лю­динь коньць через греблю къ Добрыни улици, (b) въ городьнѧѩ ворота до Пискуплѣ улицѣ (с) съ проусы до Бориса и Глѣба мостити, [ ... ] (d) съ загородьци до городьнихъ воротъ; [2] а владыцѣ (а) съ изгои сквозѣ городьнѧѩ ворота и (b) съ другыми изгои до [ ... ] софьѩнъ; [3) софьѩномъ до тысѧчьского [4] тысѧчьскомѹ до вощьникъ; [5] ѡт вощьникъ посадьникѹ до великого рѧдѹ; [6] ѡт великого рѧдѹ кнѧзю до нѣмечьского вымола; [7] нѣмьцемъ до Иванѧ вымола; [8] гътомъ до Алъфьрдова вымола до задьнего; [9] ѡт Алъфьрдова вымола огнищаномъ до Бо­удѧтина вымола; [10] ильиньцемъ до Матьфѣева вымола; [11] михаиловьцемъ до Бардовы оулицѣ; [12] витъковьцемъ до Климѧтиныхъ сѣнии.

Предлагаемая реконструкция обладает, на наш взгляд, следующими преимуществами, позволяющими ей претендовать на объективность. С одной стороны, она абсолютно последовательно базируется на тексте Комиссионного списка, точнее всего отражающего архетип памятника. С другой стороны, она не предполагает на­личия в этом архетипе никаких лакун и прочих механических искажений, кроме двух "связок", сознательно введенных при внесении в исходный текст добавлений­-маргиналий; наличие этих связок подтверждается структурными аномалиями, фиксируемыми на границах основного текста и интерполяций.
Опираясь преимущественно на филологические данные, предлагаемая реконструкция в то же время значительно облегчает задачу историко-топографической ин­терпретации УМ, снимая ряд противоречий и вопросов, до сих пор не находивших убедительного разрешения. Это относится как к составу участников мощения, так и к границам участков.
Начнем со второго аспекта, как более частного. В данном отношении ситуацию сильно проясняет признание соединительной вставкой упоминания Острой городни. Реконструированный выше механизм внесения в текст второй интерполяции позво­ляет, как уже было сказано, остаться при традиционном понимании этого названия: так называлась первая (западная) городня Великого моста. Что же касается границы участков мощения владыки и софьян (до софьянъ), то она очевидна: это сам Софий­ский собор, до траверза которого поперечную улицу Детинца мостит владыка, а да­лее - софьяне, доводящие мощение "до тысячского" (т. е. до Великого моста, строительство которого находилось, очевидно, в ведении тысяцкого). Именно так, по существу, определяет эти участки и В. Л. Янин; наша реконструкция лишь сни-
19

мает все препятствия к принятию данной трактовки, освобождая ее от сомнительной локализации Острой городни посредине нынешнего Кремля. Иначе обстоит дело с составqм участников мощения, который, в свете разделяе­мой нами поправки А. В. Кузы к чтению начала текста и признания вторичной связкой слов а Чюдинчевѣ улицѣ существенно преобразуется по сравнению с реконст­рукцией В. Л. Янина. Оказывается, что ни одна из улиц Софийской стороны само­стоятельным субъектом мощения в УМ не является, как не является им и Людин конец, упоминаемый лишь как топографический ориентир. Плату за мощение дорог в Детинце и подъездов к нему с южной и западной сторон УМ разверстывает между тремя главными участниками: это 1) осьмники, 2) владыка, 3) софьяне. При этом осьмники мостят часть находящихся в их ведении территорий совместно с "прусами" (1с) и "загородцами" (1d), заодно с владыкой выступают две группы из­гоев, а софьяне действуют самостоятельно.
Этот расклад представляет чрезвычайный интерес. В том, что касается второго и третьего участников, он вполне очевиден: владыка и софьяне мостят улицу, ограни­чивающую с юга территорию Владычного двора и софийского "Буевища", действуя "на своей территории". Но как объяснить, что организующая роль в мощении всей южной части территории нынешнего Кремля и подходов к нему со стороны Людина конца, Прусской улицы и Загородъя принадлежит осьмникам, которые таким обра­зом занимают в общей структуре нашего текста исключительное положение? Ответ на этот вопрос зависит от понимания того, кто были осьмники "Устава о мостех".
Специальная работа, посвященная выяснению данного вопроса [10], дает на него простой и легко предсказуемый ответ: осменниками (осьмниками) пазывались сборщики особой пошлины - осьмничего. Последний термин засвидетельствован источниками с середины XIV в., он неоднократно представлен в грамотах московских князей: а из городскiхъ волостии даю кнѧгини своѥе осмничеѥ [11. N2 1. ~1339]; не надобѣ имъ никоторая дань, ни ямъ, ни подвода, ни тамга, ни осмничее, ни сторожевое [12. N2 116. ~1362-1364) и т. д (см. [13. Т. 6. С. 173]). Торговый ха­рактер этой пошлины, взимавшейся с действительного оборота (а тамгы и ѡсминиче(г) w(т) роублѧ алты(н) ... а тамга и ѡсминичее взѧ(т), а оже имет тор­говати) [11. N2 15. ~1396 г.], объясняет в глазах исследователей и появление осьм­ников в УМ, в котором центральное место отведена магистралям, обслуживающим Торг (см. цитированную выше общую характеристику В.Л.Яниным содержания документа).
Принять данное построение невозможно по ряду соображений. Во-первых, оно исходит из неверной, как мы теперь знаем, трактовки слов осменикомъ поплата как отдельной фразы, поручающей осьмникам сбор "поплаты" за мощение. В своей действительной роли одного из субъектов мощения осьмники оказываются опреде­ленно связаны вовсе не с Торгом, а с южной частью Детинца, что, если считать их сборщиками торговой пошлины, не может не удивлять.
Во-вторых, в рамках обсуждаемого построения значение слова осмьникъ опреде­ляется через слово осмъничъе, хотя направленность словообразовательной зависи­мости здесь явно была иной. Данная пара терминов устроена принципиально иначе, чем, скажем, пара таможникъ ~ тамга, в которой названия сборщика пошлины действительно является производным от названия пошлины. Она отличается и от структурно более близких пар типа вѣсьць ~ вѣсьчее, письць ~ писъчее: хотя фор­мально названия платежей в таких парах могут быть трактованы как образованные от названий лиц, в них правильнее вычленять сложный формант -ч-ее, присоеди-
20

няемый к глагольной основе (вѣсьчее скорее соотносится с процедурой взвешивания, чем с осуществляющим ее лицом, то есть связывается непосредственно с вѣсить). Поскольку формант -нич-ее в подобной функции не засвидетельствован, возводить осмьничье напрямую к осмь или осмыи не приходится, и единственной производящей основой для этой лексемы остается осмьник-. Содержащее в своем составе суффикс притяжательного прилагательного, осмьничье так же соотносится с осмьникъ, как, например, посадьничии - с посадьникъ (с точностью до лексикали­зованной в первом случае формы среднего рода).
Но если осьмничье называлось так, потому что собиралось осьмниками, а не на­оборот, то откуда получили свое название сами осьмники? Может быть, от размера собиравшейся ими пошлины? - ср. соотношение: десятина (десятая часть) - де­сятиньникъ (сборщик десятины)- десятиньничи пошлины [14. Т. 1. С. 658-659]). Однако, с одной стороны, как уже отмечалось [10]; осьмничье никогда не составля­ло восьмой части стоимости товара, но взималось в значительно меньшем количестве; с другой стороны, в таком случае ожидалось бы образование от суффиксаль­ной основы - *осминьникъ 7.
Словообразовательной параллелью к осмьникъ является не десятиньникъ, а де­сятьникъ, что и подсказывает ответ на интересующий нас вопрос. Все существи­тельные, построенные по этой модели, то есть образованные от числительных при помощи суффикса -никъ (десятьникъ, сътьникъ, тысящьникъ, тьмьникъ) имеют однотипные значения, называя начальников соответствующих подразделений: де­сятка, сотни и т. д. Входя в этот ряд, осмьникъ может означать лишь одно - 'предводитель восьми'. Данное предположение могло бы показаться слишком рискованным и даже авантюрным, если бы оно не находило прямого подтверждения в таком значитель­ном историческом документе, как берестяная грамота №724, датируемая, по упоминанию в ней посадника Захарии и князя Андрея Боголюбского, 1161-1167 гг. Ав­тор грамоты Савва, описывая в письме "к братии и дружине" свои злоключения во время сбора дани в Заволочье, упоминает о столкновении его отряда с людьми Анд­рея Боголюбского и заканчивает письмо следующим пассажем: ... и осьмь высѧгла что о Tγдope. Пороз&γмѣите, братье, eмγ даче что въ т[ о] eмγ състане тѧгота тамъ и съ дрγжиною егъ. (Перевод: 'А восемь (человек), что под началом Тудора, вырвались (или: вышли из повиновения). Отнеситесь же с пониманием, братья, к нему, если там из-за этого приключится тягота ему и дружине его') [16. С. 295-296]. Контекст не оставляет сомнений в том, что осьмь в данном случае - не просто гор­стка случайно уцелевших (или нарушивших присягу) людей, но небольшой отряд, имеющий своего предводителя и составляющий звено более крупного подразделе-
___
7 Данное слово известно из письменных источников, однако в совершенно ином, неличном значении, как название меры сыпучих тел [15. С. 115]. Заметим, что наряду с (в)осмьничье в текстах встре­чаются и варианты (в)осминичье, осмичее, осминное и даже осминничные деньги [15. С. 115]. Все они, однако, выступают в памятниках XV-XVI вв. (древнейший пример в грамоте 1396 г.), тогда как в более ранних документах представлен исключительно вариант осм(ь)ничье. Хронологическое распределение примеров позволяет говорить об имевшем место на рубеже XIV-XV вв. переосмыслении термина вследствие забвения его внутренней формы. Что же касается выступающего в нашем памятнике вариан­та осменикъ, орфографически адаптированного в исторической литературе в форме осменник, то он имеет фонетическую природу и соотносится с исходной формой как числен(н)икъ с числьникъ. В источ­никах представлен и вариант с утратой слабого редуцированного - осмникъ, на который ориентирована используемая нами форма данного термина (осмникъ воеводинъ в Уставной грамоте великого князя Александра киевлянам 1499 г.) [14. Т. 2. С. 729].
21

ния, своего рода "микро-дружина" Тудора в составе дружины Саввы. Предводитель такой "восьмерки" Тудор имел все основания называться осьмником. Специально отметим два обстоятельства, делающих проводимую нами связь между осьмниками УМ и "осмью" грамоты N2 724 особенно тесной. В продолжении своего письма автор грамоты, отвергая обвинение его в самозванчестве, говорит, что участки "от Волока и от Мсты" (имеются в виду, очевидно, участки для сбора дани, а не земельные наделы) дал своим "сельчанам" сам князь; это дает основание видеть в Савве княжеского человека, тем самым связывая с князем и осьмников вроде Тудора. Тот факт, что княжеский устав начинает разверстку мостовой повин­ности именно с осьмников получает тем самым вполне логичное объяснение.
Показательно, с другой стороны, место находки грамоты N2 724: она была най­дена на Михаилоархангельском раскопе близ Прусской улицы. "Прусов" УМ осо­бенно тесно связывает с осьмниками, поручая их совместной ответственности уча­сток "до Бориса и Глеба". Само посвящение этой церкви, уже в начале XIII в. вы­ступающей как «вечевой храм "прушан" и организуемых ими территорий» [1. С. 128], свидетельствует о нахождении "прусов" в особо тесных отношениях с князем: борисоглебский культ в эту эпоху носил еще отчетливо княжеский характер. Другим "со-участником" осьмников выступают в УМ загородцы, вместе с кото­рыми осьмники отвечают за мощение западных подступов к Детинцу. Примеча­тельно, что аналогичный участок с южной стороны Детинца мостится осьмниками самостоятельно, и даже направление мощения указано здесь иначе - не в Детинец, а из него, въ Людинъ конецъ. Тому обстоятельству, что сам Людин конец среди субъектов мощения не упомянут, правдоподобное объяснение дает А. В. Куза: УМ разверстывает мостовую повинность "только между высшими представителями го­сударственной власти и населением, находящимся под непосредственной юрис­дикцией князя (курсив мой.- А.Г); жившая в концах основная масса новгородского боярства с зависимыми людьми мостила свои улицы под надзором кончанской администрации" [3. С. 304].
Развивая этот тезис, В. А. Буров [4. С. 92-94] связывает нахождение "прусов" и "загородцев" в княжеской юрисдикции с пришлым характером здешнего населения: исследователь с доверием относится к историческому преданию, выводящему крупнейший боярский род Прусской улицы - Михалковичей- из Пруссии. Время появления на страницах летописи первого представителя этой семьи - Михалка Степанича (впервые под 1175 г. [6. С. 35, 224]), и в самом деле хорошо согласуется с археологическими свидетельствами исчезновения к середине XII в. прусской дру­жины (см.: [20]). Вместе с тем трудно не согласиться с В.Л.Яниным [1. С. 211],
___
8 Согласно гипотезе, развиваемой нами в отдельной работе [17] засвидетельствованная таким обра­зом модель организации древнерусской дружины, имела своим основанием 7: именно столько рядовых воинов насчитывала "дружина" Тудора, составлявшая вместе со своим предводителем "осьмь". В кон­тексте настоящей работы для нас существенна сама связь древнерусских осьмников с дружинной сре­дой, проливающая свет на характер употребления данного термина в источниках. Наиболее ранним из них является упоминание Ипатьевекой летописи о том, что смерть Юрия Долгорукого случилась после того, как князь пировал у осьмника Петрила: пивъ бо Гюрги въ ѡсменика оу Петрла вь тъ днь на ночь разболѣсѧ. [18. С. 489]. Естественно думать, что князь пировал у своего дружинника, а не просто у сборщика торговых пошлин. Усвоение фискальных и полицейских обязанностей лицам из княжеской дружины - явление достаточно обычное для древней Руси. Ту же двойственность обнаруживают и такие социальные группы как детские, мечники, отроки, выступающие, с одной стороны, как княже­ские дружинники, слуги, телохранители, а с другой - как сборщики податей и судебные исполнители, причем эти последние функции носят безусловно вторичный характер (см.: [19. С. 71]).
22

считающим, что своего высокого положения в Новгороде второй половины XII в. эта семья могла достичь, только располагая здесь более глубокими корнями. Такие корни, по-видимому, действительно имелись. Как мы предположили в [21], общее происхождение связывало Михалковячей с другой крупнейшей посад­ничьей семьей - Гюрятиничами-Роговичами: это бьmи две ветви одного рода, восходившего, согласно разделяемой нами гипотезе А. А. Молчанова [22], к выходцу из Скандинавии Рёгнвальду (Рогволоду) Ульвссону, родственнику жены Ярослава Мудрого Ингигерд, прибывшему вместе с нею на Русь и получившему в "ярлство" Ладогу. Осевшие в Новгороде на княжеской службе потомки Рёгнвальда, вероятно, селились поначалу на Торговой стороне в окрестностях княжеского двора, но на рубеже XI-XII в., при Мстиславе Великом, переселились на Софийскую сторону, где быстро стали играть ведущую роль в общественной жизни Людина конца и прилегающих к нему территорий. Можно думать, что расселению выходцев из прусской дружины на будущей Прусской улице предшествовала и в какой-то мере обусловила ее "инфильтрация" в Людин конец представителей дружинной аристократии, происходившая, надо думать, при покровительстве князя.
Частью общего "наступления" князя на Софийскую сторону можно считать и расширение новгородского Детинца, произведенное в 1116 г., когда, по свидетель­ству НПЛ [6. С. 20], Мьстиславъ заложи Новъгородъ болии перваго. Тогда, соглас­но реконструкции М. Х. Алешковского [9], была впервые обнесена укреплениями южная часть современного Кремля. В свете всего сказанного закономерным выгля­дит тот факт, что именно здесь локализуются участки, мощение которых УМ пору­чает осьмникам. Трудно сказать, составляли ли последние постоянный гарнизон, помещенный в новоприсоединенной части Детинца для охраны крепости, или же, образуя костяк дружины, ее "младший командный состав", они просто отвечали за благоустройство этой территории - в любом случае присутствие на ней князя и его дружинного окружения оказывается в свете показаний УМ очень значительным.
Предлагаемая трактовка УМ влечет за собой, как видим, довольно обширные следствия для истории формирования территории новгородского Кремля. Она за­ставляет вспомнить старую точку зрения, признававшую значительную древность за существовавшим в позднее, московское время противопоставлением южной и се­верной половин Детинца как "княжеской" и "епископской" (см., напр.: [23]). Хотя такое деление безусловно не является исконным (что предполагали исследователи XIX в.), оно может в какой-то мере, пусть и достаточно опосредованно, восходить к ситуации XII в., сложившейся в результате расширения территории Детинца при Мстиславе и отраженной «Уставом о мостех» .
___
9 Заметим, что изложенное представление, хорошо согласуясь со схемой развития Детинца, предло­женной М. Х. Алешкоаским [9], вступает в противоречие с выводами новейшего археологического ис­следования данной проблематики, предпринятого С. В. Трояновеким [24]. Согласно этим выводам, южная половина современного Кремля была впервые обнесена укреплениями не в 1116 г., а почти дву­мя столетиями позже, на рубеже XIII-XIV вв. Учитывая, что археологическое изучение Детинца пока находится в своей начальной стадии, мы сочли возможным, интерпретируя показания "Устава", не ско­вывать себя рамками этой новой концепции, тем более что она, на наш взгляд, пока удовлетворитель­ным образом не согласуется с показаниями письменных источников. Главным из препятствий, на кото­рые наталкивается гипотеза о позднем возникновении "большого" Детинца, является упоминание в статьях НПЛ за XII в. церкви Бориса и Глеба (и только ее!) как находящейся "в граде". Поскольку по­дозревать позднейшее происхождение этого определения оснований нет (достаточно сказать что сам Синодальный список НПЛ в этой его части датируется временем более ранним, чем конец XIII в.), оно остается для нас важнейшим свидетельством того, что южная половина нынешнего Кремля уже в сере­дине XII в. входила в состав крепости.
23

Приложение. Текст "Устава о мостех" по Комиссионному (Археографическому) списку [25. с. 150-151].
--А се ѹставъ | Ѩрослава кн(я)зѧ ѡ мостѣхъ, | ѡсменикомъ поплата.
--Въ Людинь | конецъ чересъ греблю к' Добрыни | оулици, в городьнаѧ ворота до Пи|скоупли оулицѣ, с проусы до Бори|са и Глѣба мостити. || А тигожанамъ до коломлѧнъ, а коломлѧномъ до Нередичьского мѡ|сту, нередичѧномъ до вережа|нъ, а вережаномъ до пидьблѧн, | а пидьблѧномъ до Чюдинчевѣ оу|лицѣ, а Чюдинчевѣ оулицѣ с за|городци до городьнихъ воротъ; а вл(а)д(ы)цѣ сквозѣ городнаа ворота съ | изгои и съ дроугыми изгои | до Ѡстрои городнѣ.
--҃а-ѩ Давы|жа ста, | ҃в Слѣпчева ста, ҃г-ѩ Бь|выкова ста, ҃д-ѩ Ѡлексина ста, | ҃e-ѩ Ратиборова ста, ҃s Кондратова ста, ҃з Романова ста, ҃и Си|дорова ста, ҃ѳ Гаврилова ста, ҃ї кн(я)жа ста, ҃aї кн(я)жа, ҃вї Р'жевьска|а, ҃гї Бежичкаа, ҃дї Вочьскаа, ҃еї | Ѡбонискаа, ҃sї Лоускаа, ҃зї Лѡ|пьскаа, ҃иї Поволховьскаа трои рi|лѣ, ҃ѳї Ѩжол'вичьскаа двои | рилѣ
-- до софьѩнъ, софѩнѡ|мъ до тысѧчьского, тысѧчьско|моу до вощьникъ, ѡт вощьникъ | посад­никоу до великого рѧдоу, ѡт великог(о) рѧду | кн(ѧ )зю до Немѣцкого вымола, |нѣм'цемъ до Иванѧ вымола, | г'томъ до Алфердова вымола дo|ѡ заднего, а ѡт Алѳердова вымола | ѡнищаномъ до Боудѧтина вы|мола, ильин'цамъ до Матѳѣева | вымола, михаиловцамъ до Бардовы оулицѣ, а виктовцамъ | до Климѧтиныхъ сѣнеи.

СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород. М., 1977.
2. Тихомиров М Н. Исследование о Русской Правде. М.; Л., 1941.
3. К уза А. В. Рец. на ки.: Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород. М., 1977 //Советская археология. 1979. N2 4.
4. Буров В. А. Очерки истории и археологии средневекового Новгорода. М., 1994.
5. Петров Д. А. Проблемы исторической топографии Новгорода. М., 1999.
6. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 1950.
7. Насонов А. Н. "Русская земля" и образование территории древнерусского госу.qарства. М., 1951.
8. Рыбаков Б. А. Деление Новгородской земли на сотни в XIII в.// Исторические записки. М., 1938. Т. 2.
9. Алешковский М.Х. Новгородский детинец 1044-1430 гг. (по материалам новых исследований) //Архитектурное наследство. М., 1963. Вып. 14.
10. Семенов А. И. Осменники "Устава о мостех" // Новгородский исторический сборник. Новгород, 1961. Вып. 10.
11. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV -XVI вв. 1 Подг. к печ. Л. В. Черепнин. М.; Л., 1950.
12. Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV- начала XVI в. М., 1964. Т. III.
13. Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.). М., 1988. Т. 1.
14. Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1893-1903. Т .1-3.
15. Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975. Т. 1.
16. Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. М., 1995.
17. Гиппиус А. А. "Вожжей оленьих 28": (Об одной числовой модели в древнерусских текстах) //Живая старина. 1997. N2 3.
18. Полное собрание русских летописей. СПб., 1908. Т. 2.
19. Горский А. А. Древнерусская дружина. М., 1989.
20. Кулаков В. И. История Пруссии до 1283 г. М., 2003.
21. Гиппиус А. А. "Суть людие новгородци от рода варяжска": опыт генеалогической реконструкции //Восточная Европа в древности и средневековье. Генеалогия как форма исторической памяти. XIII Чтения памяти В.Т.Пашуто. Москва, 11-13 апреля 2001. Материалы конференции. М., 2000.
22. Молчанов А.А. Ярл Рёгнвальд Ульвссон и его потомки на Руси (О происхождении ладожско-­новгородского посадничьего рода Роговичей-Гюрятиничей) // Памятники старины: Концепции. От­крытия. Версии. Памяти Василия Дмитриевича Белецкого. СПб.; Псков, 1997.
23. Передольекий В. С. Новгородские древности. Записка для местных изысканий. Новгород, 1898.
24. Трояновекий С. В. Новгородский Детинец в X-XV вв. по археологическим данным. Автореферат дисс. канд. ист. наук. М., 2001.
25. Древнерусские княжеские уставы 1 Изд. подг. Я. Н. Щапов. М., 1976.
24
___________________
Т-же здесь (сборник целиком): newstar.rinet.ru/~minlos/2Inslav/Vylozheno/Slav...

www.a-nevsky.ru/library/ocherki-kompleksnogo-is...
Янин Устав князя Ярослава о мостех

www.academia.edu/5977135/Фролов_А.А._Устав_княз...
Фролов А. А. Устав князя Ярослава о мостех

www.drevnyaya.ru/vyp/stat/s1_23_2.pdf
Кучкин В. А. Ранние свидетельства о сотских и сотнях //Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2006. № 2 (24). С. 10–23

А вот, собственно, выкладки Кулакова, которые по неизвестной причине впечатлили Гиппиуса (В.И.Кулаков. История Пруссии до 1283 года, Глава 11: СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА ЭСТИЕВ И ПРУССОВ, С. 214-215):

читать

""На рубеже XI-XII вв. достаточно резко на всех могильниках Пруссии прекращается сооружение могил с дружинными чертами (богатое оружие и конское снаряжение в могилах с полиэтничными чертами ритуала). Дружинные древности, имевшие в XI в. черты, отражавшие четкую социальную стратификацию на западной окраине балтского мира, в XII-XIII вв. уже не известны. Можно лишь предполагать о причинах, приведших прусских воинов к исходу из пределов земли предков. Возможно, здесь имел место неудачный для воинов конфликт со жреческой администрацией из-за владения данью. За пределами родины прусские воины осели, как показывают находки на озере Обеляй, в Восточной Литве. Обнаружение в Аукштайтии не менее 12 могильников кон. XI-XII в. с двухъярусными трупосожжениями с останками коня в придонной части (Таутавичюс А., 1970, с. 215, 216; Volkaite-Kulikauskiene R., 1976, р. 19-21) и деталями инвентаря, близкими к прусским, указывает еще один регион, принявший прусских воинов. Ушедшие в Северо-Западную Русь пруссы положили начало многих известных в русской истории родов (Кулаков В. И., 1993б, с. 54).
Однако память о традициях погребений с оружием и конями доживает в Пруссии до XVI в. (Grunau S., 1876, Abschnitt I, S. 99). Текст Христбургского договора подтверждает их существование в начале войн с Орденом (Пашуто В. Т., 1959, с. 501). Судя по всему, такие немногочисленные погребения, представлявшие собой уже трупоположения, принадлежали прослойке прусских нобилей (Кулаков В. И., 1990д, с. 193), включавшей в свой состав как часть потомков воинов-профессионалов, так и зажиточных земледельцев (Пашуто В. Т., 1959, с. 336, 337). Из состава нобилей крестоносцы рекрутировали позднее своих сторонников на нижнем уровне местной власти - витингов (Перцев В. Н., 1956, с. 112). Видимо, останки витингов содержат редчайшие в Пруссии погребения XIII- XIV вв. с мечами, рукояти которых переделаны на балтский манер, с бронзовыми деталями и серебряной плакировкой, возрождавшей традиции декоративного искусства эпохи викингов (Кулаков В. И., Валуев А. А., 1999, с. 84).
Скорее всего, крестоносцы называли своих местных союзников-витингов германизированным термином-калькой слав, "ветеницы" ("члены совета"). Последний термин относился к местным союзникам германских феодалов в борьбе с западными славянами в X-XII вв. (Любавский М., 1918, с. 76).
На основе анализа актового материала XIII-XVI вв. Г. Ловмяньский установил, что на Самбии в 1299 г. существовало не менее 62 семей витингов. По его мнению, они восходили не к представителям дружинной прослойки XI в., а вели свои родословные от родовой знати (Lowmianski П., 1983, S. 179). В таком случае оказывается близким к истине предположение об участии витингов в деятельности совета - "господы", где вряд ли нашлось место для опальных жреческой власти дружинников. Прямые потомки последних, скорее всего, представлены в епископских документах сер. XIV в. под именем equites prutheni, занимавшими небольшое количество дворов в каждой деревне Вармии (Lowmianski H., 1983, S. 179). Правда, довольно значительное количество этих "всадников" предполагает, видимо, растворение потомков прусских воинов в крестьянской среде. Не вызывает сомнения пред- (прото-) феодальный характер нобилей-витингов, охотно легализовавших свои имущественные права под рукой Ордена. Готовность данной социальной прослойки к принятию феодальных порядков подтверждается существованием в Пруссии уже в нач. XIII в. крупных землевладельцев с усадьбами вне общинной юрисдикции (Wenskus R., 1961, S. 86- 88), Правда, этот вопрос требует дальнейшего исследования. Во всяком случае, ясно, что выход статуса нобилей на феодальный уровень был скован до XIII в. устаревшими правовыми нормами прусской "конфедерации", в том числе - наследованием имущества по женской линии (Пашуто В. Т., 1959, с. 284).""

@темы: Ярослав Ярославич, Фролов А. А., Гиппиус А. А., Раковорская битва

Comments

[Гость]

Спасибо, этот веб-сайт очень полезный.

Посетите также мою страничку

transcribe.frick.org/wiki/Why_Some_Folks_Nearly... открытие счета в иностранном банке для физ лиц

33490-+