Фролов А. А. об административном устройстве Новгорода и его владений

[haermaunne]

igh.academia.edu/AlexeyFrolov
Фролов А. А. на академия.еду

Фролов А. А. Административная система центральных районов Новгородской земли в X – начале XVII века (в контексте истории территориальных юрисдикций) // Историческая география. Том 2 / Отв. ред. И.Г. Коновалова. — М.: Аквилон, 2014. — 560 с.

{Статья описывает, в частности, сложную, комплексную взаимозависимость Новгорода и Владимиро-Суздальского княжества - систему территориальных "совладений" (города и князя) и судебно-административного симбиоза. Проливает дополнительный свет на природу и ход конфликтов между Новгородом и княжеской властью (и вообще, и с конкретными князьями). Помогает понять взаимоотношения Новгорода с соседями - зависимыми и полузависимыми племенами (в том числе и с теми, зависимость которых не удалось "довести до логического завершения" - эсты, емь-тавасты) и с государствами, соперничавшими с Новгородом за власть над этими племенами.
"Сбегание князей" из Новгорода в 1220-е гг. Ф. пытается объяснить неудовлетворительностью (для князей) их финансового положения на Новгородском столе (С. 129). "Забожничье" = десятина (конкретно - с Заволочья), связывает с этим отождествлением конфликт новгородцев с вл. Арсением в 1229 г. (с. 130-131). В конце 1230-х - 1240-х отношения (прежде всего финансовые) с князем (теперь - только из Всеволодовичей) урегулированы посредством формирования "системы совладений" (С. 132-134) - Э.}

Аннотация: Статья посвящена общей характеристике админи­стративной системы, существовавшей в эпоху Рюриковичей на Новгородской земле, в двух аспектах: территориальный рост Новг­ородской земли и формы управления на подконтрольных терри­ториях в X - начале XVII в. Развивая достигнутое в историогра­фии понимание проблемы, автор рассматривает историю административной системы новгородских земель в контексте ис­тории территориальных юрисдикций различных типов. Важней­шим элементом этой системы было «сместное управление» на землях, расположенных на границе Новгорода с Великим княже­ством Владимирским и смоленскими землями, где новгородцам принадлежала лишь часть прерогатив. Помимо систематизации знаний, полученных в ходе полуторавекового изучения проблемы, работа предлагает во многом новые интерпретации сведений важ­нейших исторических источников: Устава князя Святослава 1137 г., Устава князя Ярослава «о мостех», писцовых книг рубежа XV-XVI вв.

111
Новгородская земля — крупнейшее политическое образование Древней Руси. Ее территориальное деление и принципы организации управления давно привлекали внимание исследователей. Границы новгородских пятин еще двести лет назад нанес на карту Д.И. Языков, снабдив ею свой перевод работы А.Х. Лерберга1.
Первой работой, где была предложена характеристика всей территориально-административной системы земель Великого Новгоро­да, стало исследование К.А. Неволина. Помимо летописных свидетельств и актового материала, он мобилизовал такой ценный вид источника как новгородские писцовые книги конца XV-XVII в.2.
Работа сыграла неоценимую роль в изучении проблемы. Опубли­кованные Неволиным в приложениях конспекты всех известных в то время новгородских писцовых книг до сих пор могут быть использованы для навигации по фонду этих источников3, а состав­ленные им карты новгородских пятин (правда, не исправленные, а иногда дополненные ошибками) служат для иллюстрации территориального деления Новгородской земли даже в современных ис­следованиях4 5 .
Развитие системы новгородских погостов-округов с X по XVII столетия К.А. Неволин представлял как «различные перемены», которые «происходили в... их числе, названиях, пространстве, составе... Тот вид, в котором погосты являются по писцовым книгам, был последствием продолжительного исторического развития» Последующие десятилетия дали науке ряд историко-географи­ческих исследований Новгородской земли, решавших многие кон­кретно-исторические вопросы (например, локализация на местности селений писцовых книг, типология сельских поселений, прин­ципы налогообложения и т.п.), однако в основном они следовали общему представлению о системе, изложенному К.А. Неволиным.
1 Лерберг 1819: Приложение.
2 Неволин 1853.
3 Более фундированным является вышедший недавно в РГАДА каталог новгородских писцовых книг (Писцовые книги 2004), однако в нем нет вы­держек из писцовых описаний, также полезных при историко-географических штудиях.
4 Аграрная история 1971: 78. Почему-то приведена карта только для Деревской пятины; Степанова 2004: 97-99.
5 Неволин 1853: 93.

112
Новое видение механизма развития территориально-админис­тративной системы было предложено Н.П. Павловым-Сильванским. Как и другие исследователи своего времени, он считал, что первоначально погост являлся центром земледельческой общины. Но причины эволюции системы погостов он связал с возникновением феодальных отношений в Древней Руси: «Земли древнего погоста-общины, — писал он, — были расхищены боярами; след древнего общинного единства сохранялся лишь в объединении правительственном»6. Утрата общиной управленческо-владельчес­ких функций привела к тому, что со временем под словом «погост» стали разуметь по преимуществу церковный поселок.
Концепция Павлова-Сильванского оказала сильное влияние на всю последующую историческую мысль, в том числе и на совет­ских историков (например, Н.Н. Воронина, который писал о погос­тах-округах как общерусской дофеодальной форме организации общины, а в новгородской системе погостов видел особую ситуа­цию, «где крупная земельная вотчина сохранила под своим покровом общинный строй»)7.
Чрезвычайно важные выводы о связи административной сис­темы с эволюцией поселенческой структуры и феодальных отношений (на материалах Северо-Восточной Руси) сделал С.Б. Весе­ловский. В отличие от своих предшественников и оппонентов, полагавших изначальной связь погоста с определенной территорией, он считал, что первоначально за погостом была закреплена не территория, а подданное и подсудное население, и только позже территория, занимаемая этим населением, приобрела определен­ность податного и судебного округа»8. Однако, распространение феодального иммунитета в XIV-XV вв. подорвало основы, на которых функционировала система государственных центров-погостов, что привело в Северо-Восточной Руси к «отливу к селу функций сначала приходских, а затем и тяглого элемента», а в Нов­городской Руси к сохранению за погостом функций «центра приходской жизни и мирского самоуправления» и получению им «зна
6 Павлов-Сильванский 1988: 206.
7 Воронин 1935: 28. Развернутую критику конкретных положений данной работы см.: Романов 1960: 327-476.
8 Веселовский 1936: 15.

113
чения округа, аналогичного стану княжеской Руси»9. Данная концепция получила признание в отечественной историографии. Все исследователи послевоенного времени признают нетождественность погостов домонгольского времени и тех, что зафиксированы в документах XV-XVI вв., имея в виду именно ту разницу, о кото­рой писал Веселовский 10. Б.А. Рыбаков древнее (XI в.) деление Новгородской земли пред­ставлял как «сотенное» (основываясь на интерпретации текста «Ус­тава о мостех» ХШ в.), а «провинциальные сотни» считал установ­лением княжеской власти. Не были охвачены «сотенным» делением земли, освоенные новгородцами позднее (в конце XI и в XII в.).
Совпадение названий некоторых «провинциальных сотен» «Устава о мостех» с позднейшими пятинами и полупятинами Рыбаков тракто­вал как «превращение сотен в пятины... возможно в связи с упадком княжеской власти и с окончательным переходом управления Новгородской землей к кончанскому вечу каждого конца»11.
Систематизация показаний источников по территориально­-административной системе Новгородской земли была предпринята А.Н. Насоновым. Он дал пространственную характеристику про­цесса экспансии новгородской системы даней, опираясь, главным образом, на летописные известия. Относительно поздние погосты, зафиксированные писцовыми книгами на рубеже XV-XVI вв., по его мнению, не могут служить материалом для изучения древних административных центров12. Сопоставляя деление центра Новго­родской земли на пятины в конце XV в. с более ранними формами административного деления, исследователь отметил, что земли, не вошедшие в пятины, в XII-XIII вв. находились в совместном вла­дении Новгорода с великими князьями владимирскими13. Форми­рование этой системы он отнес к последним десятилетиям XII или
началу XIII в.14.
9 Веселовский 1936: 13, 20, 21.
10 Насонов 1951: 95-96; Романов: 416; Аграрная история 1971: 325; Платонова 1988: 16-17; Свердлов 1983: 63-64; Харламов 1990: 72-83; Селин 2003: 42, 43; Фролов 2001: 6-9.
11 Рыбаков 1938: 150.
12 Насонов 1951:95-96.
13 Насонов 1951: 118.
14 Насонов 1951: 192, 193.

114
Новую попытку систематизации сведений о росте территории и развитии системы управления на Новгородской земле в домон­гольскую эпоху предпринял А.В. Куза. Он подверг критике некоторые положения монографии А.Н. Насонова, в целом подтвердив его выводы. При этом был сформулирован тезис о существовавшем разделении Новгородской земли на две зоны — ядро и окружающие его волости-провинции. Конституирование такого разделения Куза связал с реформой 1230 года15. В объяснении природы статус­ных различий между центром и периферией исследователь близок к позиции Б.А. Рыбакова. По мнению Кузы, княжеские права в этих зонах были различны: в податных районах, отраженных еще в грамотах князя Ярослава Мудрого, то есть в центральных областях Новгородской земли, князь сохранял такие же права суда и сбора дани, которые были у его предков. Но в волостях-провинциях он такого права не приобретал. А.В. Куза полагал, что поименованные в интерполяции к «Уставу о мостех» областные территории соот­ветствуют как раз ядру Новгородской земли, где еще в XIII в. со­хранялась древняя сотенная организация свободного населения, постепенно вытесненная феодальной погостской16.
В.А. Кучкин, анализируя взаимоотношения владимирских князей и Новгорода, пришел к выводу, что уже в 80-90-х гг. XII в. про­исходит разделение территории пограничных волостей на новгородскую и владимирскую части. Более определенно — в Торжке, менее четко фиксируют этот процесс источники в Волоке Лам­ском17. Представленный исследователем материал демонстрирует то, как и без того не простая система администрирования на землях Великого княжества Владимирского была осложнена «сместным» характером управления на пограничье Новгородской земли. Монография В.А. Кучкина обозначила новую перспективу в изучении средневековой системы управления — исследование истории раз­личных типов юрисдикций.
Дальнейшее развитие темы на новгородских материалах сдер­живалось ограниченной источниковой базой и отсутствием источ­никоведческих исследований важнейшего вида источников по про­блеме — новгородских писцовых книг. В связи с этим исключи­
15 Куза 1975: 160-164.
16 Куза 1975: 167-169.
17 Кучкин 1984в: 96-97.

115
тельное значение имеет цикл работ В.Л. Янина, применившего для освещения проблемы методы комплексного источниковедения18. Сопоставление показаний письменных источников и берестяных грамот с данными сфрагистики, удачная интерпретация специфи­ческой категории археологических находок — деревянных цилин­дров — как своеобразных пломб, применяемых сборщиками дани, позволили не только более выверенно охарактеризовать процесс расширения зоны новгородских даней в пространстве, но и более предметно представить механизмы управления в различных частях Новгородской земли в X-XIII вв. Благодаря работам Янина становится очевидной ошибочность предложенного Рыбаковым и Кузой объяснения природы различий в статусе «ядра» и «периферии» Новгородской земли: многие тер­ритории «периферии» были освоены новгородцами уже в XI в., к тому же сбор дани на них осуществлялся представителями новго­родской элиты, а не князем19. Констатируя разделение Новгород­ской земли на центральную часть (составившую позднее пятины) и периферию (волости или колонии, не вошедшие в состав пятин), B. Л. Янин предположил, что в основе этого разделения лежат раз­личные принципы сбора дани. Если в первом случае он осуществ­лялся через погосты, то во втором — посредством вооруженных походов20. Однако, сбор дани в военном походе в ХП-ХШ вв. труд­но себе представить для важнейших территорий «колоний» — Торжка и Волока Ламского. Думаю, следует принять точку зрения, в соответствии с которой различия между «внутренней» и «внеш­ней» зонами лежат в типах юрисдикции. Именно поэтому границы новгородских пятин в конце XV в. отрезали собственно новгородские земли от территорий, на которые часть прав новгородцам не принадлежала.
Методы комплексного источниковедения были использованы C. З. Черновым в историко-географическом исследовании по исто­рии Волока Ламского XIV-XVI вв. Ему удалось реконструировать историю территориальных юрисдикций на Волоке и в его округе в связи с историей структуры землевладения и продемонстрировать
18 Янин 1977; Янин 1985; Янин 1987; Янин 1998; Янин 2001.
19 Янин 2001:31-65.
20 Янин 2001:72.

116
перспективность подобных региональных исследований как тако­вых21. Главным образом на материалах новгородских писцовых книг исследование территориально-административной системы прово­дилось А.А. Селиным. Впервые с начала XX в. (монография А.М. Андрияшева22) он подошел к изучению проблемы на основе ре­зультатов локализации населенных пунктов писцовых книг (по Водской пятине)23.
Приходится признать, что в целом изучение особенностей ста­туса земель на пограничье Новгорода и княжеств Северо-Восточной Руси затрудняется некоторой «полярностью» воспри­ятия этой проблемы: если часть исследователей смотрит на нее «из Новгорода», оперируя преимущественно новгородскими источни­ками (ведь в новгородско-княжеских соглашениях пограничные земли названы «волостями новгородскими»), то другая часть, на­против, базируется на показаниях источников по истории Северо-Восточной Руси (впрочем, иногда это происходит из-за отсутствия равноценных новгородских источников).
В связи с этим следует отметить источниковедческие наблюде­ния над новгородско-княжескими договорами С.А. Шарова-Делоне. Он пришел к выводу, что каждый договор между Новгородом и кня­зем оформлялся не двумя, а четырьмя документами: основные докончальные грамоты содержали фундаментальные права князя и новгородцев в самом Новгороде и новгородской метрополии, а дополнительные, «приписные» грамоты регулировали их отношения за пределами метрополии и в особых экстерриториальных районах.
При этом и те, и другие грамоты существовали в двух взаимодопол­няющих противнях каждая. Противни не были аутентичны. Экземпляры, хранившиеся в Новгороде, были «в пользу» князей, а в княже­ских архивах — «в пользу» новгородцев. Известный по соглаше­ниям (экземплярам, хранившимся в княжеских архивах) перечень «волостей новгородских» есть перечень новгородско-княжеских совладений. В «новгородских» же противнях следовало бы ожидать иной подзаголовок к тому же перечню: «А се волости великого кня­
21 Чернов 1998.
22 Андрияшев 1914.
23 Селин 2003.

117
зя»24. В связи с этим полагаю, что наиболее перспективными для изучения проблемы новгородско-княжеских совладений являются территории, хорошо обеспеченные источниками как «новгородского», так и «княжеского» происхождения. Здесь оказывается возмож­ным преодоление «полярности».
Автору этих строк на протяжении полутора десятка лет дове­лось заниматься пристальным изучением территориально-административной системы эпохи древнейших писцовых книг (ру­беж XV-XVI вв.). Обнаружение множества расхождений между бытующими в историографии представлениями и показаниями источников побудили его сначала к написанию ряда конкретно­-исторических работ25, затем — к новому пониманию давно извест­ных фактов26, а в конечном итоге — к попытке вписать сделанные выводы в общую историческую картину. За полтора столетия исследований понимание проблемы зна­чительно продвинулось вперед, накоплен большой фонд как частных наблюдений, так и принципиальных выводов, созданы новые методики, привлечены нетрадиционные источники. На современном этапе важным представляется дать общую картину развития территориально-административной системы Новгородской земли в эпоху средневековья — в контексте развития государственности на этих территориях, прошедшей несколько этапов от первоначальной северо-русской федерации племен легендарного Рюрика до вхож­дения в состав Московского государства при великом князе Иване III. Всесторонняя ревизия представлений об ее администра­тивном устройстве не предпринималась со времен К.А. Неволина, а суммирование данных о динамике территориальных измене­ний — со времен А.В. Кузы. По моему убеждению, одним из важ­нейших факторов, который мешает продвижению проблемы в целом и в деталях, является отсутствие во многих, даже специальных историко-географических исследованиях, географических карт, которые наглядно отображали бы соотношение различных объек­тов и округов (как синхронных, так и разновременных) в пространстве.
24 Шаров-Делоне 2005: 34, 36.
25 Фролов 2003; Фролов 2005; Фролов 2006 и др.
26 Фролов 2008.

118
Современным состоянием проблемы определяется и круг за­дач, решить которые пытается автор в настоящей работе. В стороне останется анализ проблемы организации управления в городах Новгородской земли. Эта тема имеет свою значительную специфи­ку не только в подходах, но и в источниках. Поэтому в данной ста­тье речь о городах пойдет лишь в самом общем виде, необходимом для освещения обозначенной темы. То же самое можно сказать о проблематике епархиального территориального деления и системы управления. По-видимому, будет правильнее посвятить ей отдель­ную работу. Масштабность темы вынуждает к некоторой «пунк­тирности» изложения, заданной форматом обзорной статьи. В какой-то степени это оправдывает и неполноту историографических штудий, и отсутствие детальной проработки каждого из затрону­тых сюжетов, многие из которых ждут своего исследователя десят­ки лет. Хронологически настоящее исследование ограничено нача­лом Смуты XVII в., внесшей заметный хаос в территориальное деление и, прежде всего, в систему управления, что позволяет рас­сматривать последующий период как заслуживающий отдельного исследования.
* * *
Для первых столетий существования древнерусской государ­ственности используемое здесь понятие «Новгородская земля» со­ответствует территории тех общин, которые оказались втянуты по­средством даннических отношений в сферу влияния новгород­цев — представителей правящей элиты севернорусской федерации племен.
Древнейшим известием об организации сельских административных пунктов на территории Новгородской земли является лето­писный рассказ о походах княгини Ольги на Мсту и Лугу в 947 г. (Карта 1): «Иде Вольга Новугороду и оустави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани...»27. Археологи предположительно указывают и археологические эквиваленты первых погостов, на­пример, Передольский погост в верховьях р. Луги, городище у д. Малышево в нижнем течении р. Белой (правый приток р. Мсты в
27 Лаврентьевская летопись 2001: 60.

119
её среднем течении)28 2 9 . Регламентация отношений с подданными общинами, таким образом, заключалась в отказе от примитивной формы полюдья и взимании фиксированных сумм через погосты. Наложенная на погост дань разверстывалась среди окружающих его общин, образующих, таким образом, одну волость. В отличие от большинства древнерусских земель, где сбор дани был прерогативой князя, в Новгородской земле активное участие в этом процессе принимали представители городской общины. Лица, упол­номоченные Новгородом, в установленное время объезжали соответствующую территорию от погоста к погосту, собирая дань и осуществляя судебные функции. Такое право существовало у них, по меньшей мере, со времен Ярослава Мудрого, а возможно и с момента приглашения князя союзом племен . Оно отражено во всех новгородско-княжеских соглашениях: «А волостии ти5 княже, новгородьскых своими мужи не держати, нъ держати мужи новгородьскыми; а дар от тех волостии имати»30.
Уже во второй трети XI в. территория, так или иначе включенная в сферу интересов новгородцев, стала весьма значительной. Новгородская берестяная грамота № 526 упоминает Русу, Лугу, Шелонь, Селигер, Дубровну в качестве регионов, связанных с Нов­городом через ростовщические операции и, скорее всего, через даннические отношения31. Вероятно, по Мете влияние новгородцев в XI в. распространяется на Тверцу — левый приток р. Волги, где в её среднем течении уже в первой половине XI в. существует город Торжок32. Не позднее конца XI в. Новгород собирает дань также в верховьях р. Мологи (новгородская берестяная грамота № 789 упоминает Волчину — так назывался левый приток Мологи33; гра­мота № 902 рубежа XI-XII вв. упоминает о разверстке дани в Езьске и на р. Волчине)34.
28 Платонова 1991: 68-88; Конецкий, Носов 1995: 29-54.
29 Янин 2001:62.
30 ГВНП 1949: № 1-3, 6, 7, 9, 10, 14, 15, 19, 22, 26, 77. В московском ва­рианте договора 1456 г. фраза усечена, а в московском варианте 1471 г. отсутствует: ГВНП 1949: № 23, 27.
31 Арциховский, Янин 1978: 124-127.
32 Куза 1975: 173-174; Малыгин 2001: 41.
33 Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 22-23.
34 Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 94—95.

120
На юге новгородские владения приходят в соприкосновение с полоцкими уже в XI в. С этим связаны новгородско-полоцкие кон­фликты 1021 и 1065-1067 гг.35. В первой половине XII в. новгород­ские земли смыкаются со смоленскими. Около 1130 г. новгород­ский Юрьев монастырь получает право сбора дани с погоста Буйцы36, который долго, по меньшей мере до начала XVI в., маркировал южную границу Новгородской земли. С середины XII в. упоминаются новгородские Великие Луки37.
В 1030 г. Ярослав строит г. Юрьев (Тарту), ставший плацдармом для распространения даней среди эстонской чуди. В 1036 г. новгородским «пригородом» становится Псков (впрочем, уже с 1137 г. город фактически становится независимым от Новгорода)38. Вскоре после превращения Пскова в новгородский пригород начи­наются конфликты новгородцев с финно-угорским населением за­паднее псковских земель. С середины XI в. летописи повествуют об экспедициях на чудь. Постепенно в орбиту новгородского влия­ния попадают земли води (со второй половины XI в.), корелы (пер­вая половина XII в.), ижоры (первая половина XIII в.) и других финно-угорских племен Северо-Запада. В начале XII в. в подчиненное Новгороду положение попадает и Ладога, прежде представлявшая собой полузависимое от Киева ярлство39. Конечно, это событие расширило возможности новгородцев в освоении северо-западных и северных земель, однако уже в течение XI в. их контроль распространяется на многие земли Русского Севера: не позднее середины XI в. на Тихменгу и Емцу, не позднее второй половины XI в. — на Вагу до ее устья, не позднее первой четверти XII в. — на Пинегу (Карта 2)40. Уже к началу XII в. новго­родцы собирают дань и с печеры, что документировано рассказом Гюряты Роговича. Дани печерские упоминаются и под 1133 г.41. Ко второй четверти XII в., по мнению В.Л. Янина, относится возникновение новгородско-смоленской юрисдикции у земель, со­
35 Ипатьевская летопись 1998: 133, 156.
36 ГВНП 1949: № 81; Янин 1991: 135.
37 Новгородская Первая летопись 2000: 32.
38 Янин 1992: 3-14.
39 Кирпичников 1988: 54-62.
40 Янин 2001: 66; Макаров 2003: 149-163.
41 Лаврентьевская летопись 2001: 302.

121
ставивших южное пограничье Новгородской земли42. Особенно­стей этого статуса мы коснемся позднее, поскольку о них известно в основном по источникам XV в. Здесь важно отметить, что волости Морева, Белила, Молвотицы, Жабна, Стерж, Лопастицы и Буйцы, согласно гипотезе В.Л. Янина, были переданы Новгороду киев­ским князем Мстиславом Владимировичем из состава смоленских земель для финансового обеспечения его прямых потомков на нов­городском столе. В годы, когда стол занимал князь из другой ветви Рюриковичей, дани с этих земель поступали в Смоленск. Именно это позволило князьям единолично, без согласия с Новгородом, раздавать земли из этого земельного фонда43 44 . Новейшие результаты лингвистического анализа текста жало­ванной грамоты Юрьеву монастырю на село Буйцы (в ней названы имена киевского князя Мстислава Владимировича и новгородского князя Всеволода Мстиславича), полученные А.А. Гиппиусом, не позволяют утверждать, что для пожалования погоста Буйцы требовалась санкция новгородского князя . Это, в свою очередь, дает основания сомневаться в аттестации массива земель южного пограничья как домена новгородских князей, однако никоим образом не опровергает тезиса о возникновении новгородско-смоленской юрисдикции на этих территориях при князе Мстиславе Владимировиче. Перечень земель, получивших тогда особый статус, требу­ет уточнения. По Янину, Ржева новгородская и Великие Луки по­лучили этот статус значительно позже — в XIV в., а Холмский погост чуть ли не во второй половине XV в.45. Во всяком случае Ржева во второй половине XIII в. находилась еще полностью под новгородским суверенитетом (подробнее об этом ниже).
* * *
Со смертью киевского князя Мстислава Владимировича Русь вступает в новую эпоху, которая для Новгородской земли как части древнерусской конфедерации была ознаменована возникновением элементов суверенной государственности. После периода мирного
42 Янин 1998.
43 Янин 1998.
44 Гиппиус 2008: 109-129.
45 Янин 1998: 85.

122
сосуществования Новгорода с Суздальской землей в рамках поли­тической системы Владимира Мономаха наступает время войн между Новгородом и князьями Северо-Восточной Руси (с 1132 г. по 1170-е гг.) за сферы влияния на приграничных территориях от Во­лока Ламского до Заволочья. Баланс сил, оформленный в виде того или иного типа юрисдикции, здесь еще не сложился. Острота кон­фликта была, вероятно, обусловлена и актуальностью вопроса о финансовом обеспечении на новгородском столе князей, не имевших прав на доходы с новгородско-смоленского пограничья. Одно из древнейших свидетельств того, что финансовое поло­жение князя в Новгородской земле было обеспечено значительны­ми массивами подданных территорий, — Устав князя Святослава Ольговича 1137 г., сохранившийся в виде приписки к Синодальной кормчей 1280-х годов и блестяще исследованный В.Л. Яниным46.
Он содержит подробное описание древнейшей территориальной структуры новгородского Заволочья. Упомянутые в Уставе погосты локализуются по рекам Сухоне, Онеге, Северной Двине, Пинеге47. Текст Устава содержит две интерполяции, озаглавленные как «а се Обонезьскыи ряд» и «а се Бежичьскыи ряд». Это перечни пунктов, с которых в пользу новгородского владыки взималась десятина в Обонежье и Бежичах, о которых подробнее будет сказано позднее.
Устав содержит сведения, позволяющие охарактеризовать осо­бенности юрисдикции этой территории в средневековье. В уставе
46 Янин 1977: 80-90.
47 Насонов 1951: 104-109. Локализуются далеко не все пункты Устава, однако A.M. Спиридонов обнаружил пространственные закономерности в их расположении. По-видимому, большинство погостов расположены в порядке их посещения сборщиками дани. Относительно остальных пунктов исследо­ватель предположил, что с них местные старейшины подвозили собранную дань к установленному маршруту (Спиридонов 1989: 18-19). Такое объясне­ние уязвимо для критики: механизм сбора дани предполагает подвоз на по­гост дани на всех участках маршрута, и сборщики дани должны были посе­щать все пункты, указанные в Уставе. Возможна иная трактовка, основанная на опыте реконструкции маршрутов писцов в ходе писцового описания конца XV в. (Фролов 2006: 299-318). Из пространственной последовательности выбиваются пункты, помещенные в конце Устава. При этом они расположены на окраинах региона, охваченного сбором дани. Возможно, в текст перечня по­гостов Заволочья эти топонимы вносились уже после его оформления в пер­воначальном виде — в порядке вхождения в систему полюдья.

123
князь назначает фиксированную сумму в 100 гривен в качестве церковной десятины в пользу Дома ев. Софии — вместо доли от вир и продаж, собираемых на князя с погостов Заволочья. Указанная сумма выдается домажиричем, сидящим в «Онеге», что уже указывает на присутствие княжеской администрации в регионе48. Сразу за постановлением о 100 гривнах Устав перечисляет суммы, следовавшие с отдельных пунктов. А.Н. Насонов, который рассматривал запись об Обонежском ряде как синхронную осталь­ному тексту Устава, считал, что 100 гривен, заменявших десятину от вир и продаж, взимались со всех пунктов Обонежского ряда, а на менее освоенных территориях к северо-востоку от Онежского озера и в Подвинье практиковался сбор с каждого конкретного пункта49. Я.Н. Щапов, вслед за А.А. Зиминым, отнес приписку об Обонежском ряде к более позднему времени (XIII в.), а «Онего», где сидел домажирич со 100 гривнами, локализовал восточнее Онежского озера. Он считал, что Заонежье платило 100 гривен со всей территории, а Подвинье — конкретные суммы с каждого пункта, обложенного данью. При этом по существу Щапов согла­сился с Насоновым: указанные различия «отражали различное ад­министративно-финансовое положение этих близких районов»50.
В.Л. Янин опроверг мнение Насонова на том основании, что, во-первых, текст об Обонежском ряде имеет более позднее проис­хождение, чем основной текст Устава, а во-вторых, сумма сборов с Обонежского ряда значительно меньше 100 гривен, в то время как сумма сборов со всех пунктов основного текста Устава чрезвы­чайно близка 100 гривнам. По его мнению, 100 гривен шли с тех пунктов, которые поименованы в основном тексте Устава51.
Однако и такая интерпретация вызывает возражения. Не ясно, для чего Устав приводит роспись сумм по конкретным пунктам, если они никак не влияют на размер выплат владыке (100 гривен). Более того, размер судебных сборов не может быть предсказан и зафиксирован законодательно, поскольку он определяется количеством судебных разбирательств, различным в различные годы. Мне
48 Янин 1977: 80-90.
49 Насонов 1951: 94.
50 Щапов 1972: 162-163.
51 Янин 1977: 85-86.

124
представляется более естественным видеть в этих суммах, распре­деленных между 27 поименованными пунктами, десятину не от вир и продаж, а от даней. В пользу такой трактовки свидетельству­ет учет в нескольких случаях «дара», который является не судеб­ным побором, а разновидностью подати фиксированного размера, то есть гораздо ближе к дани, чем к вирам и продажам. Таким об­разом, Устав 1137 г., вслед за постановлением о судебной десятине, воспроизводит роспись десятины от даней, которая определена «преже... бывшими князьми». Казалось бы, такому пониманию мешает фраза «Урадил есмь аз святей Софии и написал Никола князь новогородьскыи Свято­лав...», как будто свидетельствующая о новейшем происхождении этой росписи. Но «упряжено преже» князя Святослава могло быть само постановление о взимании десятины, в то время как его конкретное обеспечение (суммы с каждого пункта и номенклатура пунктов) ранее могло отличаться от росписи 1137 г. Выше я уже отмечал, что несоответствие между порядком перечисления пунк­тов в Уставе (пункты, замыкающие роспись) и их пространствен­ной близостью может быть объяснено постепенным пополнением перечня за счет включения в податной округ новых центров. Таким образом, князь Святослав заменил десятину от судебных пошлин на фиксированную сумму и обновил перечень пунктов, плативших князю дань (и, соответственно, десятину владыке). Предложенное прочтение Устава позволяет полностью при­соединиться к точке зрения В.Л. Янина об исключительности правкнязя на новгородское Заволочье в середине XII в. и несколько конкретизировать её: после 1136 г. князь получал здесь не только дар, но и основную дань, и доход от вир и продаж. Надо полагать, что приобрел эти права князь как раз в качестве компенсации за потерю части прерогатив, произошедшую вследствие конституи­рования сместного суда в Новгороде, ведь, как установил В.Л. Янин, в предшествующий период (XI - первая четверть XII в.) дань с этих территорий собиралась «новгородскими мужами»52. В ситуации 1136 г. это было тем более актуально, что приглашенный на новгородский стол князь Святослав Ольгович не имел прав на земли Смоленского пограничья.
52 Янин 2001:31-65.

125
Судьба заволоцких прав новгородского князя во второй поло­вине XII—XIII вв. ясна не вполне. В.Л. Янин полагает, что особые права князя в Заволочье были ликвидированы в связи с изъятием из юрисдикции князя суда в «новгородских волостях». В качестве компенсации новгородский князь получил территорию Бежецкого и Обонежского «рядов», описание которых включено в качестве позднейших интерполяций к Уставу 1137 г. Не подвергая сомнению разновременность Устава и интерполяций к нему, отмечу, что предложенная мотивация представляется не совсем логичной, ведь и Бежичи принадлежали к территориям новгородско-княжеской юрисдикции. Кроме того, тема особых прав князя в Заволочье сно­ва всплывает в новгородско-княжеских отношениях в начале XIV в., причем в чрезвычайно интересном контексте. В двух про­ектах 1305-1307 гг. соглашения с Михаилом Ярославичем новго­родская сторона сформулировала этот пункт таким образом: «А за Волокь ти своего мужа не слати, слати новгородца; а тобе серебро емати»; «А за Волокь ти, княже, своего мужа не слати, продаяти ти дань своя новгородцю»53. Тем самым, князю предлагалось передать новгородцу некий свой доход в Заволочье на правах откупа.
Новгородцам, впрочем, не удалось отстоять данную позицию на переговорах. В подписанном в 1307 г. договоре формулировка другая: «А за Волокь ти слати своего мужа изъ Новагорода въ дву носаду по пошлине; а опять ехати туды же на Новъгородъ; а съ Ни­зу ти не слати; такоже и въ Бежице. А что пошлинъ князю въ Новгородьскои волости, того вы мене не таити въ всехъ волостьхъ»54. Последняя фраза оттеняет ту исключительность, которую играют Заволочье и Бежичи в данной системе: только с них новгородцы физически не могут утаить от князя пошлин (поскольку он собира­ет их своими людьми), а в остальных волостях новгородцы обязу­ются их не утаивать. Аналогичная формулировка включена в дого­вор 1371 г. с князем Михаилом Александровичем55. Формулировка договора 1327 г. с князем Александром Михайловичем лаконична, но свидетельствует, что «старина» включает и право князя на суд: «А за Волокъ ездити судьи, како пошло по Новгородьскои пошли­
53 ГВНП 1949: № 6, 7.
54 ГВНП 1949: № 9,10.
55 ГВНП 1949: № 15.

126
не»56. Таким образом, в системе княжеских прерогатив Бежичи представляют не альтернативу Заволочью, а дополнение к нему. Их объединяет общая судьба в XIII-XIV вв.
Не совсем понятно, имел ли какие-нибудь права в Заволочье князь во второй половине XIII в.: фраза «а за Волок ти своего мужа не слати, слати новгородца» была вписана в готовый текст первого проекта договора 1264 г.57, но во втором проекте того же договора и в соглашении 1268 г. этот пункт уже отсутствует. Думаю, что не имел, но вопрос о Заволочье в переговорах с князьями время от времени всплывал. Есть некоторые основания возводить «пошлину», на которую ссылается воскресшая в договоре с князем Михаилом Ярославичем норма, к Уставу 1137 г.: именно в XIV в. (судя по почерку), то есть в период, когда порядок суда в Заволочье был реанимирован, воз­никает приписка к Синодальной кормчей 1280-х годов, содержащая Устав Святослава Ольговича 1137 г.
Кроме того, в контекст сказанного о правах князя на Заволочье во второй четверти XII и в XIV в. хорошо вписывается сюжет, от­раженный в новгородской берестяной грамоте № 724. В.Л. Янин датировал ее временем около 1166/67 г. и связал описанные в ней события с Заволочьем58. Автор грамоты, Савва, собирал дань пес­цами вместе с осмником Тудором, делал это без санкции новгородского посадника Захарии, к тому же оправданием его действий должно было служить то, что «сельчанам своим князь сам от Воло­ка и от Мсты участки дал». Все это свидетельствует о его принад­лежности к «мужам княжим». Сбор дани происходил осенью, что вызывает ассоциации с «осенним полюдьем даровным», извест­ным по жалованной грамоте князей Мстислава Владимировича и Всеволода Мстиславича Юрьеву монастырю на Буйцы, то есть «даром», который полагался именно князю. Наконец, из контекста ясно, что Савва не был подчинен Тудору, а возглавлял еще один отряд. Сбор даней двумя «осмами» находит соответствие в праве князя отправлять своего мужа за Волок на двух насадах, зафикси­рованном в договорах XIV в.
56 ГВНП 1949: № 14.
57 Янин 1991: 142-146.
58 Янин, Зализняк 2000: 24-25.

127
Таким образом, текст берестяной грамоты демонстрирует в действии механизм, описанный в Уставе 1137 г. и новгородско-княжеских соглашениях XTV в. Предписание в договорах XIV в. ездить из Новгорода и возвращаться в Новгород, а не в Низовскую землю объясняется очень просто: новгородцы должны были кон­тролировать собранные князем средства, поскольку из них владыке следовала церковная десятина.
* * *
Следующие два периода в истории территориально­-административного устройства и территориальных юрисдикций Новгородской земли — становление Новгородского государства как части древнерусской конфедерации (с 1170-х годов до татаро-монгольского нашествия) и его существование в составе конфедерации русских земель под сюзеренитетом Золотой Орды (с 1240-х до 1370-х гг.) по состоянию источников мы вынуждены рассматривать вместе (Карта 2).
Территориальный рост Новгородской земли в эти периоды за­медляется — в силу достижения некоторого баланса интересов с соседними землями. В 1187 г. состоялась экспедиция сборщиков дани в Печеру и Югру59. «Законы Гулатинга», составленные в ХШ в., косвенно свидетельствуют, что новгородцы собирали дани вплоть до северных земель нынешней Норвегии60. Под 1216 г. в летописи упоминается «терский данник»61, то есть новгородец, собиравший дань с населения Терского берега Белого моря (волость Тре, известная по новгородско-княжеским соглашениям со второй половины XIII в.). В середине XIII в. на Крайнем Севере, в Лапландии, происходит столкновение новгородских интересов с норвежскими, о чем сообщают Исландские анналы XIV в.62.
В XIV в. Новгород заключает первые международные соглашения о границах. Ореховский договор 1323 г. Новгорода со Швецией документировал существование широкой полосы земель, где сбор дани осуществлялся обеими сторонами (пространство между Бот­ническим и Финским заливами Балтийского моря и Белым мо­
59 Новгородская Первая летопись 2000: 38, 229.
60 Шаскольский 1945: 39.
61 Новгородская Первая летопись 2000: 57, 257.
62 Шаскольский 1994: 234—239.

128
рем)63. Договор 1326 г. Новгорода с Норвегией также зафиксировал существование широкой зоны совместных интересов — от Люнгстуэна на северо-западе современной Норвегии до Кандалакшского залива Белого моря64. К сожалению, пределы этих зон могут быть указаны на карте очень приблизительно, поскольку локализация большинства ориентиров, которые указывают источники, дискуссионна. На западе в XIII в. происходит сначала сокращение преде­лов влияния новгородцев — за счет данничества эстонских племен в связи с успехами немецкого Ордена в Восточной Прибалтике, а затем в результате выделения из состава Новгородского государст­ва Пскова.
Важнейшим явлением в истории юрисдикций домонгольского периода было оформление в волостях, расположенных вдоль границы Новгорода и княжеств Северо-Восточной Руси, сместного порядка управления, предполагавшего участие как новгородского представителя, так и представителя великого князя Владимирского, и сосуществование новгородского и княжеского землевладения. Для краткости назовем этот порядок «системой совладений». Перечень территорий, включенных в «систему совладений», содер­жится во всех новгородско-княжеских соглашениях, начиная с древнейшего, датированного В.Л. Яниным 1264 г.: «А се волости новгородьскые: Волокъ съ всеми волостьми, а держати ти сво[и тивунъ на половине, а но[в]городець на половине въ всей волости Волоцьскои; а в Торожку, княже, держати тивунъ на своей чясти, а новгородець на своей чясти...А се волости новгородьскые: Бежиче, Городець, М[еле]чя, Шипино, Егна, Вологда, Заволоцье, Колоперемь65 66 , Тре, Перемь, Югра, Печера; а ты волости дьржати мужи новгородьскыми; а даръ от нихъ имати» (карты 1 и 2) . Специаль­ные исследования свидетельствуют, что в таких волостях новго­родская и великокняжеская половины были довольно четко разде­лены территориально67.
63 Линд 1998:96-115.
64 Линд 1997: 135-143.
65 Эта загадочная волость недавно получила локализацию: Шилов 2009: 339-345.
66 ГВНП 1949: № 1-3, 6 , 7, 9, 10, 14, 15, 19, 22, 26, 77 (исключение составляют московские варианты договоров 1456 и 1471 гг.: ГВНП 1949: № 23, 27); Янин 1991: 142-189.
67 Кучкин 1984в: 152-155; Чернов 1998: 39-55; Малыгин 1994: 125-126.

129
Как были связаны с «системой совладений» права новгородского князя в Заволочье, существовавшие со второй четверти XII в.? Ретроспективное изучение землевладельческой структуры этого региона, предпринятое С.А. Шаровым-Делоне, выявило при­сутствие здесь как новгородского землевладения, так и земель ве­ликих князей Северо-Восточной Руси, князей ростовских и белозерских. При этом одни топонимы Устава 1137 г. попадают в зону собственно новгородского землевладения, а другие расположены на территории, отнесенной к зоне совладений Новгорода с князья­ми Северо-Восточной Руси (Карта 2). По предположению исследователя, земли в регионе, освоенные ко второй трети XII в., но «не охваченные» Уставом 1137г., имели иную церковную юрисдик­цию — относились к Ростовской епархии68.
Таким образом, юрисдикция новгородского князя в Заволочье не поглощалась новой системой юрисдикции великих князей Вла­димирских на княжеской части, а представляла собой нечто самостоятельное и более раннее. Безусловно, это доставляло неудобства новгородцам и вызывало у них стремление ликвидировать старин­ные княжеские права. В этом контексте определенную трактовку получают некоторые факты новгородско-княжеского противостояния 1220-х годов, с которым многие исследователи связывают возникновение того формуляра новгородско-княжеских докончаний, который стал известен по более поздним документам69.
Все 20-е годы XIII в. князья, после короткого княжения, бук­вально сбегают из Новгорода. При этом, как отмечает В.Л. Янин, постоянные отказы князей от новгородского стола совершаются не в результате прямых конфликтов между республиканской и княже­ской властью, а вследствие неудовлетворенности обстановкой, в которой они там находились. Консолидация боярства и успехи антикняжеской борьбы приводят к резкому умалению авторитета новгородского князя, и сам новгородский стол перестает быть приманкой в глазах князей70. Летописные свидетельства позволяют заключить, что это проявлялось и в ограниченности финансовых возможностей князя.
68 Шаров-Делоне 2005: 45 и др.
69 Черепнин 1948: 253 и сл.; Янин 2003: 196; Куза 1975: 160-161.
70 Янин 1962: 194.

130
В 1225 г. в Новгород пришел Михаил Всеволодович Чернигов­ский, «и бысть легко по волости Новугороду»71. При этой «легко­сти» князь Михаил задержался на новгородском столе лишь не­сколько месяцев. Новгородцы «много уимаша и, молячеся, и не могоша его умолити», но он заявил им: «не хочю у вас княжити, иду Цьрнигову...». Новгородцам пришлось вернуть на стол Ярослава Всеволодовича, который «продержался» в Новгороде рекордные для этого десятилетия три с половиной года. Но князю, вероятно, более довольному жизнью, чем его предшественники, теперь уже новгородцы предъявили свой ультиматум, содержание которого объясняет причины его благополучия: «поеди к нам, забожницье отложи, судье по волости не слати; на все воли нашей и на вьсех грамотах Ярославлих ты нашь князь; или ты собе, а мы собе».
Ярослав проигнорировал ультиматум, после чего в 1128 г. его сме­нил тот же Михаил Черниговский, который «целова крест на всей воли новгородьстеи и на всех грамотах Ярославлих; и вда свободу смьрдом на 5 лет дании не платити, кто сбежал на чюжю землю, а сим повеле, кьто еде живеть, како устав или передний князи, тако платите дань»72. Другими словами то же сообщает Софийская Пер­вая летопись: «и ради быша новогородыда, и целова князь крест, что ходити по Ярославлим грамотам, а боле того не изневолить Новагорода»73. Это первое упоминание «грамот Ярославлих» в источниках. Однако уже в 1229 г. новгородцы снова посылают за Ярославом и вновь предъявляют ему свои требования: «отступися Волока, и что есть новгородьского за тобою, силою еси зашьл, а крест целуй». Ярослав принял условия новгородцев только в конце 1230 г.
«Забожничье» не без основания трактуется как некий вид по­дати74. Однако в других источниках он не упоминается, поэтому кажется вероятным, что нормативным было ее иное название, нов­городцы же, именуя ее таким образом, апеллировали к конкретно­му документу, регулирующему ее взимание. Прямую ассоциацию «забожницье» вызывает с «десятой частью божией» Устава 1137 г.,
то есть с десятиной. Предложение «отложить» забожничье означа­
71 Новгородская Первая летопись 2000: 64,268.
72 Новгородская Первая летопись 2000: 68,274.
73 Софийская Первая летопись 2000: 284.
74 Словарь русского языка 1978: 136.

131
ет отказаться от его присвоения, перестать взимать (ср.: «А вязчего не пошло по Новгородьскои волости, то судиямъ твоимъ отложити»75). Оседание десятины в казне князя, возможно, вызвало по­ дозрения в сговоре владыки Арсения с князем и дало основания для обвинения, прозвучавшего в адрес владыки во время восстания 1229 г.: «...выпровадил Антония владыку на Хутино, а сам сел, дав мьзду князю»76. Поскольку условия первого ультиматума Ярослав не выполнил, второй содержит те же условия, выраженные другими словами. Эти слова позволяют отождествить тот регион, с которого князь присвоил «забожничье» и куда он слал своих судей, с Заволочьем. Но ущемление в этом конфликте прав новгородской ка­федры свидетельствует, что князь Ярослав Всеволодович пытался действовать в рамках тех прав, которыми обладал князь Святослав Ольгович в 1137г., но которые были ликвидированы «грамотами Ярославлими». Следовательно, уже к 1225 г. князья потеряли право посылать своих судей и брать дани с новгородского Заволочья, что косвенно датирует и конституирование новой юрисдикции Заволо­чья в «системе совладений» временем ранее 1225 г. Замечу, что С.А. Шаров-Делоне договорное оформление режима сместного управления северных волостей косвенно датировал временем до 1218 г. — на основании того, что великие князья Владимирские (Всеволодовичи) представляли интересы и ростовских Константиновичей, хотя после смерти в 1218 г. Константина Всеволодовича владения и владельческие права Всеволодовичей и Константино­вичей окончательно разделились77.
Как отмечалось выше, близка к новгородскому Заволочью бы­ла ситуация с прерогативами князя в Бежичах. С одной стороны, запись о Бежецком ряде дополняла княжеский Устав 1137 г., с дру­гой Бежичи, как и Заволочье, в XIV в. являются теми исключительными территориями, где новгородский князь имеет право со­бирать дань и осуществлять суд. О сходстве ситуаций говорит и то, что структурно статья о дани в Заволочье и Бежичах в договорах с князьями отделена от списка «волостей новгородских» с описани­
75 ГВНП 1949: № 7.
76 Новгородская Первая летопись 2000: 67,272.
77 Шаров-Делоне 2005: 36.

132
ем особенностей юрисдикции в них. Но в таком случае речь долж­на идти, как и в случае с Заволочьем, о более ранней системе управления Бежичами, которая предшествовала оформлению «сис­темы совладений» и не была поглощена последней.
Посмотрим на особенности юрисдикции Бежичей через приз­му княжеского участия в системе суда и даней на основной терри­тории Новгородской земли. Согласно новгородско-княжеским со­глашениям XIII-XV вв., право на дань у князя в Новгородской земле отсутствовало. Вместо дани князь получал от волостей дар. Право суда князь имел в самом Новгороде и в новгородских приго­родах — совместно с посадником. Что касается проездного суда князя, новгородцы очень ревниво относились к этому его праву.
Оно распространялось далеко не на все территории Новгородской земли, а лишь на ограниченный их круг, что видно и из формулировок соглашений: «А куда пошл[о] судии твоему ездити по волос­ти, ехат[и и]мъ межень по Петрове [д]ни»; «А судье слати на Петровъ день, тако пошло»; «А судиямъ твоимъ ездити по волости, куда пошло, лете съ Петрова дни, по пошлине». Эта формулировка отсутствует только в одном из проектов со­глашения 1264 г., зато здесь имеется другая: «А судъ, княже, отдалъ Дмитрии съ новгородци бежичяномъ и обонижаномъ на 3 лета, судье не слати». Из этого можно заключить, что в остальных дого­ворах волостями, «куда пошло» слать судей, являются только Обонежье и Бежичи. Можно догадываться, что передача суда обонежанам и бежичанам осуществлялась «на возмездной основе», то есть на основе откупа.
Уникальную возможность точно определить территорию, на которую простирались прерогативы князя в Бежичах и Обонежье, дают две интерполяции к Уставу князя Святослава Ольговича 1137 г. — о Бежецком и Обонежском рядах. К Обонежскому ряду относилось 14 пунктов, к Бежецкому — шесть. Почти все топонимы Бежецкого ряда локализованы. Маркированная этими пунктами территория лишь наполовину попадает в пределы Бежецкого Верха, известного по источникам XVI-XVII вв., то есть в пределы тер­ритории, включенной в «систему совладений» XIII в. (новгород­ские волости Бежичи, Городец Палец, Мелеча, Шипино, Егна).
Вторая половина территории Бежецкого ряда оказалась в границах Бежецкой пятины Новгородской земли, возникшей на рубеже

133
1470-1480-х гг. на землях новгородской метрополии. Таким обра­зом, Бежецкий ряд явно игнорирует границу между «внутренней» и «внешней» зонами, что также указывает на его более древнее происхождение по сравнению с «системой совладений». Княжеские прерогативы, существовавшие в Обонежье и Бежичах (в объеме, очерченном Бежецким и Обонежским рядами), сохранялись и в XIV-XV вв. Для Обонежья это подтверждено от­купной грамотой на обонежский суд 1460 г., территория которого в точности соответствует Обонежскому ряду78. Функционирование проездного княжеского суда в районе «Бежецкого ряда» еще в 80-х годах XIV в., помимо отмечавшегося уже упоминания Бежичей в договорах 1307 и 1371 гг., подтверждается его реликтовым упоми­нанием в актах XV в. на село Присеки79, которое находится в непо­средственной близости от Городецко «Бежецкого ряда». Если бы прерогативы князя в пунктах «Бежецкого ряда» являлись состав­ной частью «системы совладений», то захват Москвой всей терри­тории Бежецкого Верха (это произошло, вероятно, в первой поло­вине XV в.) привел бы к их аннулированию. Однако, вместо этого, они были компенсированы выделением другого района в пределах «внутренней зоны» Новгородчины — в Водской земле. Впервые это документировано московским проектом договора 1456 г. («А в Водцскую землю слати княземъ великимъ ежегодъ, по старине») и повторяется в московском проекте договора 1471 г.80.
А.В. Куза датировал возникновение Обонежского и Бежецкого рядов 1230 г., В.Л. Янин — периодом между 1137 и 1225 гг., Я.Н. Щапов — 1263-1264 гг.81. Исключительность права участия князя в управлении в Бежицах и Обонежье придает датирующее значение новгородской берестяной грамоте № 222 (не позднее 1217 г. по В.Л. Янину)82. Грамота сообщает о конфликте с участием представителей колбягов (этнической группы, населявшей Обоне­жье), который предполагается разрешить с помощью княжеского чиновника — детского. Тем самым, грамота свидетельствует о су­ществовании княжеской юрисдикции на этой территории уже к
78 ГВНП 1949: № 93; Янин 1991: 184.
79 Назаров 1989: 84-92.
80 ГВНП 1949: №23, 27.
81 Щапов 1972: 164; Куза 1975: 160-161; Янин 2001: 78.
82 Янин, Зализняк 1993: 182-185.

134
1217 г. Кстати, о княжеском участии в сборе дани в Бежичах, по упоминанию черной куны и детских, можно судить по берестяной грамоте № 718, датируемой XIII в.83. Таким образом, есть основания считать, что особые права нов­городского князя в Заволочье, Бежичах и Обонежье связаны с эта­пом истории территориальной юрисдикции, предшествовавшим оформлению «системы совладений». Вероятно, оформление этой системы сопровождалось ликвидацией прав новгородского князя в Заволочье, что особенно сильно ограничивало возможности князей, не имевших отношение ни к Смоленску, ни к великому княжеству Владимирскому. Процесс достижения нового равновесия в отноше­ниях Новгорода с князьями проходил в первой трети XIII в. С конца 1230 г. конфликтность между князем и новгородцами значительно снижается, а с 1240 г. созданная политическая система приходит в стабильное состояние, при котором на новгородский стол приглашаются только Владимирские великие князья. Очевидно, что «система совладений» предоставила достаточные возможности для фи­нансового обеспечения деятельности новгородского князя.
Формирование «системы совладений» означало разделение всей территории Новгородской земли на две зоны — внутреннюю и внешнюю. Если первая находилась целиком под юрисдикцией Новгорода, во второй действовала смешанная новгородско-княжеская юрисдикция. Ценнейшим источником по структуре внутренней зоны является «Устав князя Ярослава о мостех», дати­руемый В.Л. Яниным серединой 1260-х годов84. Первая интерпо­ляция к тексту Устава перечисляет городни Великого моста через Волхов или их группы, обозначенные по имени источника финан­сирования ремонта этих городен. Десять городен ремонтировалось десятью городскими «сотнями», одна сотня названа Княжой, но кроме того интерполяция перечисляет ещё девять неких единиц: Княжая, Ржевская, Бежецкая, Водская, Обонежская, Лужская, Лопская, Поволховская, Яжелбицкая. Большинство исследователей считает их областными (провин­циальными, волостными, сельскими) сотнями, подобными город­
83 Янин, Зализняк 2000: 16-18.
84 Древнерусские княжеские уставы 1976: 150-151; Янин 1991: 146-147.

135
ским сотням (Б.А. Рыбаков, А.Н. Насонов, А.В. Куза, В.Л. Янин85 и др.). В.А. Буров считает их «тысячами», образующими вместе с городской тысячей «тьму»86. Активно дискутируется природа этих элементов «десятичного» деления Новгородской земли (общинная или княжеская?).
«Гордиев узел», в который «завязалась» проблема «областных сотен» (назовем их условно «волостями» Устава), в настоящее вре­мя оказался разрублен с помощью лингвистики. Как установил А.А. Гиппиус, все эти интерпретации основаны на неверном пони­мании синтаксической структуры перечня. Прилагательные «кня­жа», «Ржевьская» и т.д. согласуются не с гипотетическим «ста» (слово «ста» женского рода ни в каком славянском языке никогда не существовало), а с подразумеваемым «городня»87. Так что ни о сотнях, ни о тысячах в сельских районах Новгородской земли го­ворить не приходится. Документ лишь сообщает нам названия тех источников, из которых покрывались расходы на ремонт примерно половины городен Великого моста, причем восемь из девяти этих источников имеют географическую привязку, а одна («Княжая») — институциональную. Это существенно, потому что свидетельству­ет о нахождении восьми поименованных «волостей» в сфере дей­ствия только новгородской юрисдикции. Историко-географический аспект интересующей нас интерпо­ляции «Устава о мостех» — тема специального исследования, вы­ходящего за пределы статьи. Но основные наблюдения изложить здесь необходимо, поскольку существующая историография имен­но суммарную территорию «волостей» Устава рассматривает как центр Новгородской земли, противопоставляя его «внешней зоне». Сомнительным представляется распространенное в историографии объяснение названий некоторых «волостей» Устава (и, со­ответственно, их локализация) через противолежание той или иной территории: Ржевской — по противолежанию Ржеве Володимеро-
85 Рыбаков 1938: 132-152; Насонов 1951: 124-126; Куза 1975: 164-169;
Янин 1977: 109. Впрочем, в одной из последних работ по этому вопросу В.Л. Янин вообще сомневается по поводу «самой правомерности использова­ния термина «сотня» для обозначения провинциальных земель («волостей») Новгорода» (Янин 2001: С. 70).
86 Буров 1993:98-110.
87 Гиппиус 2005: 16-18.

136
вой88 или Ржеве новгородской — позднее Ржеве Пустой, Бежец­кой — по противолежанию волости Бежицам89. Подобные случаи именования для Новгородской земли действительно известны, но они касаются административных единиц более поздних, изобре­тенных московскими дьяками, притом не имеющих своего исторически сложившегося центра (таким образом во второй половине XVI в. получили названия Белозерская и Тверская половины Бежецкой пятины).
Полагаю, что центром Ржевской «волости» может быть только Ржева новгородская (что свидетельствует о позднейшем переходе ее под совместную юрисдикцию Новгорода и Великого княжества Литовского), поскольку Ржева Володимерова на Волге никогда не имела отношения к Новгороду. Сложнее дело обстоит с Бежецкой «волостью». Единственно возможным объяснением парадоксаль­ной ситуации, при которой округ Бежичи числился одновременно и в составе земель новгородской юрисдикции (Бежецкая «волость» Устава о мостех), и в составе земель «системы совладений» (Бежи­чи и другие волости княжеских соглашений), является допущение о том, что округа, подчиненная Бежичам, была гораздо больше, чем территория будущего Городецкого уезда. Оформление «систе­мы совладений» выделило из этой округи только часть, в то время как остальной массив земель в «систему совладений» не попал.
Это допущение подтверждается скупыми свидетельствами ис­точников. Во-первых, в период до оформления «системы совладе­ний» в бежецкую округу входили земли, значительно удаленные от позднейшей границы Городецкого уезда90. Во-вторых, в XVI в. об­ширная территория к западу от Бежиц (почти до Новгорода) при­надлежала к Бежецкой десятине Новгородской епархии (на терри­тории Городецкого уезда находилась другая, Городецкая десятина).
88 Рыбаков 1938: 138-140.
89 Янин 1987: 119-134.
90 В берестяной грамоте № 789 (80-90-е гг. XI в.) перечисляются недоимки фиска в городецких гривнах с поселения Лама на Волчине (локализова­на В.Л. Яниным в пределах Бежецкого ряда недалеко от р. Молога) и с посе­ления Шитовичи на р. Мете (Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 22, 23); в грамоте № 902 (рубеж XI-XII вв.) в планы сборщика дани, застрявшего в Езьске, первоначально входила еще и Волчина (очевидно, отдельная волость, занимав­шая основное течение р. Волчина) (Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 94, 95).

КАРТА №2

КАРТА №2


Продолжение в комментах.

@темы: Новгород, academia.edu, Фролов А. А., Раковорская битва

Comments

[haermaunne]

137
Именно епархиальное деление дало названия для новгородских пятин на рубеже 1470-1480-х гг. и полупятин во второй половине XVI в.91, причем все остальные церковные десятины получили свои имена от объектов, расположенных в пределах соответствующих территорий.
Принято считать, что перечень волостей «Устава о мостех» целиком соответствует территории новгородской метрополии. Это мнение представляется ошибочным. Бремя благоустройства средневекового города несла его сельская округа, поэтому в задачи «Устава», совершенно очевидно, не входило описание всей территориально-административной или финансовой системы государства. Безосновательно искать среди волостей Устава земли, составлявшие округу Русы, Ладоги, потому что, выражаясь языком более позднего времени, расположенные вокруг них волости уже в XIII в. должны были исполнять «городовую повинность» в отношении этих городов, а не Новгорода.
Не касаясь в деталях проблемы локализации средневековых границ, обозначим лишь принципиальные моменты. О границах округи, тянувшей к Ладоге, можно судить только по позднейшим документам писцового делопроизводства. Ясно, что округа эта никогда не была слишком велика. Пока недостаточно обоснованной представляется тезис, который высказал впервые, кажется, А.В. Куза и поддержал А.Е. Мусин о подчиненности Ладоге территории Обонежья92. Чуть более определенные указания имеются об округе Русы. Историческая связь между Русой и территорией, известной в конце XV в. как «Курский присуд», проявляется уже в летописной статье 1200 /01 г.: «Литва взяша Ловоть и до Налюча, с Белеи и до Свинорта и до Ворча середу...»93. Топографические подробности этой статьи «дешифрованы» В.Л. Яниным94. Как и в других подобных случаях (ср. известие о том, как немцы воевали «Лугу и до Сабля»)95, Налюч обозначает глубину проникновения завоевателей на территорию, обозначенную как «Ловоть». Поскольку Налюч нахо
91 Фролов 2011.
92 Куза 1975: 152-153; Мусин 1988: 43-45.
93 Новгородская Первая летопись 2000: 45, 239.
94 Янин 1996: 30-33.
95 Новгородская Первая летопись 2000: 78, 295,450.

138
дится не на р. Ловати, а на р. Поле, топоним «Ловоть» может соответствовать только волости или исторической области. Это подтверждается отнесением к «Ловоти» Налюча и в духовной грамоте Федора Остафьевича 1460-х гг.96. Роль Русы как центра этой области безальтернативна, поскольку небольшой городок Курск на Ловати возник гораздо позже описанных событий. В связи с этим надо полагать, что северо-западные границы области «Ловоть» находят ся в районе Свинорта и Доворца, где и пролегала северо-западная граница уезда Русы по данным писцовых книг XVI в. Еще одно свидетельство, более позднего времени, касается локализации Щербовского мыта, на котором взимались пошлины с купцов, едущих со стороны Селигера в Русу. Курский наместник, которому принадлежала эта доходная статья, в 1546 г. бил челом великому князю Ивану IV о том, что торговые люди уклоняются от уплаты мытной пошлины. Последовавшее предписание великого князя торговым людям платить положенный сбор было адресовано наместникам города Русы97. Щербовский мыт расположен на восточной (а не западной!) границе Курского присуда на реке Поле98.
Весьма вероятно, что помимо земель Ладоги и Русы из округи Новгорода XIII в. должны быть исключены земли вокруг городка Демана (упоминаемого впервые в «Списке городов дальних и ближних» (1375-1381 гг.), но по наблюдению археологов, во второй половине XII в. открывшего «городскую» фазу своей истории99) и городков на Шелони, по меньшей мере часть которых была поставлена уже в 1239 г. Александром Невским (Порхов, Опоки, Вышегород, Высокое, Кошкин городок)100.
Таким образом, территориально-административная структура Новгородской земли в середине XIII в. предстает в следующем виде:
а) новгородская метрополия — зона новгородской юрисдикции, включающая восемь крупных регионов — «волостей» Устава, а также округу городов Русы, Ладоги, район городков на Шелони и городка Демана;
б) периферийная зона, находящаяся в сфере более сложных схем юрисдикции, при которых часть прерогатив принад
96 ГВНП 1949: № 111; Янин 1991:220-221.
97 Акты 2008: 128.
98 Фролов, Пиотух 2008: 64.
99 Торопов 2009: 252-254.
100 Новгородская Первая летопись 2000: 70, 289.

139
лежит не новгородской власти: князьям Великого княжества Владимирского на северо-востоке и востоке и Смоленского княжества— на юге. По-видимому, в том же контексте сформировались механизмы управления периферийной зоной на северных окраинах Новгорода, точнее — совместного сбора дани со Швецией и Норвегией.
Рассмотренные доходы князя от суда и даней, очевидно, составляли значительную часть его бюджета, необходимого, в том числе, и для ремонта «Княжей» городни Великого моста. Для полноты картины, имеющей прямое отношение к истории территориально-административной системы на землях Новгорода, следует прокомментировать и другие доходные статьи. Согласно новгородско-княжеским соглашениям второй половины XIII-XV вв., князь получал куны с двух новгородских погостов — Важанского (на р. Свирь) и Имоволожского (на оз. Имоложье в бассейне верхней Мсты)101 102 . В.Л. Янин объясняет передачу князю доходов с двух названных погостов тем, что они являлись удобными пунктами финансового контроля путей: из Новгорода в Заволочье и из Новгорода в Низовские земли. Полагаю, что определенное значение имело и расположение их вблизи от границ наиболее освоенных новгородских территорий: к востоку от Важанского погоста начиналось Заонежье, к юго-востоку от Имоволожского — Новоторжская волость, а к югу от него же — земли новгородско-смоленского пограничья, имевшие особый статус, о котором будет сказано ниже. В таких пунктах удобным был сбор мытной пошлины. Не случайно новгородско-княжеские соглашения упоминают о кунах с этих двух погостов в соответствующем контексте: «А что, княже, мыть по Суждальскои земли и въ твоей волости: от воза имати по 2 векши, и от лодье, и от хмелна короба, и от лняна. А дворяномъ твоимъ у купчевъ повозовъ не имати, разве ратной вести. А свободъ ти, ни мыть на Новгородьскои волости не ставите. А на Имоволозьскомъ погосте куны ти имати и на Важаньскомъ». Дополнительные сведения по вопросу об источниках финансирования князя в Новгородской земле сообщают писцовые книги рубежа XV-XVI вв. В книге Шелонской пятины упомянуты земли на южном берегу оз. Ильмень (погосты Взвад и Ужин), ещё в эпоху
101 ГВНП 1949: № 3, 19, 22, 26; Янин 2000: 47-50.
102 ГВНП 1949: № 3.

140
новгородской независимости считавшиеся великокняжескими103. С показаниями писцовых книг перекликаются свидетельства новгородско-княжеских договорных грамот о месте Взвада в княжеском хозяйстве104.
* * *
С 1380-х гг. до 1478 г. существует независимое Новгородское государство. Возглавляемая Великим княжеством Владимирским конфедерация русских земель прекращает свое существование, а «система совладений» испытывает кризис. В изменившихся политических условиях окраинные земли Новгорода оказываются в совместном управлении с Великим княжеством Московским и Великим княжеством Литовским, причем на фоне постепенного укрепления позиций Москвы пограничные территории становятся предметом споров и открытых вооруженных конфликтов.
Уже в 1397 г. происходит временная коммендация Двинской земли, Волока Ламского и Бежичей к Москве. Между 1397 и 1456 гг. новгородцы фактически утрачивают контроль над Вологдой. Бежичи окончательно переходят к Москве, вероятно, в первой половине XV в. Яжелбицкий мир 1456 г. лишает новгородцев земель по рекам Пинега и Мезень. Между 1456 и 1462 гг. к Москве присоединен Волок Ламский105. Двинской земли Новгород окончательно лишился в 1475 г. Вотчинный уклад серьёзно изменил как формы эксплуатации, так и систему управления на соответствующих землях. Развитие феодальной вотчины вело к распаду волостей на ряд «волосток» или «боярщин», население которых, отдавая по-прежнему государственные подати на погост, теперь имело хозяйственные связи с центром земельного владения, с господским двором. При этом, по мере развития внутренней колонизации и роста численности населения, в XIII-XV вв. радикально поменялась и сельская поселенческая структура. Вследствие этого пространственная связь с древними новгородскими погостами ослабевала, а изменившийся социально-экономический контекст превращал их в анахронизм.
103 НПК 1905: 356-359; Янин 1985: 92-104; Чернов 1985: 104-112.
104 ГВНП 1949: № 1 _ 3 , 6 , 7, 9, 10, 14, 15, 19, 26.
105 Чернов 1998: 51-54.

[haermaunne]

141
Местом сбора податей и, возможно, производства проездного суда становились вновь возникшие приходские центры106, которые даже в микрорегионах, заселённых ещё в «домонгольское время», были топографически обособлены от ранних административных центров107. Тесная связь территориального деления с системой церковных приходов базировалась на политическом фундаменте: контроль над земельной собственностью в Новгородской земле осуществлял архиепископ. Со второй четверти XIV в. его печатью скреплялись практически все документы, фиксирующие движение земельной собственности (купчие, раздельные, закладные, меновные)108.
К концу XIII в. В.Л. Янин относит возникновение в Новгородской земле института владычных наместников, которые поочередно сидели в Ладоге, Торжке, Кореле и на Двине. Однако П.Д. Малыгин обосновал синхронность существования владычных наместников в этих городах109. Более обстоятельная характеристика связей епархиального деления с территориально-административной системой Новгородской земли — тема отдельного исследования.
К моменту ликвидации независимости Новгорода ядро Новгородской земли состояло из тысяч мелких, средних и крупных волосток, объединённых вокруг погостских (приходских) центров. В документах новгородского времени эти волостки идентифицировались по имени собственному, соответствовавшему, чаще всего, названию его хозяйственного центра — владельческого села. Во всяком случае, никаких упоминаний об особых погостах-округах источники до 1478 г. не содержат. В пределах территории, описанной в составе пятин, приходских центров насчитывалось более 360-ти.
Административным центром с представителями власти (посадник или его представитель, княжеский наместник или служи
106 Изредка летописи упоминают о строительстве сельских храмов: Новгородская Четвертая летопись 2000: 373 (основание церкви Рождества Богородицы на Крестцах в 1393 г.); Новгородская Четвертая летопись 2000: 438 (основание каменной церкви Прокофия на Белой в 1443 г.); Новгородская Четвертая летопись 2000: 607 (основание церкви Николы в Бурегах в 1432 г.).
107 Платонова 1988; Харлашов 1990: 82; Фролов 2003: 3-12.
108 Янин, Гайдуков 1998: 8-9.
109 Янин 1970: 86 , 87; Малыгин 1999: 218-224.

142
лый князь), которому была подконтрольна сеть сельских приходов в судебном и податном отношениях, являлся город — центр присуди Сведения о системе присудов XIII-XV вв. в источниках фрагментарны. Только древнейшая русская писцовая книга (Деревской пятины письма 1495-1496 гг.) содержит описание территориальной структуры присуда. Границы присудов разрезают территории погостов-округов, разделяют на части отдельные поместья, розданные великим князем, но проходят по границам вотчин Новгородского времени110. Это не случайно: статья 36 Новгородской судной грамоты предусматривает судебную ответственность «владычня, боярского, житейского, купецкого, монастырского, кончанского, улитцкого» человека в волостке (т.е. проживающего в их владении) через землевладельца: «ино в коей волости будет от владыки волостель, или поселник, ино им поставить того человека у суда, а боярину и житьему и купцю, и монастыръскому заказщику и поселнику, и кончанскому и улитцьскому, также своих людей ставить у суда»111.
На территории мстинско-ловатского междуречья, составившей в конце XV в. Деревскую пятину, присудов было три: Новгородский, Деманский и Курский. Надо полагать, что в основе уездов, известных по писцовым книгам остальных новгородских пятин, также лежат присуды, существовавшие до присоединения Новгорода к Москве. Во всяком случае уже на рубеже XV-XVI вв. часть этих «уездов» была упразднена, а часть подверглась территориальным изменениям — очевидно, в виду их несоответствия московскому видению административной системы. Но поскольку писцовые книги по этим пятинам были составлены чуть позже книги Деревской пятины, то они зафиксировали уже несколько иную ситуацию. Гигантские размеры имел Новгородский присуд. Фрагментарные свидетельства древнейших писцовых книг позволяют говорить о том, что внутри его существовало более дробное деление по группам погостов, подконтрольных одному волостелю. Детальный текстуальный и историко-географический анализ описания книги Деревской пятины обнаружил факт нахождения вне системы присудов Холмского погоста с пятью волостями, ко
110 Фролов 2001:8.
111 Законодательство 1984: 307-308.

143
торые уже в начале XVI в. были исключены из состава Деревской пятины и образовали Холмский уезд. Благодаря наличию других источников, характеризующих южные окраины Новгородской земли, можно более определенно говорить об их различиях от земель, принадлежащих к системе присудов. Если на территории присудов уже к моменту ликвидации Новгородской независимости к одному погосту тянуло множество владений различных вотчинников, то в южных волостях массив земель, тянувших к одному погосту, был монолитен. В Холмском погосте, Мореве и Велиле, как уже говорилось, писцовые книги владельца не указывают, но зато в них есть единая структура, которой подчиняются все части этих округов: деление на десятки (в Холмском погосте они сгруппированы в станы); волости Стерж и Лопастицы числились за Аркажским монастырем, волость Буйцы— за Юрьевым монастырем. Оба монастыря, как показал В.Л. Янин, являлись магистратами Великого Новгорода112, то есть могли олицетворять здесь не только вотчинную, но и государственную власть. Право на получение части государственных доходов с этих и некоторых других земель (Лубоково, Заклинье, Буйцы, Лопастицы, Молвотицы, Кунско, Стерж, Морева, Жабна, Березовец, Холмский погост, Ржева Пустая и Великие Луки) принадлежало Великому княжеству Литовскому (по основному виду сборов — «черной куне» — эти территории именуются иногда в источниках «Чернокунством»). Новгородско-литовские договоры 1431 и 1441/1442 гг., а также проект договора 1471 г. сообщают детали этих полномочий.
Таким образом, они являлись объектом международного права. Те же документы противопоставляют земли «Чернокунства» новгородским погостам «Деман, Полоново, Цна» (т.е. Деманский, Полоновский и Посонский погосты Новгородского и Деманского присудов писцовой книги), отмечая, что последние — это «погосты новгородские»113.
Несмотря на неоднократное обращение исследователей к сюжету новгородско-ржевского межевания 1480-х годов, ни в одной из работ не ставится вопрос о том, почему восточная оконечность
112 Янин 1977: 136-149.
113 ГВНП 1949: 63, 70, 77.

144
межи не соответствует самой восточной точке соприкосновения новгородских и ржевских земель. Само размежевание было инспирировано требованиями брата великого князя Ивана III — Бориса Васильевича Волоцкого — уладить пограничные споры. Но если в конечной, самой западной, точке описанной межи заканчивалось противолежание владений Новгорода и Ржевы и начиналась граница Ржевы с Великим княжеством Литовским, то самая восточная точка межи отстоит от начала ржевско-новоторжского участка границы примерно на 30-50 км к западу, то есть далеко не «закрывает» всего пограничного участка114. Размежеванию в 1484 г., таким образом, подлежал лишь отрезок, где земля Ржевы соприкасалась с новгородскими волостями (Березовец, Стерж, Лопастицы). Новгородские Жабенский и Посонский погосты Новгородского присуда отделять от ржевских территорий почему-то надобности не было115.
В отличие от погостов новгородских присудов, центры волостей не меняли своего расположения на протяжении всей новгородской истории: на городищах Морева, Велила, Стерж, Березовец, на селище Буйцы прекрасно представлены археологические материалы первой половины II тыс. н. э., они имеют очень «солидную» археологическую округу в виде селищ и могильников этого времени116. Таким образом, в отличие от земель новгородских присудов, Холмский погост и волости сохранили управление, присущее ранним, довотчинным, погостам, при котором их границы не требовали четкого определения в фискальных целях. Консервации архаичных порядков способствовало пограничное их положение и нахождение в сфере международных отношений. Незадолго до конца XV в. таким же статусом обладали и земли Жабенского и Молвотицкого погостов. По древнейшей писцовой книге, ядро их составляли огромные владычные волости Жабна и
114 Кучкин 1984а: 149-161; Кучкин 19846: 165-176.
115 Формально волость Березовец описана в писцовой книге Деревской пятины, составленной в 1499 г., в числе земель Жабенскош погоста, однако ее включение в территорию погоста произошло уже после проведения писцовых работ 1495-1496 гг. в связи с опалой в январе 1499 г. князя И.Ю. Патрикеева. Ранее эта волость находилась у князя в кормлении (Фролов 2005: 118-119).
116 Фролов 2001: 11-12.

145
Молвотицы, а вотчины занимали лишь периферийное положение. Надо полагать, что первые предпосылки для перехода жабенских и молвотицких земель в Новгородский присуд возникли с потерей Литвой Ржевы Володимеровой в 1381 г.: упомянутые новгородско-литовские соглашения сохранили упоминание об управлении с помощью ржевского тиуна, хотя, как отметил В.Л. Янин, это всего лишь стереотипное воспроизведение формулировки более ранних соглашений117.
Помимо Холмского погоста и примыкавших к нему волостей, режим совместной эксплуатации действовал и на других пограничных с Литвой территориях. В Великих Луках практиковался сместной суд («а на Лукахъ нашь тиунъ, а твои другой, а судъ имъ наполы»118). «Запись о Ржевской дани» 1479 г.119 свидетельствует о проездном суде представителя литовской власти, хотя часть судебных прерогатив принадлежала новгородскому владыке и новгородскому Кириллову монастырю.
* * *

[haermaunne]

Серьёзная реорганизация территориально-административной системы Новгородской земли была предпринята московским правительством после 1478 г. (Карта 3). Вероятно, сразу после ликвидации независимости Новгорода, земли «внутренней зоны» были разделены на пять частей — пятин. Водская пятина отделялась от Обонежской рекой Волхов, Ладожским озером, далее граница шла от северо-восточного берега озера (севернее г. Олонец) на север. Граница Водской пятины с Шелонской проходила от Новгорода до верховьев р. Луги, далее — почти на всем протяжении — по р. Луге. Восточнее располагалась Обонежская пятина. От Бежецкой пятины ее отделяла р. Мда, от Деревской — р. Мета. Еще далее на восток располагалась Бежецкая пятина, которая соприкасалась с Деревской пятиной по р. Мете. В состав Деревской пятины вошло пространство к юго-востоку от Новгорода. Её граница с Шелонской пятиной проходила по р. Ловать. Шелонская пятина располагалась между Деревской и Водской. По пятинам проводилось описание земель
117 Янин 1998: 55.
118ГВНП 1949: №63, 70, 77.
119 Янин 1991:200-202.

146
великокняжескими писцами, было организовано касающееся этих территорий управление и делопроизводство. Пятинная система лишь очень условно может быть соотнесена с исторически сложившейся на Новгородской земле территориальной структурой, однако в целом территория пятин точно соответствует «внутренней зоне», на которой функционировала система присудов. Исключением стало нахождение в составе Деревской пятины южных волостей, что объясняется очень просто: великий князь не признавал на эти земли никаких прав, о которых заявляло Великое княжество Литовское. Как только Торопец, из которого «по старине» осуществлялось участие в управлении «Чернокунством» литовской стороной, оказался в составе Московии, необходимость придания спорным территориям вида коренных земель новгородской метрополии отпала: уже в начале XVI в. возникает Холмский уезд, который, кстати, в течение XVI в. по-прежнему сохраняет механизмы управления из Торопца120.
Еще одна территория, оказавшаяся в несколько неопределенном положении при организации пятинного деления — северная окраина Новгородской земли. О принадлежности лопских погостов к Водской пятине сообщают только источники XVII в., но даже по ним нельзя утверждать, что они относились когда-либо к Корельскому уезду. А.А. Селин полагает, что отрицание принадлежности Лопских погостов к Корельскому уезду — это всего лишь дипломатическая уловка московского правительства в споре со Швецией за приграничные территории в начале XVII в.121, однако представляется не случайным, что эти территории находились в зоне, которая в XTV-XV вв. была зоной общих новгородско-шведских интересов (впрочем, определенной локализации ее границы пока не поддаются). Севернее, вдоль западного берега Белого моря, лежало Карельское Поморье, не относившееся ни к какому-либо уезду, ни к пятинам вообще. Выяснение границ этой территории требует дополнительных изысканий.
Поначалу управление в пятинах осуществлялось по-прежнему, по присудам. Но массовые конфискации земель и последующие поместные раздачи сделали эту исторически сложившуюся систему неэффективной, вследствие чего около 1500 г., после заключи
120 Фролов 2005: 106-120.
121 Селин 2003: 40.

147
тельной волны конфискации вотчинных земель («накрывшей» владения новгородского архиепископа и монастырей в 1499 г.), основной территориальной единицей становится погост-округ. По-видимому, такой округ соответствует территории отдельного церковного прихода, пределами которого руководствовались великокняжеские писцы во время валового описания земель рубежа 1490-х годов122. На смену присудам в Новгородской земле пришли уезды, состоявшие из нескольких погостов-округов. На рубеже XV-XVI вв. в новгородских пятинах насчитывалось 12 уездов: Новгородский, Ладожский, Копорский, Ореховский, Ямской, Корельский, Русский, Порховский, Ивангородский, Кошкина Городка, Вышгородский, Высокогородский, однако уже в первой половине XVI в. три последние уезда были упразднены, а их земли включены в состав Порховского уезда. Около 1500 г. увеличились в размерах округи, административно подчиненные Орешку и Ладоге.
Уезд управлялся великокняжеским наместником, концентрировавшим в своих руках всю полноту власти — административной, судебной, военной. Помимо уездных городов, наместники получали в кормление городки Курск и Демон, бывшие центрами присудов Деревской пятины, и Холмский погост. Отдельные территории выделялись в кормление волостелям. Источники упоминают волостелей в волостях Ошта, Выгозеро в Заонежье, Боровичи и Волок Дершков Бежецкой пятины123.
В третьей четверти XVI в. пятины оказываются разделены на «половины» — явление, также характеризующее прежде всего технику писцового учёта и делопроизводства. Из документов 70-80-х годов XVI в. известны их названия. В Водской пятине это Полужская и Корельская половины, в Обонежской — Нагорная и Заонежская половины, в Бежецкой — Тверская и Белозерская половины, в Шелонской — Залесская и Зарусская (при этом Старорусский уезд был исключен из системы полупятин и описывался отдельно), в Деревской — Григория Морозова и Жихоря Рябчикова половины. Объем земель каждой полупятины во многом определялся составом территории, которую описывала в конце 1530-хгг. одна писцовая комиссия (каждая пятина описывалась двумя комиссиями).
122 Фролов 2008: 151-165.
123 Акты 2008: 103, 104, 287.

148
Не всегда возможно точно провести границы полупятин: писцовая документация разных лет пограничные погосты относит то к одной, то к другой полупятине, не исключено и разделение территории одного округа между двумя полупятинами. Данный вопрос пока не исследован в должной мере, весьма неопределенны мнения исследователей и о функциональности этих территориальных образований. По-видимому, на полупятину распространялась власть губного старосты, избиравшегося из среды землевладельцев той же территории.
На протяжении XVI-XVII вв. в составе земель новгородских пятин произошёл ряд изменений. Так, после московско-литовской войны в начале XVI в. за счёт южных земель Деревской пятины был образован Холмский уезд. В середине 1560-х гг. в связи с учреждением опричнины от Деревской пятины опричному Селижаровскому стану Ржевы Володимеровой были переданы Ясеновичский погост и волость Березовец целиком, а также южные части
Жабенского, Полоновского и Посонского погостов и восточная часть волостей Буйцы и Лопастицы. Несколько позднее, после «опричного разгрома» Новгорода 1570 г., в опричнину были взяты Обонежская и Бежецкая пятины. Деревская, Водская и Шелонская пятины попали в земщину. Возможно, это совпадение, но в опричнину Иван Грозный взял именно те территории, на которые у князей были права столетием ранее.
В правление «великого князя всеа Русии» Симеона Бекбулатовича зимой 1576 г. ко Ржеве Володимеровой, входившей в «удел» «князя Московского», был передан ещё ряд земель Деревской пятины. Вопрос об объёме и времени «второй приписи» нуждается в дополнительном изучении. Не вызывает сомнений, что ко Ржеве были отписаны Полоновский (северная часть), Буховский (южная часть), Деманский, Молвотицкий (целиком) погосты. Однако не исключено, что «вторая припись» была более обширной и включала кроме того ещё и Заборовский, Вельевский, Семеновский погосты целиком и северные половины Посонского, Жабенского и Буховского погостов124. Либо в связи с прекращением правления Симеона Бекбулатовича (не ранее середины сентября 1576 г.), либо в связи с писцовыми работами 1582-1583 гг. земли, отписанные ко Ржеве Воло
124 Фролов 2005: 111-113.

149
димеровой при устройстве «удела», вернулись в состав Деревской пятины. Граница «опричного времени» была восстановлена. Примерно в таком виде, с небольшими изменениями, южная граница Деревской пятины существовала до самого упразднения пятин в начале XVIII в. Тяжелые последствия для Новгородской земли имела Ливонская война. По ее итогам, подведенным Плюсским перемирием 1583 г., к Швеции отошли Ивангородский, Копорский, Ямской и Корельский уезды. По Тявзинскому мирному договору 1595 г. Швеция вернула эти земли.

[haermaunne]

БИБЛИОГРАФИЯ
Аграрная история 1971 — Аграрная история Северо-Запада России: Вторая половина XV - начало XVT в. Л., 1971.
Акты 2008 — Акты служилых землевладельцев XV - начала XVII века /Сост. А.В. Антонов. М., 2008. T. IV.
Андрияшев 1914 — Андрияьиев А.М. Материалы по исторической географии Новгородской земли. Шелонская пятина по писцовым книгам 1498-1576 гг. М., 1914. Вып. 1. Списки селений; СПб., 1913. Вып. 2. Карты погостов.
Арциховский, Янин 1978 — Арцшовский А.В., Янин В.Л. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1962-1976). М., 1978.
Буров 1993 — Буров В.А. О сотнях, тысячах и тьме Новгородской земли // Новгород и Новгородская земля: История и археология / Отв. ред. В.Л. Янин. Новгород, 1993. Вып. 7. С. 98-110.
Веселовский 1936 — Веселовский С.Б. Село и деревня в Северо-Восточной Руси XIV-XVI вв. М., 1936 (ИГАИМК. Вып. 139).
Воронин 1935 — Воронин Н.Н. К истории сельского поселения феодальной Руси: погост, слобода, село, деревня. М., 1935 (ИГАИМК. Вып. 138).
ГВНП 1949 — Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М; Л, 1949.
Гиппиус 2005 — Гиппиус А.А. К изучению княжеских уставов Великого Новгорода: «Устав князя Ярослава о мостех» // Славяноведение. 2005. № 4. С. 9-24.
Гиппиус 2008 — Гиппиус А.А. Загадки Мстиславовой грамоты // Miscellanea Slavica. Сборник статей к 70-летию Бориса Андреевича Успенского / Сост. Ф.Б. Успенский. М., 2008. С. 109-129.

150
Древнерусские княжеские уставы 1976 — Древнерусские княжеские уставы / Подг. Я.Н. Щапов. М., 1976.
Законодательство 1984 — Законодательство Древней Руси М., 1984. T. 1 (Российское законодательство Х-ХХ вв.: в 9 томах).
Ипатьевская летопись 1998 — Ипатьевская летопись. М., 1998 (ПСРЛ. Т. II).
Кирпичников 1988 — Кирпичников А.Н. Ладога и Ладожская земля VIII-XIII вв. // Историко-археологическое изучение Древней Руси: Итоги и основные проблемы / Ред. И.В. Дубов. Л., 1988 (Славянорусские древности. Вып. 1).
Конецкий, Носов 1995 — Конецкий В.Я., Носов Е.Н. К вопросу о сложении административных центров конца I тыс. н. э. в восточных районах Новгородской земли // Славяно-русские древности / Под ред. И.В. Дубова и И.Я. Фроянова. СПб., 1995. Вып. 3: Проблемы истории Северо-Запада Руси. С. 29-54.
Куза 1975 — Куза А.В. Новгородская земля // Древнерусские княжества X-XIII вв. / Отв. ред. Л.Г. Бескровный. М., 1975. С. 144-201.
Кучкин 1984а — Кучкин В.А. К изучению процесса централизации в Восточной Европе (Ржева и ее волости в XTV-XV вв.) // История СССР. 1984. № 6 . С. 149-161.
Кучкин 19846 — Кучкин В.А. Межевание 1483 г. и вопрос о древней новгородско-смоленской границе // НИС / Отв. ред. В.Л. Янин. Л., 1984. Вып. 2 (12). С. 165-176.
Кучкин 1984в — Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV вв. М., 1984.
Лаврентьевская летопись 2001 — Лаврентьевская летопись. М., 2001 (ПСРЛ. Т. I).
Лерберг 1819 — Лерберг А.Х. Исследования, служащие к объяснению древней русской истории. СПб., 1819.
Линд 1997 — Линд Дж.Х. «Разграничительная грамота» и новгородско-норвежские договоры 1251-1326 гг. // НИС / Отв. ред. В.Л. Янин. СПб., 1997. Вып. 6 (16). С. 135-143.
Линд 1998 — Линд ДжХ. Русско-шведская граница по Ореховецкому (Nôteborg-Pahkinalinna) миру и политический статус севера Фенноскандии // Средние века. 1998. Вып. 59. С. 96-115.
Макаров 2003 — Макаров Н.А. «Заволоцкие топонимы» новгородских берестяных грамот и деревянных цилиндров на археологической карте // Берестяные грамоты: 50 лет открытия и изучения. Мат-лы международной конф. Великий Новгород, 24—27 сентября 2001 г. /Под общ. ред. В.Л. Янина. М., 2003. С. 149-163.

151
Малыгин 1994 — Малыгин П.Д. Некоторые итоги и проблемы изучения средневековых древностей территории Тверской области // Тверской археологический сборник. Тверь, 1994. Вып. 1. С. 116-128.
Малыгин 1999 — Малыгин П.Д. О региональных (областных) владычных наместниках Новгородской земли // Великий Новгород в истории средневековой Европы: к 70-летию Валентина Лаврентьевича Янина / Под. ред. А.А. Гиппиуса, Е.Н. Носова и А.С. Хорошева. М., 1999. С. 218-224.
Малыгин 2001 — Малыгин П.Д. Возникновение Торжка и некоторые замечания по теории «переноса городов» // Управление городами: история и современность: Материалы, научн. конф. Тверь. 23-24 ноября 2000 г. Тверь, 2001. С. 36-45.
Мусин 1988 — Мусин А.Е. Становление Обонежскош ряда в IX-XIV вв. // Тихвинский сборник: по материалам историко-географической конференции. Тихвин, 1988. Вып. 1. Археология Тихвинского края / Науч. ред. Г.С. Лебедев. С. 43-48.
Назаров 1989 — Назаров ВД. О проездном суде наместников в средневековой Руси // ДГ. 1987 г. М., 1989. С. 8Ф-92.
Насонов 1951 — Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951.
Неволин 1853 — Неволин К.А. О пятинах и погостах новгородских. СПб., 1853 (Записки Русского Географического общества. Т. 8 ).
Новгородская Первая летопись 2000 — Новгородская Первая летопись. М., 2000 (ПСРЛ. T. III).
Новгородская Четвертая летопись 2000 — Новгородская Четвертая летопись. М., 2000 (ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1).
НПК 1905 — Новгородские писцовые книги. СПб., 1905. T. V. Книги Шелонской пятины / Подг. С.К. Богоявленский.
Павлов-Сильванский 1988 — Павлов-Силъванский Н.П. Феодализм в России. М., 1988 (Памятники исторической мысли).
Писцовые книги 2004 — Писцовые книги Новгородской земли (Каталог писцовых книг Русского государства. Вып. 2) / Сост. М.Ю. Зенченко, В.Ю. Беликов, Г.А. Иванова / Под ред. И.Ю. Анкудинова, М.Ю. Зенченко, А.А. Селина, А.А. Фролова. М., 2004.
Платонова 1988 — Платонова Н.И. Погосты и формирование системы расселения на Северо-Западе Новгородской земли (по археологическим данным): Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Л., 1988.
Платонова 1991 — Платонова Н.И. Укреплённые поселения Лужской волости // Материалы по археологии Новгородской земли 1990 / Под ред. В.Л. Янина, Е.Н. Носова, П.Г. Гайдукова. М., 1991. С. 68 - 88 .

152
Романов 1960 — Романов Б.А. Изыскания о русском сельском поселении эпохи феодализма (по поводу работ Н.Н. Воронина и С.Б. Веселовского) // Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве ХП-XVÏÏ веков / Отв. ред. И.И. Смирнов. М; Л., 1960. С. 327-476.
Рыбаков 1938 — Рыбаков Б.А. Деление Новгородской земли на сотни в XIII в. // Исторические записки. М, 1938. Т. 2. С. 132-152.
Свердлов 1983 — Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983.
Селин 2003 — Селин АЛ. Историческая география Новгородской земли в XVI-XVHI вв. Новгородский и Ладожский уезды Водской пятины. СПб., 2003.
Словарь русского языка 1978 — Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1978. Вып. 5.
Софийская Первая летопись 2000 — Софийская Первая летопись старшего извода. М., 2000 (ПСРЛ. T. VI).
Спиридонов 1989 — Спиридонов А.М. Локализация 1 пунктов Устава Святослава Ольговича 1136/37 г. и становление погостов в Прионежье и Заволочье // Краткие сообщения института археологии. М., 1989. Вып. 198. С. 16-21.
Степанова 2004 — Степанова Л.Г. Новгородское крестьянство на рубеже XV-XVI столетий (уровень развития хозяйства). М., 2004.
Торопов 2009 — Торопов С.Е . Из истории средневекового новгородского города Демона // Великий Новгород и средневековая Русь. Сб. ст. к 80-летию акад. В.Л. Янина / Отв. ред. Н.А. Макаров. М., 2009. С. 245-261.
Фролов 2001 — Фролов А.А. Территориально-административная система XIV-XV вв. на землях Деревской пятины Новгородской земли. Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. М., 2001.
Фролов 2003 — Фролов А.А. К истории формирования средневековой административной структуры на севере Деревской пятины Новгородской земли // Новгородский архивный вестник. Великий Новгород, 2003. Вып. 3. С. 3-12.
Фролов 2005 — Фролов А.А. Статус земель южного пограничья Новгородской земли в XVI — начале XVIII века // Очерки феодальной России. М.; СПб., 2005. Вып. 9. С. 106-120.
Фролов 2006 — Фролов А.А. Методы работы писцов в Деревской пятине Новгородской земли во время письма 1495-1496 годов и проблема реконструкции писцовых полевых записей // Исследования по истории средневековой Руси / Сост. С.В. Стрельников. М.; СПб., 2006. С. 299-318.

[haermaunne]

153
Фролов 2008 — Фролов АЛ. Новый взгляд на территориально-административную систему земель Господина Великого Новгорода // Новгородский исторический сборник. СПб., 2008. Вып. И (21). С. 151-165.
Фролов 2011 — Фролов АЛ. «Книга записи Софийской пошлины» и проблема происхождения новгородских пятин // Приходная книга Новгородского дома Святой Софии («Книга записи Софийской пошлины») / Сост. И.Ю. Анкудинов, А.А. Фролов. М.; СПб., 2011. Приложение. С. 207-212.
Фролов, Пиотух 2008 — Фролов АЛ., Пиотух Н.В. Исторический атлас Деревской пятины Новгородской земли (по писцовым книгам письма 1495-1496 гг.). М.; СПб., 2008. Т. 2. Атлас и справочные материалы.
Харлашов 1990 — Харлаьиов Б.Н. К вопросу о происхождении погостов в Псковской земле // Советская археология. 1990. № 1. С. 72-83.
Черепнин 1948 — Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV-XV веков. М.; Л., 1948. Ч. 1.
Чернов 1985 — Чернов С.З. Историческая география Взвадского погоста // Генезис и развитие феодализма в России. Л., 1985. С. 104-112.
Чернов 1998 — Чернов С.З. Волок Ламский. Структуры землевладения и формирование военно-служилой корпорации. М., 1998.
Шаров-Делоне 2005 — Шаров-Делоне С.А. К вопросу об историческом контексте формирования культуры Русского Севера // Иконы Русского Севера: Двинская земля, Онега, Каргополье, Поморье. Статьи и материалы / Ред-сост. Э.С. Смирнова. М., 2005. С. 33-47.
Шаскольский 1945 — Шаскольский И.П. Договоры Новгорода с Норвегией // Исторические записки. М., 1945. Т. 14. С. 38-61.
Шаскольский 1994 — Шаскольский И.П. Сведения об истории Руси в X -XIV вв. в Исландских анналах // Вспомогательные исторические дисциплины. СПб., 1994. T. XXV. С. 231-239.
Шилов 2009 — Шилов А.Л. О пределах новгородских владений на Кольском полуострове в XIII-XV вв. // Новгород и Новгородская земля: История и археология / Отв. ред. В.Л. Янин. Великий Новгород, 2009. С. 339-345.
Щапов 1972 — Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси. М., 1972.
Янин 1970 — Янин В.Л. Актовые печати Древней Руси X-XV вв. М., 1970. Т. 2. Новгородские печати ХШ-X V вв.
Янин 1977 — Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород. М., 1977.

154
Янин 1985 — Янин В.Л. К истории взаимоотношений Новгорода с князьями//Генезис и развитие феодализма в России / Под ред. И.Я. Фроянова. Л., 1985. С. 92-104.
Янин 1987 — Янин В.Л. Княжеский домен в Новгородской земле // Феодализм в России / Отв. ред. В.Л. Янин. М., 1987. С. 119-137.
Янин 1991 — Янин В.Л. Новгородские акты XII-XV вв.: хронологический комментарий. М., 1991.
Янин 1992 — Янин В.Л. «Болотовский» договор: О взаимоотношения Новгорода и Пскова в XII-XIV вв. // Отечественная история. 1992. № 6 . С. 3-14.
Янин 1996 — Янин В.Л. К проблеме локализации Клина новгородско-смоленского порубежья // Русистика, Славистика, Индоевропеистика. М., 1996. С. 29-40.
Янин 1998 — Янин В.Л. Новгород и Литва: пограничные ситуации XIII—XV веков. М., 1998.
Янин 2000 — Янин В.Л. Имоволоже (из истории новгородско-княжеских отношений) // Источниковедение и краеведение в культуре России /Ред. В.Ф. Козлов. М., 2000. С. 47-50.
Янин 2001 — Янин В.Л. У истоков новгородской государственности. Великий Новгород, 2001.
Янин 2003 — Янин В.Л. Новгородские посадники. Изд. 2-е. М., 2003.
Янин, Гайдуков 1998 — Янин В.Л., Гайдуков П.Г. Актовые печати Древней Руси X-XV вв. М., 1998. Т. 3: Печати, зарегистрированные в 1970-1996 гг.
Янин, Зализняк 1993 — Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1984—1989 гг.). М., 1993.
Янин, Зализняк 2000 — Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1990-1996 гг.). Палеография берестяных грамот и их внестратиграфическое датирование. М., 2004. T. X
Янин, Зализняк, Гиппиус 2004 — Янин В.Л., Зализняк А.А., Гиппиус А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1997-2000 гг.). М., 2004. T. XI.
СПИСОК КАРТ
( СМ. НА ВКЛАДКЕ В КОНЦЕ КНИГИ)
КАРТА 1. Центр Новгородской земли (без северных и северо-восточных территорий) в X - третьей четверти XV в.
КАРТА 2. Новгородская метрополия и «внешняя зона» в XIII-XV вв.
КАРТА 3. Новгородская земля в последней четверти XV - начале XVII в.

[Гость]

Привет, круто веб-сайт у вас есть сейчас.

Посетите также мою страничку

16888588.com/bbs/board.php?bo_table=free&wr_id=... перевести деньги из россии в европу физическому лицу

33490-+