Фролов А. А. об административном устройстве Новгорода и его владений

[haermaunne]

igh.academia.edu/AlexeyFrolov
Фролов А. А. на академия.еду

Фролов А. А. Административная система центральных районов Новгородской земли в X – начале XVII века (в контексте истории территориальных юрисдикций) // Историческая география. Том 2 / Отв. ред. И.Г. Коновалова. — М.: Аквилон, 2014. — 560 с.

{Статья описывает, в частности, сложную, комплексную взаимозависимость Новгорода и Владимиро-Суздальского княжества - систему территориальных "совладений" (города и князя) и судебно-административного симбиоза. Проливает дополнительный свет на природу и ход конфликтов между Новгородом и княжеской властью (и вообще, и с конкретными князьями). Помогает понять взаимоотношения Новгорода с соседями - зависимыми и полузависимыми племенами (в том числе и с теми, зависимость которых не удалось "довести до логического завершения" - эсты, емь-тавасты) и с государствами, соперничавшими с Новгородом за власть над этими племенами.
"Сбегание князей" из Новгорода в 1220-е гг. Ф. пытается объяснить неудовлетворительностью (для князей) их финансового положения на Новгородском столе (С. 129). "Забожничье" = десятина (конкретно - с Заволочья), связывает с этим отождествлением конфликт новгородцев с вл. Арсением в 1229 г. (с. 130-131). В конце 1230-х - 1240-х отношения (прежде всего финансовые) с князем (теперь - только из Всеволодовичей) урегулированы посредством формирования "системы совладений" (С. 132-134) - Э.}

Аннотация: Статья посвящена общей характеристике админи­стративной системы, существовавшей в эпоху Рюриковичей на Новгородской земле, в двух аспектах: территориальный рост Новг­ородской земли и формы управления на подконтрольных терри­ториях в X - начале XVII в. Развивая достигнутое в историогра­фии понимание проблемы, автор рассматривает историю административной системы новгородских земель в контексте ис­тории территориальных юрисдикций различных типов. Важней­шим элементом этой системы было «сместное управление» на землях, расположенных на границе Новгорода с Великим княже­ством Владимирским и смоленскими землями, где новгородцам принадлежала лишь часть прерогатив. Помимо систематизации знаний, полученных в ходе полуторавекового изучения проблемы, работа предлагает во многом новые интерпретации сведений важ­нейших исторических источников: Устава князя Святослава 1137 г., Устава князя Ярослава «о мостех», писцовых книг рубежа XV-XVI вв.

111
Новгородская земля — крупнейшее политическое образование Древней Руси. Ее территориальное деление и принципы организации управления давно привлекали внимание исследователей. Границы новгородских пятин еще двести лет назад нанес на карту Д.И. Языков, снабдив ею свой перевод работы А.Х. Лерберга1.
Первой работой, где была предложена характеристика всей территориально-административной системы земель Великого Новгоро­да, стало исследование К.А. Неволина. Помимо летописных свидетельств и актового материала, он мобилизовал такой ценный вид источника как новгородские писцовые книги конца XV-XVII в.2.
Работа сыграла неоценимую роль в изучении проблемы. Опубли­кованные Неволиным в приложениях конспекты всех известных в то время новгородских писцовых книг до сих пор могут быть использованы для навигации по фонду этих источников3, а состав­ленные им карты новгородских пятин (правда, не исправленные, а иногда дополненные ошибками) служат для иллюстрации территориального деления Новгородской земли даже в современных ис­следованиях4 5 .
Развитие системы новгородских погостов-округов с X по XVII столетия К.А. Неволин представлял как «различные перемены», которые «происходили в... их числе, названиях, пространстве, составе... Тот вид, в котором погосты являются по писцовым книгам, был последствием продолжительного исторического развития» Последующие десятилетия дали науке ряд историко-географи­ческих исследований Новгородской земли, решавших многие кон­кретно-исторические вопросы (например, локализация на местности селений писцовых книг, типология сельских поселений, прин­ципы налогообложения и т.п.), однако в основном они следовали общему представлению о системе, изложенному К.А. Неволиным.
1 Лерберг 1819: Приложение.
2 Неволин 1853.
3 Более фундированным является вышедший недавно в РГАДА каталог новгородских писцовых книг (Писцовые книги 2004), однако в нем нет вы­держек из писцовых описаний, также полезных при историко-географических штудиях.
4 Аграрная история 1971: 78. Почему-то приведена карта только для Деревской пятины; Степанова 2004: 97-99.
5 Неволин 1853: 93.

112
Новое видение механизма развития территориально-админис­тративной системы было предложено Н.П. Павловым-Сильванским. Как и другие исследователи своего времени, он считал, что первоначально погост являлся центром земледельческой общины. Но причины эволюции системы погостов он связал с возникновением феодальных отношений в Древней Руси: «Земли древнего погоста-общины, — писал он, — были расхищены боярами; след древнего общинного единства сохранялся лишь в объединении правительственном»6. Утрата общиной управленческо-владельчес­ких функций привела к тому, что со временем под словом «погост» стали разуметь по преимуществу церковный поселок.
Концепция Павлова-Сильванского оказала сильное влияние на всю последующую историческую мысль, в том числе и на совет­ских историков (например, Н.Н. Воронина, который писал о погос­тах-округах как общерусской дофеодальной форме организации общины, а в новгородской системе погостов видел особую ситуа­цию, «где крупная земельная вотчина сохранила под своим покровом общинный строй»)7.
Чрезвычайно важные выводы о связи административной сис­темы с эволюцией поселенческой структуры и феодальных отношений (на материалах Северо-Восточной Руси) сделал С.Б. Весе­ловский. В отличие от своих предшественников и оппонентов, полагавших изначальной связь погоста с определенной территорией, он считал, что первоначально за погостом была закреплена не территория, а подданное и подсудное население, и только позже территория, занимаемая этим населением, приобрела определен­ность податного и судебного округа»8. Однако, распространение феодального иммунитета в XIV-XV вв. подорвало основы, на которых функционировала система государственных центров-погостов, что привело в Северо-Восточной Руси к «отливу к селу функций сначала приходских, а затем и тяглого элемента», а в Нов­городской Руси к сохранению за погостом функций «центра приходской жизни и мирского самоуправления» и получению им «зна
6 Павлов-Сильванский 1988: 206.
7 Воронин 1935: 28. Развернутую критику конкретных положений данной работы см.: Романов 1960: 327-476.
8 Веселовский 1936: 15.

113
чения округа, аналогичного стану княжеской Руси»9. Данная концепция получила признание в отечественной историографии. Все исследователи послевоенного времени признают нетождественность погостов домонгольского времени и тех, что зафиксированы в документах XV-XVI вв., имея в виду именно ту разницу, о кото­рой писал Веселовский 10. Б.А. Рыбаков древнее (XI в.) деление Новгородской земли пред­ставлял как «сотенное» (основываясь на интерпретации текста «Ус­тава о мостех» ХШ в.), а «провинциальные сотни» считал установ­лением княжеской власти. Не были охвачены «сотенным» делением земли, освоенные новгородцами позднее (в конце XI и в XII в.).
Совпадение названий некоторых «провинциальных сотен» «Устава о мостех» с позднейшими пятинами и полупятинами Рыбаков тракто­вал как «превращение сотен в пятины... возможно в связи с упадком княжеской власти и с окончательным переходом управления Новгородской землей к кончанскому вечу каждого конца»11.
Систематизация показаний источников по территориально­-административной системе Новгородской земли была предпринята А.Н. Насоновым. Он дал пространственную характеристику про­цесса экспансии новгородской системы даней, опираясь, главным образом, на летописные известия. Относительно поздние погосты, зафиксированные писцовыми книгами на рубеже XV-XVI вв., по его мнению, не могут служить материалом для изучения древних административных центров12. Сопоставляя деление центра Новго­родской земли на пятины в конце XV в. с более ранними формами административного деления, исследователь отметил, что земли, не вошедшие в пятины, в XII-XIII вв. находились в совместном вла­дении Новгорода с великими князьями владимирскими13. Форми­рование этой системы он отнес к последним десятилетиям XII или
началу XIII в.14.
9 Веселовский 1936: 13, 20, 21.
10 Насонов 1951: 95-96; Романов: 416; Аграрная история 1971: 325; Платонова 1988: 16-17; Свердлов 1983: 63-64; Харламов 1990: 72-83; Селин 2003: 42, 43; Фролов 2001: 6-9.
11 Рыбаков 1938: 150.
12 Насонов 1951:95-96.
13 Насонов 1951: 118.
14 Насонов 1951: 192, 193.

114
Новую попытку систематизации сведений о росте территории и развитии системы управления на Новгородской земле в домон­гольскую эпоху предпринял А.В. Куза. Он подверг критике некоторые положения монографии А.Н. Насонова, в целом подтвердив его выводы. При этом был сформулирован тезис о существовавшем разделении Новгородской земли на две зоны — ядро и окружающие его волости-провинции. Конституирование такого разделения Куза связал с реформой 1230 года15. В объяснении природы статус­ных различий между центром и периферией исследователь близок к позиции Б.А. Рыбакова. По мнению Кузы, княжеские права в этих зонах были различны: в податных районах, отраженных еще в грамотах князя Ярослава Мудрого, то есть в центральных областях Новгородской земли, князь сохранял такие же права суда и сбора дани, которые были у его предков. Но в волостях-провинциях он такого права не приобретал. А.В. Куза полагал, что поименованные в интерполяции к «Уставу о мостех» областные территории соот­ветствуют как раз ядру Новгородской земли, где еще в XIII в. со­хранялась древняя сотенная организация свободного населения, постепенно вытесненная феодальной погостской16.
В.А. Кучкин, анализируя взаимоотношения владимирских князей и Новгорода, пришел к выводу, что уже в 80-90-х гг. XII в. про­исходит разделение территории пограничных волостей на новгородскую и владимирскую части. Более определенно — в Торжке, менее четко фиксируют этот процесс источники в Волоке Лам­ском17. Представленный исследователем материал демонстрирует то, как и без того не простая система администрирования на землях Великого княжества Владимирского была осложнена «сместным» характером управления на пограничье Новгородской земли. Монография В.А. Кучкина обозначила новую перспективу в изучении средневековой системы управления — исследование истории раз­личных типов юрисдикций.
Дальнейшее развитие темы на новгородских материалах сдер­живалось ограниченной источниковой базой и отсутствием источ­никоведческих исследований важнейшего вида источников по про­блеме — новгородских писцовых книг. В связи с этим исключи­
15 Куза 1975: 160-164.
16 Куза 1975: 167-169.
17 Кучкин 1984в: 96-97.

115
тельное значение имеет цикл работ В.Л. Янина, применившего для освещения проблемы методы комплексного источниковедения18. Сопоставление показаний письменных источников и берестяных грамот с данными сфрагистики, удачная интерпретация специфи­ческой категории археологических находок — деревянных цилин­дров — как своеобразных пломб, применяемых сборщиками дани, позволили не только более выверенно охарактеризовать процесс расширения зоны новгородских даней в пространстве, но и более предметно представить механизмы управления в различных частях Новгородской земли в X-XIII вв. Благодаря работам Янина становится очевидной ошибочность предложенного Рыбаковым и Кузой объяснения природы различий в статусе «ядра» и «периферии» Новгородской земли: многие тер­ритории «периферии» были освоены новгородцами уже в XI в., к тому же сбор дани на них осуществлялся представителями новго­родской элиты, а не князем19. Констатируя разделение Новгород­ской земли на центральную часть (составившую позднее пятины) и периферию (волости или колонии, не вошедшие в состав пятин), B. Л. Янин предположил, что в основе этого разделения лежат раз­личные принципы сбора дани. Если в первом случае он осуществ­лялся через погосты, то во втором — посредством вооруженных походов20. Однако, сбор дани в военном походе в ХП-ХШ вв. труд­но себе представить для важнейших территорий «колоний» — Торжка и Волока Ламского. Думаю, следует принять точку зрения, в соответствии с которой различия между «внутренней» и «внеш­ней» зонами лежат в типах юрисдикции. Именно поэтому границы новгородских пятин в конце XV в. отрезали собственно новгородские земли от территорий, на которые часть прав новгородцам не принадлежала.
Методы комплексного источниковедения были использованы C. З. Черновым в историко-географическом исследовании по исто­рии Волока Ламского XIV-XVI вв. Ему удалось реконструировать историю территориальных юрисдикций на Волоке и в его округе в связи с историей структуры землевладения и продемонстрировать
18 Янин 1977; Янин 1985; Янин 1987; Янин 1998; Янин 2001.
19 Янин 2001:31-65.
20 Янин 2001:72.

116
перспективность подобных региональных исследований как тако­вых21. Главным образом на материалах новгородских писцовых книг исследование территориально-административной системы прово­дилось А.А. Селиным. Впервые с начала XX в. (монография А.М. Андрияшева22) он подошел к изучению проблемы на основе ре­зультатов локализации населенных пунктов писцовых книг (по Водской пятине)23.
Приходится признать, что в целом изучение особенностей ста­туса земель на пограничье Новгорода и княжеств Северо-Восточной Руси затрудняется некоторой «полярностью» воспри­ятия этой проблемы: если часть исследователей смотрит на нее «из Новгорода», оперируя преимущественно новгородскими источни­ками (ведь в новгородско-княжеских соглашениях пограничные земли названы «волостями новгородскими»), то другая часть, на­против, базируется на показаниях источников по истории Северо-Восточной Руси (впрочем, иногда это происходит из-за отсутствия равноценных новгородских источников).
В связи с этим следует отметить источниковедческие наблюде­ния над новгородско-княжескими договорами С.А. Шарова-Делоне. Он пришел к выводу, что каждый договор между Новгородом и кня­зем оформлялся не двумя, а четырьмя документами: основные докончальные грамоты содержали фундаментальные права князя и новгородцев в самом Новгороде и новгородской метрополии, а дополнительные, «приписные» грамоты регулировали их отношения за пределами метрополии и в особых экстерриториальных районах.
При этом и те, и другие грамоты существовали в двух взаимодопол­няющих противнях каждая. Противни не были аутентичны. Экземпляры, хранившиеся в Новгороде, были «в пользу» князей, а в княже­ских архивах — «в пользу» новгородцев. Известный по соглаше­ниям (экземплярам, хранившимся в княжеских архивах) перечень «волостей новгородских» есть перечень новгородско-княжеских совладений. В «новгородских» же противнях следовало бы ожидать иной подзаголовок к тому же перечню: «А се волости великого кня­
21 Чернов 1998.
22 Андрияшев 1914.
23 Селин 2003.

117
зя»24. В связи с этим полагаю, что наиболее перспективными для изучения проблемы новгородско-княжеских совладений являются территории, хорошо обеспеченные источниками как «новгородского», так и «княжеского» происхождения. Здесь оказывается возмож­ным преодоление «полярности».
Автору этих строк на протяжении полутора десятка лет дове­лось заниматься пристальным изучением территориально-административной системы эпохи древнейших писцовых книг (ру­беж XV-XVI вв.). Обнаружение множества расхождений между бытующими в историографии представлениями и показаниями источников побудили его сначала к написанию ряда конкретно­-исторических работ25, затем — к новому пониманию давно извест­ных фактов26, а в конечном итоге — к попытке вписать сделанные выводы в общую историческую картину. За полтора столетия исследований понимание проблемы зна­чительно продвинулось вперед, накоплен большой фонд как частных наблюдений, так и принципиальных выводов, созданы новые методики, привлечены нетрадиционные источники. На современном этапе важным представляется дать общую картину развития территориально-административной системы Новгородской земли в эпоху средневековья — в контексте развития государственности на этих территориях, прошедшей несколько этапов от первоначальной северо-русской федерации племен легендарного Рюрика до вхож­дения в состав Московского государства при великом князе Иване III. Всесторонняя ревизия представлений об ее администра­тивном устройстве не предпринималась со времен К.А. Неволина, а суммирование данных о динамике территориальных измене­ний — со времен А.В. Кузы. По моему убеждению, одним из важ­нейших факторов, который мешает продвижению проблемы в целом и в деталях, является отсутствие во многих, даже специальных историко-географических исследованиях, географических карт, которые наглядно отображали бы соотношение различных объек­тов и округов (как синхронных, так и разновременных) в пространстве.
24 Шаров-Делоне 2005: 34, 36.
25 Фролов 2003; Фролов 2005; Фролов 2006 и др.
26 Фролов 2008.

118
Современным состоянием проблемы определяется и круг за­дач, решить которые пытается автор в настоящей работе. В стороне останется анализ проблемы организации управления в городах Новгородской земли. Эта тема имеет свою значительную специфи­ку не только в подходах, но и в источниках. Поэтому в данной ста­тье речь о городах пойдет лишь в самом общем виде, необходимом для освещения обозначенной темы. То же самое можно сказать о проблематике епархиального территориального деления и системы управления. По-видимому, будет правильнее посвятить ей отдель­ную работу. Масштабность темы вынуждает к некоторой «пунк­тирности» изложения, заданной форматом обзорной статьи. В какой-то степени это оправдывает и неполноту историографических штудий, и отсутствие детальной проработки каждого из затрону­тых сюжетов, многие из которых ждут своего исследователя десят­ки лет. Хронологически настоящее исследование ограничено нача­лом Смуты XVII в., внесшей заметный хаос в территориальное деление и, прежде всего, в систему управления, что позволяет рас­сматривать последующий период как заслуживающий отдельного исследования.
* * *
Для первых столетий существования древнерусской государ­ственности используемое здесь понятие «Новгородская земля» со­ответствует территории тех общин, которые оказались втянуты по­средством даннических отношений в сферу влияния новгород­цев — представителей правящей элиты севернорусской федерации племен.
Древнейшим известием об организации сельских административных пунктов на территории Новгородской земли является лето­писный рассказ о походах княгини Ольги на Мсту и Лугу в 947 г. (Карта 1): «Иде Вольга Новугороду и оустави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани...»27. Археологи предположительно указывают и археологические эквиваленты первых погостов, на­пример, Передольский погост в верховьях р. Луги, городище у д. Малышево в нижнем течении р. Белой (правый приток р. Мсты в
27 Лаврентьевская летопись 2001: 60.

119
её среднем течении)28 2 9 . Регламентация отношений с подданными общинами, таким образом, заключалась в отказе от примитивной формы полюдья и взимании фиксированных сумм через погосты. Наложенная на погост дань разверстывалась среди окружающих его общин, образующих, таким образом, одну волость. В отличие от большинства древнерусских земель, где сбор дани был прерогативой князя, в Новгородской земле активное участие в этом процессе принимали представители городской общины. Лица, упол­номоченные Новгородом, в установленное время объезжали соответствующую территорию от погоста к погосту, собирая дань и осуществляя судебные функции. Такое право существовало у них, по меньшей мере, со времен Ярослава Мудрого, а возможно и с момента приглашения князя союзом племен . Оно отражено во всех новгородско-княжеских соглашениях: «А волостии ти5 княже, новгородьскых своими мужи не держати, нъ держати мужи новгородьскыми; а дар от тех волостии имати»30.
Уже во второй трети XI в. территория, так или иначе включенная в сферу интересов новгородцев, стала весьма значительной. Новгородская берестяная грамота № 526 упоминает Русу, Лугу, Шелонь, Селигер, Дубровну в качестве регионов, связанных с Нов­городом через ростовщические операции и, скорее всего, через даннические отношения31. Вероятно, по Мете влияние новгородцев в XI в. распространяется на Тверцу — левый приток р. Волги, где в её среднем течении уже в первой половине XI в. существует город Торжок32. Не позднее конца XI в. Новгород собирает дань также в верховьях р. Мологи (новгородская берестяная грамота № 789 упоминает Волчину — так назывался левый приток Мологи33; гра­мота № 902 рубежа XI-XII вв. упоминает о разверстке дани в Езьске и на р. Волчине)34.
28 Платонова 1991: 68-88; Конецкий, Носов 1995: 29-54.
29 Янин 2001:62.
30 ГВНП 1949: № 1-3, 6, 7, 9, 10, 14, 15, 19, 22, 26, 77. В московском ва­рианте договора 1456 г. фраза усечена, а в московском варианте 1471 г. отсутствует: ГВНП 1949: № 23, 27.
31 Арциховский, Янин 1978: 124-127.
32 Куза 1975: 173-174; Малыгин 2001: 41.
33 Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 22-23.
34 Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 94—95.

120
На юге новгородские владения приходят в соприкосновение с полоцкими уже в XI в. С этим связаны новгородско-полоцкие кон­фликты 1021 и 1065-1067 гг.35. В первой половине XII в. новгород­ские земли смыкаются со смоленскими. Около 1130 г. новгород­ский Юрьев монастырь получает право сбора дани с погоста Буйцы36, который долго, по меньшей мере до начала XVI в., маркировал южную границу Новгородской земли. С середины XII в. упоминаются новгородские Великие Луки37.
В 1030 г. Ярослав строит г. Юрьев (Тарту), ставший плацдармом для распространения даней среди эстонской чуди. В 1036 г. новгородским «пригородом» становится Псков (впрочем, уже с 1137 г. город фактически становится независимым от Новгорода)38. Вскоре после превращения Пскова в новгородский пригород начи­наются конфликты новгородцев с финно-угорским населением за­паднее псковских земель. С середины XI в. летописи повествуют об экспедициях на чудь. Постепенно в орбиту новгородского влия­ния попадают земли води (со второй половины XI в.), корелы (пер­вая половина XII в.), ижоры (первая половина XIII в.) и других финно-угорских племен Северо-Запада. В начале XII в. в подчиненное Новгороду положение попадает и Ладога, прежде представлявшая собой полузависимое от Киева ярлство39. Конечно, это событие расширило возможности новгородцев в освоении северо-западных и северных земель, однако уже в течение XI в. их контроль распространяется на многие земли Русского Севера: не позднее середины XI в. на Тихменгу и Емцу, не позднее второй половины XI в. — на Вагу до ее устья, не позднее первой четверти XII в. — на Пинегу (Карта 2)40. Уже к началу XII в. новго­родцы собирают дань и с печеры, что документировано рассказом Гюряты Роговича. Дани печерские упоминаются и под 1133 г.41. Ко второй четверти XII в., по мнению В.Л. Янина, относится возникновение новгородско-смоленской юрисдикции у земель, со­
35 Ипатьевская летопись 1998: 133, 156.
36 ГВНП 1949: № 81; Янин 1991: 135.
37 Новгородская Первая летопись 2000: 32.
38 Янин 1992: 3-14.
39 Кирпичников 1988: 54-62.
40 Янин 2001: 66; Макаров 2003: 149-163.
41 Лаврентьевская летопись 2001: 302.

121
ставивших южное пограничье Новгородской земли42. Особенно­стей этого статуса мы коснемся позднее, поскольку о них известно в основном по источникам XV в. Здесь важно отметить, что волости Морева, Белила, Молвотицы, Жабна, Стерж, Лопастицы и Буйцы, согласно гипотезе В.Л. Янина, были переданы Новгороду киев­ским князем Мстиславом Владимировичем из состава смоленских земель для финансового обеспечения его прямых потомков на нов­городском столе. В годы, когда стол занимал князь из другой ветви Рюриковичей, дани с этих земель поступали в Смоленск. Именно это позволило князьям единолично, без согласия с Новгородом, раздавать земли из этого земельного фонда43 44 . Новейшие результаты лингвистического анализа текста жало­ванной грамоты Юрьеву монастырю на село Буйцы (в ней названы имена киевского князя Мстислава Владимировича и новгородского князя Всеволода Мстиславича), полученные А.А. Гиппиусом, не позволяют утверждать, что для пожалования погоста Буйцы требовалась санкция новгородского князя . Это, в свою очередь, дает основания сомневаться в аттестации массива земель южного пограничья как домена новгородских князей, однако никоим образом не опровергает тезиса о возникновении новгородско-смоленской юрисдикции на этих территориях при князе Мстиславе Владимировиче. Перечень земель, получивших тогда особый статус, требу­ет уточнения. По Янину, Ржева новгородская и Великие Луки по­лучили этот статус значительно позже — в XIV в., а Холмский погост чуть ли не во второй половине XV в.45. Во всяком случае Ржева во второй половине XIII в. находилась еще полностью под новгородским суверенитетом (подробнее об этом ниже).
* * *
Со смертью киевского князя Мстислава Владимировича Русь вступает в новую эпоху, которая для Новгородской земли как части древнерусской конфедерации была ознаменована возникновением элементов суверенной государственности. После периода мирного
42 Янин 1998.
43 Янин 1998.
44 Гиппиус 2008: 109-129.
45 Янин 1998: 85.

122
сосуществования Новгорода с Суздальской землей в рамках поли­тической системы Владимира Мономаха наступает время войн между Новгородом и князьями Северо-Восточной Руси (с 1132 г. по 1170-е гг.) за сферы влияния на приграничных территориях от Во­лока Ламского до Заволочья. Баланс сил, оформленный в виде того или иного типа юрисдикции, здесь еще не сложился. Острота кон­фликта была, вероятно, обусловлена и актуальностью вопроса о финансовом обеспечении на новгородском столе князей, не имевших прав на доходы с новгородско-смоленского пограничья. Одно из древнейших свидетельств того, что финансовое поло­жение князя в Новгородской земле было обеспечено значительны­ми массивами подданных территорий, — Устав князя Святослава Ольговича 1137 г., сохранившийся в виде приписки к Синодальной кормчей 1280-х годов и блестяще исследованный В.Л. Яниным46.
Он содержит подробное описание древнейшей территориальной структуры новгородского Заволочья. Упомянутые в Уставе погосты локализуются по рекам Сухоне, Онеге, Северной Двине, Пинеге47. Текст Устава содержит две интерполяции, озаглавленные как «а се Обонезьскыи ряд» и «а се Бежичьскыи ряд». Это перечни пунктов, с которых в пользу новгородского владыки взималась десятина в Обонежье и Бежичах, о которых подробнее будет сказано позднее.
Устав содержит сведения, позволяющие охарактеризовать осо­бенности юрисдикции этой территории в средневековье. В уставе
46 Янин 1977: 80-90.
47 Насонов 1951: 104-109. Локализуются далеко не все пункты Устава, однако A.M. Спиридонов обнаружил пространственные закономерности в их расположении. По-видимому, большинство погостов расположены в порядке их посещения сборщиками дани. Относительно остальных пунктов исследо­ватель предположил, что с них местные старейшины подвозили собранную дань к установленному маршруту (Спиридонов 1989: 18-19). Такое объясне­ние уязвимо для критики: механизм сбора дани предполагает подвоз на по­гост дани на всех участках маршрута, и сборщики дани должны были посе­щать все пункты, указанные в Уставе. Возможна иная трактовка, основанная на опыте реконструкции маршрутов писцов в ходе писцового описания конца XV в. (Фролов 2006: 299-318). Из пространственной последовательности выбиваются пункты, помещенные в конце Устава. При этом они расположены на окраинах региона, охваченного сбором дани. Возможно, в текст перечня по­гостов Заволочья эти топонимы вносились уже после его оформления в пер­воначальном виде — в порядке вхождения в систему полюдья.

123
князь назначает фиксированную сумму в 100 гривен в качестве церковной десятины в пользу Дома ев. Софии — вместо доли от вир и продаж, собираемых на князя с погостов Заволочья. Указанная сумма выдается домажиричем, сидящим в «Онеге», что уже указывает на присутствие княжеской администрации в регионе48. Сразу за постановлением о 100 гривнах Устав перечисляет суммы, следовавшие с отдельных пунктов. А.Н. Насонов, который рассматривал запись об Обонежском ряде как синхронную осталь­ному тексту Устава, считал, что 100 гривен, заменявших десятину от вир и продаж, взимались со всех пунктов Обонежского ряда, а на менее освоенных территориях к северо-востоку от Онежского озера и в Подвинье практиковался сбор с каждого конкретного пункта49. Я.Н. Щапов, вслед за А.А. Зиминым, отнес приписку об Обонежском ряде к более позднему времени (XIII в.), а «Онего», где сидел домажирич со 100 гривнами, локализовал восточнее Онежского озера. Он считал, что Заонежье платило 100 гривен со всей территории, а Подвинье — конкретные суммы с каждого пункта, обложенного данью. При этом по существу Щапов согла­сился с Насоновым: указанные различия «отражали различное ад­министративно-финансовое положение этих близких районов»50.
В.Л. Янин опроверг мнение Насонова на том основании, что, во-первых, текст об Обонежском ряде имеет более позднее проис­хождение, чем основной текст Устава, а во-вторых, сумма сборов с Обонежского ряда значительно меньше 100 гривен, в то время как сумма сборов со всех пунктов основного текста Устава чрезвы­чайно близка 100 гривнам. По его мнению, 100 гривен шли с тех пунктов, которые поименованы в основном тексте Устава51.
Однако и такая интерпретация вызывает возражения. Не ясно, для чего Устав приводит роспись сумм по конкретным пунктам, если они никак не влияют на размер выплат владыке (100 гривен). Более того, размер судебных сборов не может быть предсказан и зафиксирован законодательно, поскольку он определяется количеством судебных разбирательств, различным в различные годы. Мне
48 Янин 1977: 80-90.
49 Насонов 1951: 94.
50 Щапов 1972: 162-163.
51 Янин 1977: 85-86.

124
представляется более естественным видеть в этих суммах, распре­деленных между 27 поименованными пунктами, десятину не от вир и продаж, а от даней. В пользу такой трактовки свидетельству­ет учет в нескольких случаях «дара», который является не судеб­ным побором, а разновидностью подати фиксированного размера, то есть гораздо ближе к дани, чем к вирам и продажам. Таким об­разом, Устав 1137 г., вслед за постановлением о судебной десятине, воспроизводит роспись десятины от даней, которая определена «преже... бывшими князьми». Казалось бы, такому пониманию мешает фраза «Урадил есмь аз святей Софии и написал Никола князь новогородьскыи Свято­лав...», как будто свидетельствующая о новейшем происхождении этой росписи. Но «упряжено преже» князя Святослава могло быть само постановление о взимании десятины, в то время как его конкретное обеспечение (суммы с каждого пункта и номенклатура пунктов) ранее могло отличаться от росписи 1137 г. Выше я уже отмечал, что несоответствие между порядком перечисления пунк­тов в Уставе (пункты, замыкающие роспись) и их пространствен­ной близостью может быть объяснено постепенным пополнением перечня за счет включения в податной округ новых центров. Таким образом, князь Святослав заменил десятину от судебных пошлин на фиксированную сумму и обновил перечень пунктов, плативших князю дань (и, соответственно, десятину владыке). Предложенное прочтение Устава позволяет полностью при­соединиться к точке зрения В.Л. Янина об исключительности правкнязя на новгородское Заволочье в середине XII в. и несколько конкретизировать её: после 1136 г. князь получал здесь не только дар, но и основную дань, и доход от вир и продаж. Надо полагать, что приобрел эти права князь как раз в качестве компенсации за потерю части прерогатив, произошедшую вследствие конституи­рования сместного суда в Новгороде, ведь, как установил В.Л. Янин, в предшествующий период (XI - первая четверть XII в.) дань с этих территорий собиралась «новгородскими мужами»52. В ситуации 1136 г. это было тем более актуально, что приглашенный на новгородский стол князь Святослав Ольгович не имел прав на земли Смоленского пограничья.
52 Янин 2001:31-65.

125
Судьба заволоцких прав новгородского князя во второй поло­вине XII—XIII вв. ясна не вполне. В.Л. Янин полагает, что особые права князя в Заволочье были ликвидированы в связи с изъятием из юрисдикции князя суда в «новгородских волостях». В качестве компенсации новгородский князь получил территорию Бежецкого и Обонежского «рядов», описание которых включено в качестве позднейших интерполяций к Уставу 1137 г. Не подвергая сомнению разновременность Устава и интерполяций к нему, отмечу, что предложенная мотивация представляется не совсем логичной, ведь и Бежичи принадлежали к территориям новгородско-княжеской юрисдикции. Кроме того, тема особых прав князя в Заволочье сно­ва всплывает в новгородско-княжеских отношениях в начале XIV в., причем в чрезвычайно интересном контексте. В двух про­ектах 1305-1307 гг. соглашения с Михаилом Ярославичем новго­родская сторона сформулировала этот пункт таким образом: «А за Волокь ти своего мужа не слати, слати новгородца; а тобе серебро емати»; «А за Волокь ти, княже, своего мужа не слати, продаяти ти дань своя новгородцю»53. Тем самым, князю предлагалось передать новгородцу некий свой доход в Заволочье на правах откупа.
Новгородцам, впрочем, не удалось отстоять данную позицию на переговорах. В подписанном в 1307 г. договоре формулировка другая: «А за Волокь ти слати своего мужа изъ Новагорода въ дву носаду по пошлине; а опять ехати туды же на Новъгородъ; а съ Ни­зу ти не слати; такоже и въ Бежице. А что пошлинъ князю въ Новгородьскои волости, того вы мене не таити въ всехъ волостьхъ»54. Последняя фраза оттеняет ту исключительность, которую играют Заволочье и Бежичи в данной системе: только с них новгородцы физически не могут утаить от князя пошлин (поскольку он собира­ет их своими людьми), а в остальных волостях новгородцы обязу­ются их не утаивать. Аналогичная формулировка включена в дого­вор 1371 г. с князем Михаилом Александровичем55. Формулировка договора 1327 г. с князем Александром Михайловичем лаконична, но свидетельствует, что «старина» включает и право князя на суд: «А за Волокъ ездити судьи, како пошло по Новгородьскои пошли­
53 ГВНП 1949: № 6, 7.
54 ГВНП 1949: № 9,10.
55 ГВНП 1949: № 15.

126
не»56. Таким образом, в системе княжеских прерогатив Бежичи представляют не альтернативу Заволочью, а дополнение к нему. Их объединяет общая судьба в XIII-XIV вв.
Не совсем понятно, имел ли какие-нибудь права в Заволочье князь во второй половине XIII в.: фраза «а за Волок ти своего мужа не слати, слати новгородца» была вписана в готовый текст первого проекта договора 1264 г.57, но во втором проекте того же договора и в соглашении 1268 г. этот пункт уже отсутствует. Думаю, что не имел, но вопрос о Заволочье в переговорах с князьями время от времени всплывал. Есть некоторые основания возводить «пошлину», на которую ссылается воскресшая в договоре с князем Михаилом Ярославичем норма, к Уставу 1137 г.: именно в XIV в. (судя по почерку), то есть в период, когда порядок суда в Заволочье был реанимирован, воз­никает приписка к Синодальной кормчей 1280-х годов, содержащая Устав Святослава Ольговича 1137 г.
Кроме того, в контекст сказанного о правах князя на Заволочье во второй четверти XII и в XIV в. хорошо вписывается сюжет, от­раженный в новгородской берестяной грамоте № 724. В.Л. Янин датировал ее временем около 1166/67 г. и связал описанные в ней события с Заволочьем58. Автор грамоты, Савва, собирал дань пес­цами вместе с осмником Тудором, делал это без санкции новгородского посадника Захарии, к тому же оправданием его действий должно было служить то, что «сельчанам своим князь сам от Воло­ка и от Мсты участки дал». Все это свидетельствует о его принад­лежности к «мужам княжим». Сбор дани происходил осенью, что вызывает ассоциации с «осенним полюдьем даровным», извест­ным по жалованной грамоте князей Мстислава Владимировича и Всеволода Мстиславича Юрьеву монастырю на Буйцы, то есть «даром», который полагался именно князю. Наконец, из контекста ясно, что Савва не был подчинен Тудору, а возглавлял еще один отряд. Сбор даней двумя «осмами» находит соответствие в праве князя отправлять своего мужа за Волок на двух насадах, зафикси­рованном в договорах XIV в.
56 ГВНП 1949: № 14.
57 Янин 1991: 142-146.
58 Янин, Зализняк 2000: 24-25.

127
Таким образом, текст берестяной грамоты демонстрирует в действии механизм, описанный в Уставе 1137 г. и новгородско-княжеских соглашениях XTV в. Предписание в договорах XIV в. ездить из Новгорода и возвращаться в Новгород, а не в Низовскую землю объясняется очень просто: новгородцы должны были кон­тролировать собранные князем средства, поскольку из них владыке следовала церковная десятина.
* * *
Следующие два периода в истории территориально­-административного устройства и территориальных юрисдикций Новгородской земли — становление Новгородского государства как части древнерусской конфедерации (с 1170-х годов до татаро-монгольского нашествия) и его существование в составе конфедерации русских земель под сюзеренитетом Золотой Орды (с 1240-х до 1370-х гг.) по состоянию источников мы вынуждены рассматривать вместе (Карта 2).
Территориальный рост Новгородской земли в эти периоды за­медляется — в силу достижения некоторого баланса интересов с соседними землями. В 1187 г. состоялась экспедиция сборщиков дани в Печеру и Югру59. «Законы Гулатинга», составленные в ХШ в., косвенно свидетельствуют, что новгородцы собирали дани вплоть до северных земель нынешней Норвегии60. Под 1216 г. в летописи упоминается «терский данник»61, то есть новгородец, собиравший дань с населения Терского берега Белого моря (волость Тре, известная по новгородско-княжеским соглашениям со второй половины XIII в.). В середине XIII в. на Крайнем Севере, в Лапландии, происходит столкновение новгородских интересов с норвежскими, о чем сообщают Исландские анналы XIV в.62.
В XIV в. Новгород заключает первые международные соглашения о границах. Ореховский договор 1323 г. Новгорода со Швецией документировал существование широкой полосы земель, где сбор дани осуществлялся обеими сторонами (пространство между Бот­ническим и Финским заливами Балтийского моря и Белым мо­
59 Новгородская Первая летопись 2000: 38, 229.
60 Шаскольский 1945: 39.
61 Новгородская Первая летопись 2000: 57, 257.
62 Шаскольский 1994: 234—239.

128
рем)63. Договор 1326 г. Новгорода с Норвегией также зафиксировал существование широкой зоны совместных интересов — от Люнгстуэна на северо-западе современной Норвегии до Кандалакшского залива Белого моря64. К сожалению, пределы этих зон могут быть указаны на карте очень приблизительно, поскольку локализация большинства ориентиров, которые указывают источники, дискуссионна. На западе в XIII в. происходит сначала сокращение преде­лов влияния новгородцев — за счет данничества эстонских племен в связи с успехами немецкого Ордена в Восточной Прибалтике, а затем в результате выделения из состава Новгородского государст­ва Пскова.
Важнейшим явлением в истории юрисдикций домонгольского периода было оформление в волостях, расположенных вдоль границы Новгорода и княжеств Северо-Восточной Руси, сместного порядка управления, предполагавшего участие как новгородского представителя, так и представителя великого князя Владимирского, и сосуществование новгородского и княжеского землевладения. Для краткости назовем этот порядок «системой совладений». Перечень территорий, включенных в «систему совладений», содер­жится во всех новгородско-княжеских соглашениях, начиная с древнейшего, датированного В.Л. Яниным 1264 г.: «А се волости новгородьскые: Волокъ съ всеми волостьми, а держати ти сво[и тивунъ на половине, а но[в]городець на половине въ всей волости Волоцьскои; а в Торожку, княже, держати тивунъ на своей чясти, а новгородець на своей чясти...А се волости новгородьскые: Бежиче, Городець, М[еле]чя, Шипино, Егна, Вологда, Заволоцье, Колоперемь65 66 , Тре, Перемь, Югра, Печера; а ты волости дьржати мужи новгородьскыми; а даръ от нихъ имати» (карты 1 и 2) . Специаль­ные исследования свидетельствуют, что в таких волостях новго­родская и великокняжеская половины были довольно четко разде­лены территориально67.
63 Линд 1998:96-115.
64 Линд 1997: 135-143.
65 Эта загадочная волость недавно получила локализацию: Шилов 2009: 339-345.
66 ГВНП 1949: № 1-3, 6 , 7, 9, 10, 14, 15, 19, 22, 26, 77 (исключение составляют московские варианты договоров 1456 и 1471 гг.: ГВНП 1949: № 23, 27); Янин 1991: 142-189.
67 Кучкин 1984в: 152-155; Чернов 1998: 39-55; Малыгин 1994: 125-126.

129
Как были связаны с «системой совладений» права новгородского князя в Заволочье, существовавшие со второй четверти XII в.? Ретроспективное изучение землевладельческой структуры этого региона, предпринятое С.А. Шаровым-Делоне, выявило при­сутствие здесь как новгородского землевладения, так и земель ве­ликих князей Северо-Восточной Руси, князей ростовских и белозерских. При этом одни топонимы Устава 1137 г. попадают в зону собственно новгородского землевладения, а другие расположены на территории, отнесенной к зоне совладений Новгорода с князья­ми Северо-Восточной Руси (Карта 2). По предположению исследователя, земли в регионе, освоенные ко второй трети XII в., но «не охваченные» Уставом 1137г., имели иную церковную юрисдик­цию — относились к Ростовской епархии68.
Таким образом, юрисдикция новгородского князя в Заволочье не поглощалась новой системой юрисдикции великих князей Вла­димирских на княжеской части, а представляла собой нечто самостоятельное и более раннее. Безусловно, это доставляло неудобства новгородцам и вызывало у них стремление ликвидировать старин­ные княжеские права. В этом контексте определенную трактовку получают некоторые факты новгородско-княжеского противостояния 1220-х годов, с которым многие исследователи связывают возникновение того формуляра новгородско-княжеских докончаний, который стал известен по более поздним документам69.
Все 20-е годы XIII в. князья, после короткого княжения, бук­вально сбегают из Новгорода. При этом, как отмечает В.Л. Янин, постоянные отказы князей от новгородского стола совершаются не в результате прямых конфликтов между республиканской и княже­ской властью, а вследствие неудовлетворенности обстановкой, в которой они там находились. Консолидация боярства и успехи антикняжеской борьбы приводят к резкому умалению авторитета новгородского князя, и сам новгородский стол перестает быть приманкой в глазах князей70. Летописные свидетельства позволяют заключить, что это проявлялось и в ограниченности финансовых возможностей князя.
68 Шаров-Делоне 2005: 45 и др.
69 Черепнин 1948: 253 и сл.; Янин 2003: 196; Куза 1975: 160-161.
70 Янин 1962: 194.

130
В 1225 г. в Новгород пришел Михаил Всеволодович Чернигов­ский, «и бысть легко по волости Новугороду»71. При этой «легко­сти» князь Михаил задержался на новгородском столе лишь не­сколько месяцев. Новгородцы «много уимаша и, молячеся, и не могоша его умолити», но он заявил им: «не хочю у вас княжити, иду Цьрнигову...». Новгородцам пришлось вернуть на стол Ярослава Всеволодовича, который «продержался» в Новгороде рекордные для этого десятилетия три с половиной года. Но князю, вероятно, более довольному жизнью, чем его предшественники, теперь уже новгородцы предъявили свой ультиматум, содержание которого объясняет причины его благополучия: «поеди к нам, забожницье отложи, судье по волости не слати; на все воли нашей и на вьсех грамотах Ярославлих ты нашь князь; или ты собе, а мы собе».
Ярослав проигнорировал ультиматум, после чего в 1128 г. его сме­нил тот же Михаил Черниговский, который «целова крест на всей воли новгородьстеи и на всех грамотах Ярославлих; и вда свободу смьрдом на 5 лет дании не платити, кто сбежал на чюжю землю, а сим повеле, кьто еде живеть, како устав или передний князи, тако платите дань»72. Другими словами то же сообщает Софийская Пер­вая летопись: «и ради быша новогородыда, и целова князь крест, что ходити по Ярославлим грамотам, а боле того не изневолить Новагорода»73. Это первое упоминание «грамот Ярославлих» в источниках. Однако уже в 1229 г. новгородцы снова посылают за Ярославом и вновь предъявляют ему свои требования: «отступися Волока, и что есть новгородьского за тобою, силою еси зашьл, а крест целуй». Ярослав принял условия новгородцев только в конце 1230 г.
«Забожничье» не без основания трактуется как некий вид по­дати74. Однако в других источниках он не упоминается, поэтому кажется вероятным, что нормативным было ее иное название, нов­городцы же, именуя ее таким образом, апеллировали к конкретно­му документу, регулирующему ее взимание. Прямую ассоциацию «забожницье» вызывает с «десятой частью божией» Устава 1137 г.,
то есть с десятиной. Предложение «отложить» забожничье означа­
71 Новгородская Первая летопись 2000: 64,268.
72 Новгородская Первая летопись 2000: 68,274.
73 Софийская Первая летопись 2000: 284.
74 Словарь русского языка 1978: 136.

131
ет отказаться от его присвоения, перестать взимать (ср.: «А вязчего не пошло по Новгородьскои волости, то судиямъ твоимъ отложити»75). Оседание десятины в казне князя, возможно, вызвало по­ дозрения в сговоре владыки Арсения с князем и дало основания для обвинения, прозвучавшего в адрес владыки во время восстания 1229 г.: «...выпровадил Антония владыку на Хутино, а сам сел, дав мьзду князю»76. Поскольку условия первого ультиматума Ярослав не выполнил, второй содержит те же условия, выраженные другими словами. Эти слова позволяют отождествить тот регион, с которого князь присвоил «забожничье» и куда он слал своих судей, с Заволочьем. Но ущемление в этом конфликте прав новгородской ка­федры свидетельствует, что князь Ярослав Всеволодович пытался действовать в рамках тех прав, которыми обладал князь Святослав Ольгович в 1137г., но которые были ликвидированы «грамотами Ярославлими». Следовательно, уже к 1225 г. князья потеряли право посылать своих судей и брать дани с новгородского Заволочья, что косвенно датирует и конституирование новой юрисдикции Заволо­чья в «системе совладений» временем ранее 1225 г. Замечу, что С.А. Шаров-Делоне договорное оформление режима сместного управления северных волостей косвенно датировал временем до 1218 г. — на основании того, что великие князья Владимирские (Всеволодовичи) представляли интересы и ростовских Константиновичей, хотя после смерти в 1218 г. Константина Всеволодовича владения и владельческие права Всеволодовичей и Константино­вичей окончательно разделились77.
Как отмечалось выше, близка к новгородскому Заволочью бы­ла ситуация с прерогативами князя в Бежичах. С одной стороны, запись о Бежецком ряде дополняла княжеский Устав 1137 г., с дру­гой Бежичи, как и Заволочье, в XIV в. являются теми исключительными территориями, где новгородский князь имеет право со­бирать дань и осуществлять суд. О сходстве ситуаций говорит и то, что структурно статья о дани в Заволочье и Бежичах в договорах с князьями отделена от списка «волостей новгородских» с описани­
75 ГВНП 1949: № 7.
76 Новгородская Первая летопись 2000: 67,272.
77 Шаров-Делоне 2005: 36.

132
ем особенностей юрисдикции в них. Но в таком случае речь долж­на идти, как и в случае с Заволочьем, о более ранней системе управления Бежичами, которая предшествовала оформлению «сис­темы совладений» и не была поглощена последней.
Посмотрим на особенности юрисдикции Бежичей через приз­му княжеского участия в системе суда и даней на основной терри­тории Новгородской земли. Согласно новгородско-княжеским со­глашениям XIII-XV вв., право на дань у князя в Новгородской земле отсутствовало. Вместо дани князь получал от волостей дар. Право суда князь имел в самом Новгороде и в новгородских приго­родах — совместно с посадником. Что касается проездного суда князя, новгородцы очень ревниво относились к этому его праву.
Оно распространялось далеко не на все территории Новгородской земли, а лишь на ограниченный их круг, что видно и из формулировок соглашений: «А куда пошл[о] судии твоему ездити по волос­ти, ехат[и и]мъ межень по Петрове [д]ни»; «А судье слати на Петровъ день, тако пошло»; «А судиямъ твоимъ ездити по волости, куда пошло, лете съ Петрова дни, по пошлине». Эта формулировка отсутствует только в одном из проектов со­глашения 1264 г., зато здесь имеется другая: «А судъ, княже, отдалъ Дмитрии съ новгородци бежичяномъ и обонижаномъ на 3 лета, судье не слати». Из этого можно заключить, что в остальных дого­ворах волостями, «куда пошло» слать судей, являются только Обонежье и Бежичи. Можно догадываться, что передача суда обонежанам и бежичанам осуществлялась «на возмездной основе», то есть на основе откупа.
Уникальную возможность точно определить территорию, на которую простирались прерогативы князя в Бежичах и Обонежье, дают две интерполяции к Уставу князя Святослава Ольговича 1137 г. — о Бежецком и Обонежском рядах. К Обонежскому ряду относилось 14 пунктов, к Бежецкому — шесть. Почти все топонимы Бежецкого ряда локализованы. Маркированная этими пунктами территория лишь наполовину попадает в пределы Бежецкого Верха, известного по источникам XVI-XVII вв., то есть в пределы тер­ритории, включенной в «систему совладений» XIII в. (новгород­ские волости Бежичи, Городец Палец, Мелеча, Шипино, Егна).
Вторая половина территории Бежецкого ряда оказалась в границах Бежецкой пятины Новгородской земли, возникшей на рубеже

133
1470-1480-х гг. на землях новгородской метрополии. Таким обра­зом, Бежецкий ряд явно игнорирует границу между «внутренней» и «внешней» зонами, что также указывает на его более древнее происхождение по сравнению с «системой совладений». Княжеские прерогативы, существовавшие в Обонежье и Бежичах (в объеме, очерченном Бежецким и Обонежским рядами), сохранялись и в XIV-XV вв. Для Обонежья это подтверждено от­купной грамотой на обонежский суд 1460 г., территория которого в точности соответствует Обонежскому ряду78. Функционирование проездного княжеского суда в районе «Бежецкого ряда» еще в 80-х годах XIV в., помимо отмечавшегося уже упоминания Бежичей в договорах 1307 и 1371 гг., подтверждается его реликтовым упоми­нанием в актах XV в. на село Присеки79, которое находится в непо­средственной близости от Городецко «Бежецкого ряда». Если бы прерогативы князя в пунктах «Бежецкого ряда» являлись состав­ной частью «системы совладений», то захват Москвой всей терри­тории Бежецкого Верха (это произошло, вероятно, в первой поло­вине XV в.) привел бы к их аннулированию. Однако, вместо этого, они были компенсированы выделением другого района в пределах «внутренней зоны» Новгородчины — в Водской земле. Впервые это документировано московским проектом договора 1456 г. («А в Водцскую землю слати княземъ великимъ ежегодъ, по старине») и повторяется в московском проекте договора 1471 г.80.
А.В. Куза датировал возникновение Обонежского и Бежецкого рядов 1230 г., В.Л. Янин — периодом между 1137 и 1225 гг., Я.Н. Щапов — 1263-1264 гг.81. Исключительность права участия князя в управлении в Бежицах и Обонежье придает датирующее значение новгородской берестяной грамоте № 222 (не позднее 1217 г. по В.Л. Янину)82. Грамота сообщает о конфликте с участием представителей колбягов (этнической группы, населявшей Обоне­жье), который предполагается разрешить с помощью княжеского чиновника — детского. Тем самым, грамота свидетельствует о су­ществовании княжеской юрисдикции на этой территории уже к
78 ГВНП 1949: № 93; Янин 1991: 184.
79 Назаров 1989: 84-92.
80 ГВНП 1949: №23, 27.
81 Щапов 1972: 164; Куза 1975: 160-161; Янин 2001: 78.
82 Янин, Зализняк 1993: 182-185.

134
1217 г. Кстати, о княжеском участии в сборе дани в Бежичах, по упоминанию черной куны и детских, можно судить по берестяной грамоте № 718, датируемой XIII в.83. Таким образом, есть основания считать, что особые права нов­городского князя в Заволочье, Бежичах и Обонежье связаны с эта­пом истории территориальной юрисдикции, предшествовавшим оформлению «системы совладений». Вероятно, оформление этой системы сопровождалось ликвидацией прав новгородского князя в Заволочье, что особенно сильно ограничивало возможности князей, не имевших отношение ни к Смоленску, ни к великому княжеству Владимирскому. Процесс достижения нового равновесия в отноше­ниях Новгорода с князьями проходил в первой трети XIII в. С конца 1230 г. конфликтность между князем и новгородцами значительно снижается, а с 1240 г. созданная политическая система приходит в стабильное состояние, при котором на новгородский стол приглашаются только Владимирские великие князья. Очевидно, что «система совладений» предоставила достаточные возможности для фи­нансового обеспечения деятельности новгородского князя.
Формирование «системы совладений» означало разделение всей территории Новгородской земли на две зоны — внутреннюю и внешнюю. Если первая находилась целиком под юрисдикцией Новгорода, во второй действовала смешанная новгородско-княжеская юрисдикция. Ценнейшим источником по структуре внутренней зоны является «Устав князя Ярослава о мостех», дати­руемый В.Л. Яниным серединой 1260-х годов84. Первая интерпо­ляция к тексту Устава перечисляет городни Великого моста через Волхов или их группы, обозначенные по имени источника финан­сирования ремонта этих городен. Десять городен ремонтировалось десятью городскими «сотнями», одна сотня названа Княжой, но кроме того интерполяция перечисляет ещё девять неких единиц: Княжая, Ржевская, Бежецкая, Водская, Обонежская, Лужская, Лопская, Поволховская, Яжелбицкая. Большинство исследователей считает их областными (провин­циальными, волостными, сельскими) сотнями, подобными город­
83 Янин, Зализняк 2000: 16-18.
84 Древнерусские княжеские уставы 1976: 150-151; Янин 1991: 146-147.

135
ским сотням (Б.А. Рыбаков, А.Н. Насонов, А.В. Куза, В.Л. Янин85 и др.). В.А. Буров считает их «тысячами», образующими вместе с городской тысячей «тьму»86. Активно дискутируется природа этих элементов «десятичного» деления Новгородской земли (общинная или княжеская?).
«Гордиев узел», в который «завязалась» проблема «областных сотен» (назовем их условно «волостями» Устава), в настоящее вре­мя оказался разрублен с помощью лингвистики. Как установил А.А. Гиппиус, все эти интерпретации основаны на неверном пони­мании синтаксической структуры перечня. Прилагательные «кня­жа», «Ржевьская» и т.д. согласуются не с гипотетическим «ста» (слово «ста» женского рода ни в каком славянском языке никогда не существовало), а с подразумеваемым «городня»87. Так что ни о сотнях, ни о тысячах в сельских районах Новгородской земли го­ворить не приходится. Документ лишь сообщает нам названия тех источников, из которых покрывались расходы на ремонт примерно половины городен Великого моста, причем восемь из девяти этих источников имеют географическую привязку, а одна («Княжая») — институциональную. Это существенно, потому что свидетельству­ет о нахождении восьми поименованных «волостей» в сфере дей­ствия только новгородской юрисдикции. Историко-географический аспект интересующей нас интерпо­ляции «Устава о мостех» — тема специального исследования, вы­ходящего за пределы статьи. Но основные наблюдения изложить здесь необходимо, поскольку существующая историография имен­но суммарную территорию «волостей» Устава рассматривает как центр Новгородской земли, противопоставляя его «внешней зоне». Сомнительным представляется распространенное в историографии объяснение названий некоторых «волостей» Устава (и, со­ответственно, их локализация) через противолежание той или иной территории: Ржевской — по противолежанию Ржеве Володимеро-
85 Рыбаков 1938: 132-152; Насонов 1951: 124-126; Куза 1975: 164-169;
Янин 1977: 109. Впрочем, в одной из последних работ по этому вопросу В.Л. Янин вообще сомневается по поводу «самой правомерности использова­ния термина «сотня» для обозначения провинциальных земель («волостей») Новгорода» (Янин 2001: С. 70).
86 Буров 1993:98-110.
87 Гиппиус 2005: 16-18.

136
вой88 или Ржеве новгородской — позднее Ржеве Пустой, Бежец­кой — по противолежанию волости Бежицам89. Подобные случаи именования для Новгородской земли действительно известны, но они касаются административных единиц более поздних, изобре­тенных московскими дьяками, притом не имеющих своего исторически сложившегося центра (таким образом во второй половине XVI в. получили названия Белозерская и Тверская половины Бежецкой пятины).
Полагаю, что центром Ржевской «волости» может быть только Ржева новгородская (что свидетельствует о позднейшем переходе ее под совместную юрисдикцию Новгорода и Великого княжества Литовского), поскольку Ржева Володимерова на Волге никогда не имела отношения к Новгороду. Сложнее дело обстоит с Бежецкой «волостью». Единственно возможным объяснением парадоксаль­ной ситуации, при которой округ Бежичи числился одновременно и в составе земель новгородской юрисдикции (Бежецкая «волость» Устава о мостех), и в составе земель «системы совладений» (Бежи­чи и другие волости княжеских соглашений), является допущение о том, что округа, подчиненная Бежичам, была гораздо больше, чем территория будущего Городецкого уезда. Оформление «систе­мы совладений» выделило из этой округи только часть, в то время как остальной массив земель в «систему совладений» не попал.
Это допущение подтверждается скупыми свидетельствами ис­точников. Во-первых, в период до оформления «системы совладе­ний» в бежецкую округу входили земли, значительно удаленные от позднейшей границы Городецкого уезда90. Во-вторых, в XVI в. об­ширная территория к западу от Бежиц (почти до Новгорода) при­надлежала к Бежецкой десятине Новгородской епархии (на терри­тории Городецкого уезда находилась другая, Городецкая десятина).
88 Рыбаков 1938: 138-140.
89 Янин 1987: 119-134.
90 В берестяной грамоте № 789 (80-90-е гг. XI в.) перечисляются недоимки фиска в городецких гривнах с поселения Лама на Волчине (локализова­на В.Л. Яниным в пределах Бежецкого ряда недалеко от р. Молога) и с посе­ления Шитовичи на р. Мете (Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 22, 23); в грамоте № 902 (рубеж XI-XII вв.) в планы сборщика дани, застрявшего в Езьске, первоначально входила еще и Волчина (очевидно, отдельная волость, занимав­шая основное течение р. Волчина) (Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 94, 95).

КАРТА №2

КАРТА №2


Продолжение в комментах.