М-да, хуже пеплума может быть только пеплум-сериал...

@темы: синематограф

---

Как правильно завоёвывать Францию

""...свое отвоевание Франции Наваррец начал с того, что взял Кагор, а закончил взятием Коньяка...""
отсюда

Ну и правильно закончил, я щитаю, поскольку идти на Кальвадос в конце 16 века ещё не было особого смысла.

@темы: разное

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ура! Капут!

Малапартовский "Капут" перевели таки. Почитаем. Не сказать, что я жду многого, нет; но - давно.

mirknig.com/knigi/military_history/1181790896-k...

@темы: литература

---

Фролов А. А. об административном устройстве Новгорода и его владений

igh.academia.edu/AlexeyFrolov
Фролов А. А. на академия.еду

Фролов А. А. Административная система центральных районов Новгородской земли в X – начале XVII века (в контексте истории территориальных юрисдикций) // Историческая география. Том 2 / Отв. ред. И.Г. Коновалова. — М.: Аквилон, 2014. — 560 с.

{Статья описывает, в частности, сложную, комплексную взаимозависимость Новгорода и Владимиро-Суздальского княжества - систему территориальных "совладений" (города и князя) и судебно-административного симбиоза. Проливает дополнительный свет на природу и ход конфликтов между Новгородом и княжеской властью (и вообще, и с конкретными князьями). Помогает понять взаимоотношения Новгорода с соседями - зависимыми и полузависимыми племенами (в том числе и с теми, зависимость которых не удалось "довести до логического завершения" - эсты, емь-тавасты) и с государствами, соперничавшими с Новгородом за власть над этими племенами.
"Сбегание князей" из Новгорода в 1220-е гг. Ф. пытается объяснить неудовлетворительностью (для князей) их финансового положения на Новгородском столе (С. 129). "Забожничье" = десятина (конкретно - с Заволочья), связывает с этим отождествлением конфликт новгородцев с вл. Арсением в 1229 г. (с. 130-131). В конце 1230-х - 1240-х отношения (прежде всего финансовые) с князем (теперь - только из Всеволодовичей) урегулированы посредством формирования "системы совладений" (С. 132-134) - Э.}

Аннотация: Статья посвящена общей характеристике админи­стративной системы, существовавшей в эпоху Рюриковичей на Новгородской земле, в двух аспектах: территориальный рост Новг­ородской земли и формы управления на подконтрольных терри­ториях в X - начале XVII в. Развивая достигнутое в историогра­фии понимание проблемы, автор рассматривает историю административной системы новгородских земель в контексте ис­тории территориальных юрисдикций различных типов. Важней­шим элементом этой системы было «сместное управление» на землях, расположенных на границе Новгорода с Великим княже­ством Владимирским и смоленскими землями, где новгородцам принадлежала лишь часть прерогатив. Помимо систематизации знаний, полученных в ходе полуторавекового изучения проблемы, работа предлагает во многом новые интерпретации сведений важ­нейших исторических источников: Устава князя Святослава 1137 г., Устава князя Ярослава «о мостех», писцовых книг рубежа XV-XVI вв.

111
Новгородская земля — крупнейшее политическое образование Древней Руси. Ее территориальное деление и принципы организации управления давно привлекали внимание исследователей. Границы новгородских пятин еще двести лет назад нанес на карту Д.И. Языков, снабдив ею свой перевод работы А.Х. Лерберга1.
Первой работой, где была предложена характеристика всей территориально-административной системы земель Великого Новгоро­да, стало исследование К.А. Неволина. Помимо летописных свидетельств и актового материала, он мобилизовал такой ценный вид источника как новгородские писцовые книги конца XV-XVII в.2.
Работа сыграла неоценимую роль в изучении проблемы. Опубли­кованные Неволиным в приложениях конспекты всех известных в то время новгородских писцовых книг до сих пор могут быть использованы для навигации по фонду этих источников3, а состав­ленные им карты новгородских пятин (правда, не исправленные, а иногда дополненные ошибками) служат для иллюстрации территориального деления Новгородской земли даже в современных ис­следованиях4 5 .
Развитие системы новгородских погостов-округов с X по XVII столетия К.А. Неволин представлял как «различные перемены», которые «происходили в... их числе, названиях, пространстве, составе... Тот вид, в котором погосты являются по писцовым книгам, был последствием продолжительного исторического развития» Последующие десятилетия дали науке ряд историко-географи­ческих исследований Новгородской земли, решавших многие кон­кретно-исторические вопросы (например, локализация на местности селений писцовых книг, типология сельских поселений, прин­ципы налогообложения и т.п.), однако в основном они следовали общему представлению о системе, изложенному К.А. Неволиным.
1 Лерберг 1819: Приложение.
2 Неволин 1853.
3 Более фундированным является вышедший недавно в РГАДА каталог новгородских писцовых книг (Писцовые книги 2004), однако в нем нет вы­держек из писцовых описаний, также полезных при историко-географических штудиях.
4 Аграрная история 1971: 78. Почему-то приведена карта только для Деревской пятины; Степанова 2004: 97-99.
5 Неволин 1853: 93.

112
Новое видение механизма развития территориально-админис­тративной системы было предложено Н.П. Павловым-Сильванским. Как и другие исследователи своего времени, он считал, что первоначально погост являлся центром земледельческой общины. Но причины эволюции системы погостов он связал с возникновением феодальных отношений в Древней Руси: «Земли древнего погоста-общины, — писал он, — были расхищены боярами; след древнего общинного единства сохранялся лишь в объединении правительственном»6. Утрата общиной управленческо-владельчес­ких функций привела к тому, что со временем под словом «погост» стали разуметь по преимуществу церковный поселок.
Концепция Павлова-Сильванского оказала сильное влияние на всю последующую историческую мысль, в том числе и на совет­ских историков (например, Н.Н. Воронина, который писал о погос­тах-округах как общерусской дофеодальной форме организации общины, а в новгородской системе погостов видел особую ситуа­цию, «где крупная земельная вотчина сохранила под своим покровом общинный строй»)7.
Чрезвычайно важные выводы о связи административной сис­темы с эволюцией поселенческой структуры и феодальных отношений (на материалах Северо-Восточной Руси) сделал С.Б. Весе­ловский. В отличие от своих предшественников и оппонентов, полагавших изначальной связь погоста с определенной территорией, он считал, что первоначально за погостом была закреплена не территория, а подданное и подсудное население, и только позже территория, занимаемая этим населением, приобрела определен­ность податного и судебного округа»8. Однако, распространение феодального иммунитета в XIV-XV вв. подорвало основы, на которых функционировала система государственных центров-погостов, что привело в Северо-Восточной Руси к «отливу к селу функций сначала приходских, а затем и тяглого элемента», а в Нов­городской Руси к сохранению за погостом функций «центра приходской жизни и мирского самоуправления» и получению им «зна
6 Павлов-Сильванский 1988: 206.
7 Воронин 1935: 28. Развернутую критику конкретных положений данной работы см.: Романов 1960: 327-476.
8 Веселовский 1936: 15.

113
чения округа, аналогичного стану княжеской Руси»9. Данная концепция получила признание в отечественной историографии. Все исследователи послевоенного времени признают нетождественность погостов домонгольского времени и тех, что зафиксированы в документах XV-XVI вв., имея в виду именно ту разницу, о кото­рой писал Веселовский 10. Б.А. Рыбаков древнее (XI в.) деление Новгородской земли пред­ставлял как «сотенное» (основываясь на интерпретации текста «Ус­тава о мостех» ХШ в.), а «провинциальные сотни» считал установ­лением княжеской власти. Не были охвачены «сотенным» делением земли, освоенные новгородцами позднее (в конце XI и в XII в.).
Совпадение названий некоторых «провинциальных сотен» «Устава о мостех» с позднейшими пятинами и полупятинами Рыбаков тракто­вал как «превращение сотен в пятины... возможно в связи с упадком княжеской власти и с окончательным переходом управления Новгородской землей к кончанскому вечу каждого конца»11.
Систематизация показаний источников по территориально­-административной системе Новгородской земли была предпринята А.Н. Насоновым. Он дал пространственную характеристику про­цесса экспансии новгородской системы даней, опираясь, главным образом, на летописные известия. Относительно поздние погосты, зафиксированные писцовыми книгами на рубеже XV-XVI вв., по его мнению, не могут служить материалом для изучения древних административных центров12. Сопоставляя деление центра Новго­родской земли на пятины в конце XV в. с более ранними формами административного деления, исследователь отметил, что земли, не вошедшие в пятины, в XII-XIII вв. находились в совместном вла­дении Новгорода с великими князьями владимирскими13. Форми­рование этой системы он отнес к последним десятилетиям XII или
началу XIII в.14.
9 Веселовский 1936: 13, 20, 21.
10 Насонов 1951: 95-96; Романов: 416; Аграрная история 1971: 325; Платонова 1988: 16-17; Свердлов 1983: 63-64; Харламов 1990: 72-83; Селин 2003: 42, 43; Фролов 2001: 6-9.
11 Рыбаков 1938: 150.
12 Насонов 1951:95-96.
13 Насонов 1951: 118.
14 Насонов 1951: 192, 193.

114
Новую попытку систематизации сведений о росте территории и развитии системы управления на Новгородской земле в домон­гольскую эпоху предпринял А.В. Куза. Он подверг критике некоторые положения монографии А.Н. Насонова, в целом подтвердив его выводы. При этом был сформулирован тезис о существовавшем разделении Новгородской земли на две зоны — ядро и окружающие его волости-провинции. Конституирование такого разделения Куза связал с реформой 1230 года15. В объяснении природы статус­ных различий между центром и периферией исследователь близок к позиции Б.А. Рыбакова. По мнению Кузы, княжеские права в этих зонах были различны: в податных районах, отраженных еще в грамотах князя Ярослава Мудрого, то есть в центральных областях Новгородской земли, князь сохранял такие же права суда и сбора дани, которые были у его предков. Но в волостях-провинциях он такого права не приобретал. А.В. Куза полагал, что поименованные в интерполяции к «Уставу о мостех» областные территории соот­ветствуют как раз ядру Новгородской земли, где еще в XIII в. со­хранялась древняя сотенная организация свободного населения, постепенно вытесненная феодальной погостской16.
В.А. Кучкин, анализируя взаимоотношения владимирских князей и Новгорода, пришел к выводу, что уже в 80-90-х гг. XII в. про­исходит разделение территории пограничных волостей на новгородскую и владимирскую части. Более определенно — в Торжке, менее четко фиксируют этот процесс источники в Волоке Лам­ском17. Представленный исследователем материал демонстрирует то, как и без того не простая система администрирования на землях Великого княжества Владимирского была осложнена «сместным» характером управления на пограничье Новгородской земли. Монография В.А. Кучкина обозначила новую перспективу в изучении средневековой системы управления — исследование истории раз­личных типов юрисдикций.
Дальнейшее развитие темы на новгородских материалах сдер­живалось ограниченной источниковой базой и отсутствием источ­никоведческих исследований важнейшего вида источников по про­блеме — новгородских писцовых книг. В связи с этим исключи­
15 Куза 1975: 160-164.
16 Куза 1975: 167-169.
17 Кучкин 1984в: 96-97.

115
тельное значение имеет цикл работ В.Л. Янина, применившего для освещения проблемы методы комплексного источниковедения18. Сопоставление показаний письменных источников и берестяных грамот с данными сфрагистики, удачная интерпретация специфи­ческой категории археологических находок — деревянных цилин­дров — как своеобразных пломб, применяемых сборщиками дани, позволили не только более выверенно охарактеризовать процесс расширения зоны новгородских даней в пространстве, но и более предметно представить механизмы управления в различных частях Новгородской земли в X-XIII вв. Благодаря работам Янина становится очевидной ошибочность предложенного Рыбаковым и Кузой объяснения природы различий в статусе «ядра» и «периферии» Новгородской земли: многие тер­ритории «периферии» были освоены новгородцами уже в XI в., к тому же сбор дани на них осуществлялся представителями новго­родской элиты, а не князем19. Констатируя разделение Новгород­ской земли на центральную часть (составившую позднее пятины) и периферию (волости или колонии, не вошедшие в состав пятин), B. Л. Янин предположил, что в основе этого разделения лежат раз­личные принципы сбора дани. Если в первом случае он осуществ­лялся через погосты, то во втором — посредством вооруженных походов20. Однако, сбор дани в военном походе в ХП-ХШ вв. труд­но себе представить для важнейших территорий «колоний» — Торжка и Волока Ламского. Думаю, следует принять точку зрения, в соответствии с которой различия между «внутренней» и «внеш­ней» зонами лежат в типах юрисдикции. Именно поэтому границы новгородских пятин в конце XV в. отрезали собственно новгородские земли от территорий, на которые часть прав новгородцам не принадлежала.
Методы комплексного источниковедения были использованы C. З. Черновым в историко-географическом исследовании по исто­рии Волока Ламского XIV-XVI вв. Ему удалось реконструировать историю территориальных юрисдикций на Волоке и в его округе в связи с историей структуры землевладения и продемонстрировать
18 Янин 1977; Янин 1985; Янин 1987; Янин 1998; Янин 2001.
19 Янин 2001:31-65.
20 Янин 2001:72.

116
перспективность подобных региональных исследований как тако­вых21. Главным образом на материалах новгородских писцовых книг исследование территориально-административной системы прово­дилось А.А. Селиным. Впервые с начала XX в. (монография А.М. Андрияшева22) он подошел к изучению проблемы на основе ре­зультатов локализации населенных пунктов писцовых книг (по Водской пятине)23.
Приходится признать, что в целом изучение особенностей ста­туса земель на пограничье Новгорода и княжеств Северо-Восточной Руси затрудняется некоторой «полярностью» воспри­ятия этой проблемы: если часть исследователей смотрит на нее «из Новгорода», оперируя преимущественно новгородскими источни­ками (ведь в новгородско-княжеских соглашениях пограничные земли названы «волостями новгородскими»), то другая часть, на­против, базируется на показаниях источников по истории Северо-Восточной Руси (впрочем, иногда это происходит из-за отсутствия равноценных новгородских источников).
В связи с этим следует отметить источниковедческие наблюде­ния над новгородско-княжескими договорами С.А. Шарова-Делоне. Он пришел к выводу, что каждый договор между Новгородом и кня­зем оформлялся не двумя, а четырьмя документами: основные докончальные грамоты содержали фундаментальные права князя и новгородцев в самом Новгороде и новгородской метрополии, а дополнительные, «приписные» грамоты регулировали их отношения за пределами метрополии и в особых экстерриториальных районах.
При этом и те, и другие грамоты существовали в двух взаимодопол­няющих противнях каждая. Противни не были аутентичны. Экземпляры, хранившиеся в Новгороде, были «в пользу» князей, а в княже­ских архивах — «в пользу» новгородцев. Известный по соглаше­ниям (экземплярам, хранившимся в княжеских архивах) перечень «волостей новгородских» есть перечень новгородско-княжеских совладений. В «новгородских» же противнях следовало бы ожидать иной подзаголовок к тому же перечню: «А се волости великого кня­
21 Чернов 1998.
22 Андрияшев 1914.
23 Селин 2003.

117
зя»24. В связи с этим полагаю, что наиболее перспективными для изучения проблемы новгородско-княжеских совладений являются территории, хорошо обеспеченные источниками как «новгородского», так и «княжеского» происхождения. Здесь оказывается возмож­ным преодоление «полярности».
Автору этих строк на протяжении полутора десятка лет дове­лось заниматься пристальным изучением территориально-административной системы эпохи древнейших писцовых книг (ру­беж XV-XVI вв.). Обнаружение множества расхождений между бытующими в историографии представлениями и показаниями источников побудили его сначала к написанию ряда конкретно­-исторических работ25, затем — к новому пониманию давно извест­ных фактов26, а в конечном итоге — к попытке вписать сделанные выводы в общую историческую картину. За полтора столетия исследований понимание проблемы зна­чительно продвинулось вперед, накоплен большой фонд как частных наблюдений, так и принципиальных выводов, созданы новые методики, привлечены нетрадиционные источники. На современном этапе важным представляется дать общую картину развития территориально-административной системы Новгородской земли в эпоху средневековья — в контексте развития государственности на этих территориях, прошедшей несколько этапов от первоначальной северо-русской федерации племен легендарного Рюрика до вхож­дения в состав Московского государства при великом князе Иване III. Всесторонняя ревизия представлений об ее администра­тивном устройстве не предпринималась со времен К.А. Неволина, а суммирование данных о динамике территориальных измене­ний — со времен А.В. Кузы. По моему убеждению, одним из важ­нейших факторов, который мешает продвижению проблемы в целом и в деталях, является отсутствие во многих, даже специальных историко-географических исследованиях, географических карт, которые наглядно отображали бы соотношение различных объек­тов и округов (как синхронных, так и разновременных) в пространстве.
24 Шаров-Делоне 2005: 34, 36.
25 Фролов 2003; Фролов 2005; Фролов 2006 и др.
26 Фролов 2008.

118
Современным состоянием проблемы определяется и круг за­дач, решить которые пытается автор в настоящей работе. В стороне останется анализ проблемы организации управления в городах Новгородской земли. Эта тема имеет свою значительную специфи­ку не только в подходах, но и в источниках. Поэтому в данной ста­тье речь о городах пойдет лишь в самом общем виде, необходимом для освещения обозначенной темы. То же самое можно сказать о проблематике епархиального территориального деления и системы управления. По-видимому, будет правильнее посвятить ей отдель­ную работу. Масштабность темы вынуждает к некоторой «пунк­тирности» изложения, заданной форматом обзорной статьи. В какой-то степени это оправдывает и неполноту историографических штудий, и отсутствие детальной проработки каждого из затрону­тых сюжетов, многие из которых ждут своего исследователя десят­ки лет. Хронологически настоящее исследование ограничено нача­лом Смуты XVII в., внесшей заметный хаос в территориальное деление и, прежде всего, в систему управления, что позволяет рас­сматривать последующий период как заслуживающий отдельного исследования.
* * *
Для первых столетий существования древнерусской государ­ственности используемое здесь понятие «Новгородская земля» со­ответствует территории тех общин, которые оказались втянуты по­средством даннических отношений в сферу влияния новгород­цев — представителей правящей элиты севернорусской федерации племен.
Древнейшим известием об организации сельских административных пунктов на территории Новгородской земли является лето­писный рассказ о походах княгини Ольги на Мсту и Лугу в 947 г. (Карта 1): «Иде Вольга Новугороду и оустави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани...»27. Археологи предположительно указывают и археологические эквиваленты первых погостов, на­пример, Передольский погост в верховьях р. Луги, городище у д. Малышево в нижнем течении р. Белой (правый приток р. Мсты в
27 Лаврентьевская летопись 2001: 60.

119
её среднем течении)28 2 9 . Регламентация отношений с подданными общинами, таким образом, заключалась в отказе от примитивной формы полюдья и взимании фиксированных сумм через погосты. Наложенная на погост дань разверстывалась среди окружающих его общин, образующих, таким образом, одну волость. В отличие от большинства древнерусских земель, где сбор дани был прерогативой князя, в Новгородской земле активное участие в этом процессе принимали представители городской общины. Лица, упол­номоченные Новгородом, в установленное время объезжали соответствующую территорию от погоста к погосту, собирая дань и осуществляя судебные функции. Такое право существовало у них, по меньшей мере, со времен Ярослава Мудрого, а возможно и с момента приглашения князя союзом племен . Оно отражено во всех новгородско-княжеских соглашениях: «А волостии ти5 княже, новгородьскых своими мужи не держати, нъ держати мужи новгородьскыми; а дар от тех волостии имати»30.
Уже во второй трети XI в. территория, так или иначе включенная в сферу интересов новгородцев, стала весьма значительной. Новгородская берестяная грамота № 526 упоминает Русу, Лугу, Шелонь, Селигер, Дубровну в качестве регионов, связанных с Нов­городом через ростовщические операции и, скорее всего, через даннические отношения31. Вероятно, по Мете влияние новгородцев в XI в. распространяется на Тверцу — левый приток р. Волги, где в её среднем течении уже в первой половине XI в. существует город Торжок32. Не позднее конца XI в. Новгород собирает дань также в верховьях р. Мологи (новгородская берестяная грамота № 789 упоминает Волчину — так назывался левый приток Мологи33; гра­мота № 902 рубежа XI-XII вв. упоминает о разверстке дани в Езьске и на р. Волчине)34.
28 Платонова 1991: 68-88; Конецкий, Носов 1995: 29-54.
29 Янин 2001:62.
30 ГВНП 1949: № 1-3, 6, 7, 9, 10, 14, 15, 19, 22, 26, 77. В московском ва­рианте договора 1456 г. фраза усечена, а в московском варианте 1471 г. отсутствует: ГВНП 1949: № 23, 27.
31 Арциховский, Янин 1978: 124-127.
32 Куза 1975: 173-174; Малыгин 2001: 41.
33 Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 22-23.
34 Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 94—95.

120
На юге новгородские владения приходят в соприкосновение с полоцкими уже в XI в. С этим связаны новгородско-полоцкие кон­фликты 1021 и 1065-1067 гг.35. В первой половине XII в. новгород­ские земли смыкаются со смоленскими. Около 1130 г. новгород­ский Юрьев монастырь получает право сбора дани с погоста Буйцы36, который долго, по меньшей мере до начала XVI в., маркировал южную границу Новгородской земли. С середины XII в. упоминаются новгородские Великие Луки37.
В 1030 г. Ярослав строит г. Юрьев (Тарту), ставший плацдармом для распространения даней среди эстонской чуди. В 1036 г. новгородским «пригородом» становится Псков (впрочем, уже с 1137 г. город фактически становится независимым от Новгорода)38. Вскоре после превращения Пскова в новгородский пригород начи­наются конфликты новгородцев с финно-угорским населением за­паднее псковских земель. С середины XI в. летописи повествуют об экспедициях на чудь. Постепенно в орбиту новгородского влия­ния попадают земли води (со второй половины XI в.), корелы (пер­вая половина XII в.), ижоры (первая половина XIII в.) и других финно-угорских племен Северо-Запада. В начале XII в. в подчиненное Новгороду положение попадает и Ладога, прежде представлявшая собой полузависимое от Киева ярлство39. Конечно, это событие расширило возможности новгородцев в освоении северо-западных и северных земель, однако уже в течение XI в. их контроль распространяется на многие земли Русского Севера: не позднее середины XI в. на Тихменгу и Емцу, не позднее второй половины XI в. — на Вагу до ее устья, не позднее первой четверти XII в. — на Пинегу (Карта 2)40. Уже к началу XII в. новго­родцы собирают дань и с печеры, что документировано рассказом Гюряты Роговича. Дани печерские упоминаются и под 1133 г.41. Ко второй четверти XII в., по мнению В.Л. Янина, относится возникновение новгородско-смоленской юрисдикции у земель, со­
35 Ипатьевская летопись 1998: 133, 156.
36 ГВНП 1949: № 81; Янин 1991: 135.
37 Новгородская Первая летопись 2000: 32.
38 Янин 1992: 3-14.
39 Кирпичников 1988: 54-62.
40 Янин 2001: 66; Макаров 2003: 149-163.
41 Лаврентьевская летопись 2001: 302.

121
ставивших южное пограничье Новгородской земли42. Особенно­стей этого статуса мы коснемся позднее, поскольку о них известно в основном по источникам XV в. Здесь важно отметить, что волости Морева, Белила, Молвотицы, Жабна, Стерж, Лопастицы и Буйцы, согласно гипотезе В.Л. Янина, были переданы Новгороду киев­ским князем Мстиславом Владимировичем из состава смоленских земель для финансового обеспечения его прямых потомков на нов­городском столе. В годы, когда стол занимал князь из другой ветви Рюриковичей, дани с этих земель поступали в Смоленск. Именно это позволило князьям единолично, без согласия с Новгородом, раздавать земли из этого земельного фонда43 44 . Новейшие результаты лингвистического анализа текста жало­ванной грамоты Юрьеву монастырю на село Буйцы (в ней названы имена киевского князя Мстислава Владимировича и новгородского князя Всеволода Мстиславича), полученные А.А. Гиппиусом, не позволяют утверждать, что для пожалования погоста Буйцы требовалась санкция новгородского князя . Это, в свою очередь, дает основания сомневаться в аттестации массива земель южного пограничья как домена новгородских князей, однако никоим образом не опровергает тезиса о возникновении новгородско-смоленской юрисдикции на этих территориях при князе Мстиславе Владимировиче. Перечень земель, получивших тогда особый статус, требу­ет уточнения. По Янину, Ржева новгородская и Великие Луки по­лучили этот статус значительно позже — в XIV в., а Холмский погост чуть ли не во второй половине XV в.45. Во всяком случае Ржева во второй половине XIII в. находилась еще полностью под новгородским суверенитетом (подробнее об этом ниже).
* * *
Со смертью киевского князя Мстислава Владимировича Русь вступает в новую эпоху, которая для Новгородской земли как части древнерусской конфедерации была ознаменована возникновением элементов суверенной государственности. После периода мирного
42 Янин 1998.
43 Янин 1998.
44 Гиппиус 2008: 109-129.
45 Янин 1998: 85.

122
сосуществования Новгорода с Суздальской землей в рамках поли­тической системы Владимира Мономаха наступает время войн между Новгородом и князьями Северо-Восточной Руси (с 1132 г. по 1170-е гг.) за сферы влияния на приграничных территориях от Во­лока Ламского до Заволочья. Баланс сил, оформленный в виде того или иного типа юрисдикции, здесь еще не сложился. Острота кон­фликта была, вероятно, обусловлена и актуальностью вопроса о финансовом обеспечении на новгородском столе князей, не имевших прав на доходы с новгородско-смоленского пограничья. Одно из древнейших свидетельств того, что финансовое поло­жение князя в Новгородской земле было обеспечено значительны­ми массивами подданных территорий, — Устав князя Святослава Ольговича 1137 г., сохранившийся в виде приписки к Синодальной кормчей 1280-х годов и блестяще исследованный В.Л. Яниным46.
Он содержит подробное описание древнейшей территориальной структуры новгородского Заволочья. Упомянутые в Уставе погосты локализуются по рекам Сухоне, Онеге, Северной Двине, Пинеге47. Текст Устава содержит две интерполяции, озаглавленные как «а се Обонезьскыи ряд» и «а се Бежичьскыи ряд». Это перечни пунктов, с которых в пользу новгородского владыки взималась десятина в Обонежье и Бежичах, о которых подробнее будет сказано позднее.
Устав содержит сведения, позволяющие охарактеризовать осо­бенности юрисдикции этой территории в средневековье. В уставе
46 Янин 1977: 80-90.
47 Насонов 1951: 104-109. Локализуются далеко не все пункты Устава, однако A.M. Спиридонов обнаружил пространственные закономерности в их расположении. По-видимому, большинство погостов расположены в порядке их посещения сборщиками дани. Относительно остальных пунктов исследо­ватель предположил, что с них местные старейшины подвозили собранную дань к установленному маршруту (Спиридонов 1989: 18-19). Такое объясне­ние уязвимо для критики: механизм сбора дани предполагает подвоз на по­гост дани на всех участках маршрута, и сборщики дани должны были посе­щать все пункты, указанные в Уставе. Возможна иная трактовка, основанная на опыте реконструкции маршрутов писцов в ходе писцового описания конца XV в. (Фролов 2006: 299-318). Из пространственной последовательности выбиваются пункты, помещенные в конце Устава. При этом они расположены на окраинах региона, охваченного сбором дани. Возможно, в текст перечня по­гостов Заволочья эти топонимы вносились уже после его оформления в пер­воначальном виде — в порядке вхождения в систему полюдья.

123
князь назначает фиксированную сумму в 100 гривен в качестве церковной десятины в пользу Дома ев. Софии — вместо доли от вир и продаж, собираемых на князя с погостов Заволочья. Указанная сумма выдается домажиричем, сидящим в «Онеге», что уже указывает на присутствие княжеской администрации в регионе48. Сразу за постановлением о 100 гривнах Устав перечисляет суммы, следовавшие с отдельных пунктов. А.Н. Насонов, который рассматривал запись об Обонежском ряде как синхронную осталь­ному тексту Устава, считал, что 100 гривен, заменявших десятину от вир и продаж, взимались со всех пунктов Обонежского ряда, а на менее освоенных территориях к северо-востоку от Онежского озера и в Подвинье практиковался сбор с каждого конкретного пункта49. Я.Н. Щапов, вслед за А.А. Зиминым, отнес приписку об Обонежском ряде к более позднему времени (XIII в.), а «Онего», где сидел домажирич со 100 гривнами, локализовал восточнее Онежского озера. Он считал, что Заонежье платило 100 гривен со всей территории, а Подвинье — конкретные суммы с каждого пункта, обложенного данью. При этом по существу Щапов согла­сился с Насоновым: указанные различия «отражали различное ад­министративно-финансовое положение этих близких районов»50.
В.Л. Янин опроверг мнение Насонова на том основании, что, во-первых, текст об Обонежском ряде имеет более позднее проис­хождение, чем основной текст Устава, а во-вторых, сумма сборов с Обонежского ряда значительно меньше 100 гривен, в то время как сумма сборов со всех пунктов основного текста Устава чрезвы­чайно близка 100 гривнам. По его мнению, 100 гривен шли с тех пунктов, которые поименованы в основном тексте Устава51.
Однако и такая интерпретация вызывает возражения. Не ясно, для чего Устав приводит роспись сумм по конкретным пунктам, если они никак не влияют на размер выплат владыке (100 гривен). Более того, размер судебных сборов не может быть предсказан и зафиксирован законодательно, поскольку он определяется количеством судебных разбирательств, различным в различные годы. Мне
48 Янин 1977: 80-90.
49 Насонов 1951: 94.
50 Щапов 1972: 162-163.
51 Янин 1977: 85-86.

124
представляется более естественным видеть в этих суммах, распре­деленных между 27 поименованными пунктами, десятину не от вир и продаж, а от даней. В пользу такой трактовки свидетельству­ет учет в нескольких случаях «дара», который является не судеб­ным побором, а разновидностью подати фиксированного размера, то есть гораздо ближе к дани, чем к вирам и продажам. Таким об­разом, Устав 1137 г., вслед за постановлением о судебной десятине, воспроизводит роспись десятины от даней, которая определена «преже... бывшими князьми». Казалось бы, такому пониманию мешает фраза «Урадил есмь аз святей Софии и написал Никола князь новогородьскыи Свято­лав...», как будто свидетельствующая о новейшем происхождении этой росписи. Но «упряжено преже» князя Святослава могло быть само постановление о взимании десятины, в то время как его конкретное обеспечение (суммы с каждого пункта и номенклатура пунктов) ранее могло отличаться от росписи 1137 г. Выше я уже отмечал, что несоответствие между порядком перечисления пунк­тов в Уставе (пункты, замыкающие роспись) и их пространствен­ной близостью может быть объяснено постепенным пополнением перечня за счет включения в податной округ новых центров. Таким образом, князь Святослав заменил десятину от судебных пошлин на фиксированную сумму и обновил перечень пунктов, плативших князю дань (и, соответственно, десятину владыке). Предложенное прочтение Устава позволяет полностью при­соединиться к точке зрения В.Л. Янина об исключительности правкнязя на новгородское Заволочье в середине XII в. и несколько конкретизировать её: после 1136 г. князь получал здесь не только дар, но и основную дань, и доход от вир и продаж. Надо полагать, что приобрел эти права князь как раз в качестве компенсации за потерю части прерогатив, произошедшую вследствие конституи­рования сместного суда в Новгороде, ведь, как установил В.Л. Янин, в предшествующий период (XI - первая четверть XII в.) дань с этих территорий собиралась «новгородскими мужами»52. В ситуации 1136 г. это было тем более актуально, что приглашенный на новгородский стол князь Святослав Ольгович не имел прав на земли Смоленского пограничья.
52 Янин 2001:31-65.

125
Судьба заволоцких прав новгородского князя во второй поло­вине XII—XIII вв. ясна не вполне. В.Л. Янин полагает, что особые права князя в Заволочье были ликвидированы в связи с изъятием из юрисдикции князя суда в «новгородских волостях». В качестве компенсации новгородский князь получил территорию Бежецкого и Обонежского «рядов», описание которых включено в качестве позднейших интерполяций к Уставу 1137 г. Не подвергая сомнению разновременность Устава и интерполяций к нему, отмечу, что предложенная мотивация представляется не совсем логичной, ведь и Бежичи принадлежали к территориям новгородско-княжеской юрисдикции. Кроме того, тема особых прав князя в Заволочье сно­ва всплывает в новгородско-княжеских отношениях в начале XIV в., причем в чрезвычайно интересном контексте. В двух про­ектах 1305-1307 гг. соглашения с Михаилом Ярославичем новго­родская сторона сформулировала этот пункт таким образом: «А за Волокь ти своего мужа не слати, слати новгородца; а тобе серебро емати»; «А за Волокь ти, княже, своего мужа не слати, продаяти ти дань своя новгородцю»53. Тем самым, князю предлагалось передать новгородцу некий свой доход в Заволочье на правах откупа.
Новгородцам, впрочем, не удалось отстоять данную позицию на переговорах. В подписанном в 1307 г. договоре формулировка другая: «А за Волокь ти слати своего мужа изъ Новагорода въ дву носаду по пошлине; а опять ехати туды же на Новъгородъ; а съ Ни­зу ти не слати; такоже и въ Бежице. А что пошлинъ князю въ Новгородьскои волости, того вы мене не таити въ всехъ волостьхъ»54. Последняя фраза оттеняет ту исключительность, которую играют Заволочье и Бежичи в данной системе: только с них новгородцы физически не могут утаить от князя пошлин (поскольку он собира­ет их своими людьми), а в остальных волостях новгородцы обязу­ются их не утаивать. Аналогичная формулировка включена в дого­вор 1371 г. с князем Михаилом Александровичем55. Формулировка договора 1327 г. с князем Александром Михайловичем лаконична, но свидетельствует, что «старина» включает и право князя на суд: «А за Волокъ ездити судьи, како пошло по Новгородьскои пошли­
53 ГВНП 1949: № 6, 7.
54 ГВНП 1949: № 9,10.
55 ГВНП 1949: № 15.

126
не»56. Таким образом, в системе княжеских прерогатив Бежичи представляют не альтернативу Заволочью, а дополнение к нему. Их объединяет общая судьба в XIII-XIV вв.
Не совсем понятно, имел ли какие-нибудь права в Заволочье князь во второй половине XIII в.: фраза «а за Волок ти своего мужа не слати, слати новгородца» была вписана в готовый текст первого проекта договора 1264 г.57, но во втором проекте того же договора и в соглашении 1268 г. этот пункт уже отсутствует. Думаю, что не имел, но вопрос о Заволочье в переговорах с князьями время от времени всплывал. Есть некоторые основания возводить «пошлину», на которую ссылается воскресшая в договоре с князем Михаилом Ярославичем норма, к Уставу 1137 г.: именно в XIV в. (судя по почерку), то есть в период, когда порядок суда в Заволочье был реанимирован, воз­никает приписка к Синодальной кормчей 1280-х годов, содержащая Устав Святослава Ольговича 1137 г.
Кроме того, в контекст сказанного о правах князя на Заволочье во второй четверти XII и в XIV в. хорошо вписывается сюжет, от­раженный в новгородской берестяной грамоте № 724. В.Л. Янин датировал ее временем около 1166/67 г. и связал описанные в ней события с Заволочьем58. Автор грамоты, Савва, собирал дань пес­цами вместе с осмником Тудором, делал это без санкции новгородского посадника Захарии, к тому же оправданием его действий должно было служить то, что «сельчанам своим князь сам от Воло­ка и от Мсты участки дал». Все это свидетельствует о его принад­лежности к «мужам княжим». Сбор дани происходил осенью, что вызывает ассоциации с «осенним полюдьем даровным», извест­ным по жалованной грамоте князей Мстислава Владимировича и Всеволода Мстиславича Юрьеву монастырю на Буйцы, то есть «даром», который полагался именно князю. Наконец, из контекста ясно, что Савва не был подчинен Тудору, а возглавлял еще один отряд. Сбор даней двумя «осмами» находит соответствие в праве князя отправлять своего мужа за Волок на двух насадах, зафикси­рованном в договорах XIV в.
56 ГВНП 1949: № 14.
57 Янин 1991: 142-146.
58 Янин, Зализняк 2000: 24-25.

127
Таким образом, текст берестяной грамоты демонстрирует в действии механизм, описанный в Уставе 1137 г. и новгородско-княжеских соглашениях XTV в. Предписание в договорах XIV в. ездить из Новгорода и возвращаться в Новгород, а не в Низовскую землю объясняется очень просто: новгородцы должны были кон­тролировать собранные князем средства, поскольку из них владыке следовала церковная десятина.
* * *
Следующие два периода в истории территориально­-административного устройства и территориальных юрисдикций Новгородской земли — становление Новгородского государства как части древнерусской конфедерации (с 1170-х годов до татаро-монгольского нашествия) и его существование в составе конфедерации русских земель под сюзеренитетом Золотой Орды (с 1240-х до 1370-х гг.) по состоянию источников мы вынуждены рассматривать вместе (Карта 2).
Территориальный рост Новгородской земли в эти периоды за­медляется — в силу достижения некоторого баланса интересов с соседними землями. В 1187 г. состоялась экспедиция сборщиков дани в Печеру и Югру59. «Законы Гулатинга», составленные в ХШ в., косвенно свидетельствуют, что новгородцы собирали дани вплоть до северных земель нынешней Норвегии60. Под 1216 г. в летописи упоминается «терский данник»61, то есть новгородец, собиравший дань с населения Терского берега Белого моря (волость Тре, известная по новгородско-княжеским соглашениям со второй половины XIII в.). В середине XIII в. на Крайнем Севере, в Лапландии, происходит столкновение новгородских интересов с норвежскими, о чем сообщают Исландские анналы XIV в.62.
В XIV в. Новгород заключает первые международные соглашения о границах. Ореховский договор 1323 г. Новгорода со Швецией документировал существование широкой полосы земель, где сбор дани осуществлялся обеими сторонами (пространство между Бот­ническим и Финским заливами Балтийского моря и Белым мо­
59 Новгородская Первая летопись 2000: 38, 229.
60 Шаскольский 1945: 39.
61 Новгородская Первая летопись 2000: 57, 257.
62 Шаскольский 1994: 234—239.

128
рем)63. Договор 1326 г. Новгорода с Норвегией также зафиксировал существование широкой зоны совместных интересов — от Люнгстуэна на северо-западе современной Норвегии до Кандалакшского залива Белого моря64. К сожалению, пределы этих зон могут быть указаны на карте очень приблизительно, поскольку локализация большинства ориентиров, которые указывают источники, дискуссионна. На западе в XIII в. происходит сначала сокращение преде­лов влияния новгородцев — за счет данничества эстонских племен в связи с успехами немецкого Ордена в Восточной Прибалтике, а затем в результате выделения из состава Новгородского государст­ва Пскова.
Важнейшим явлением в истории юрисдикций домонгольского периода было оформление в волостях, расположенных вдоль границы Новгорода и княжеств Северо-Восточной Руси, сместного порядка управления, предполагавшего участие как новгородского представителя, так и представителя великого князя Владимирского, и сосуществование новгородского и княжеского землевладения. Для краткости назовем этот порядок «системой совладений». Перечень территорий, включенных в «систему совладений», содер­жится во всех новгородско-княжеских соглашениях, начиная с древнейшего, датированного В.Л. Яниным 1264 г.: «А се волости новгородьскые: Волокъ съ всеми волостьми, а держати ти сво[и тивунъ на половине, а но[в]городець на половине въ всей волости Волоцьскои; а в Торожку, княже, держати тивунъ на своей чясти, а новгородець на своей чясти...А се волости новгородьскые: Бежиче, Городець, М[еле]чя, Шипино, Егна, Вологда, Заволоцье, Колоперемь65 66 , Тре, Перемь, Югра, Печера; а ты волости дьржати мужи новгородьскыми; а даръ от нихъ имати» (карты 1 и 2) . Специаль­ные исследования свидетельствуют, что в таких волостях новго­родская и великокняжеская половины были довольно четко разде­лены территориально67.
63 Линд 1998:96-115.
64 Линд 1997: 135-143.
65 Эта загадочная волость недавно получила локализацию: Шилов 2009: 339-345.
66 ГВНП 1949: № 1-3, 6 , 7, 9, 10, 14, 15, 19, 22, 26, 77 (исключение составляют московские варианты договоров 1456 и 1471 гг.: ГВНП 1949: № 23, 27); Янин 1991: 142-189.
67 Кучкин 1984в: 152-155; Чернов 1998: 39-55; Малыгин 1994: 125-126.

129
Как были связаны с «системой совладений» права новгородского князя в Заволочье, существовавшие со второй четверти XII в.? Ретроспективное изучение землевладельческой структуры этого региона, предпринятое С.А. Шаровым-Делоне, выявило при­сутствие здесь как новгородского землевладения, так и земель ве­ликих князей Северо-Восточной Руси, князей ростовских и белозерских. При этом одни топонимы Устава 1137 г. попадают в зону собственно новгородского землевладения, а другие расположены на территории, отнесенной к зоне совладений Новгорода с князья­ми Северо-Восточной Руси (Карта 2). По предположению исследователя, земли в регионе, освоенные ко второй трети XII в., но «не охваченные» Уставом 1137г., имели иную церковную юрисдик­цию — относились к Ростовской епархии68.
Таким образом, юрисдикция новгородского князя в Заволочье не поглощалась новой системой юрисдикции великих князей Вла­димирских на княжеской части, а представляла собой нечто самостоятельное и более раннее. Безусловно, это доставляло неудобства новгородцам и вызывало у них стремление ликвидировать старин­ные княжеские права. В этом контексте определенную трактовку получают некоторые факты новгородско-княжеского противостояния 1220-х годов, с которым многие исследователи связывают возникновение того формуляра новгородско-княжеских докончаний, который стал известен по более поздним документам69.
Все 20-е годы XIII в. князья, после короткого княжения, бук­вально сбегают из Новгорода. При этом, как отмечает В.Л. Янин, постоянные отказы князей от новгородского стола совершаются не в результате прямых конфликтов между республиканской и княже­ской властью, а вследствие неудовлетворенности обстановкой, в которой они там находились. Консолидация боярства и успехи антикняжеской борьбы приводят к резкому умалению авторитета новгородского князя, и сам новгородский стол перестает быть приманкой в глазах князей70. Летописные свидетельства позволяют заключить, что это проявлялось и в ограниченности финансовых возможностей князя.
68 Шаров-Делоне 2005: 45 и др.
69 Черепнин 1948: 253 и сл.; Янин 2003: 196; Куза 1975: 160-161.
70 Янин 1962: 194.

130
В 1225 г. в Новгород пришел Михаил Всеволодович Чернигов­ский, «и бысть легко по волости Новугороду»71. При этой «легко­сти» князь Михаил задержался на новгородском столе лишь не­сколько месяцев. Новгородцы «много уимаша и, молячеся, и не могоша его умолити», но он заявил им: «не хочю у вас княжити, иду Цьрнигову...». Новгородцам пришлось вернуть на стол Ярослава Всеволодовича, который «продержался» в Новгороде рекордные для этого десятилетия три с половиной года. Но князю, вероятно, более довольному жизнью, чем его предшественники, теперь уже новгородцы предъявили свой ультиматум, содержание которого объясняет причины его благополучия: «поеди к нам, забожницье отложи, судье по волости не слати; на все воли нашей и на вьсех грамотах Ярославлих ты нашь князь; или ты собе, а мы собе».
Ярослав проигнорировал ультиматум, после чего в 1128 г. его сме­нил тот же Михаил Черниговский, который «целова крест на всей воли новгородьстеи и на всех грамотах Ярославлих; и вда свободу смьрдом на 5 лет дании не платити, кто сбежал на чюжю землю, а сим повеле, кьто еде живеть, како устав или передний князи, тако платите дань»72. Другими словами то же сообщает Софийская Пер­вая летопись: «и ради быша новогородыда, и целова князь крест, что ходити по Ярославлим грамотам, а боле того не изневолить Новагорода»73. Это первое упоминание «грамот Ярославлих» в источниках. Однако уже в 1229 г. новгородцы снова посылают за Ярославом и вновь предъявляют ему свои требования: «отступися Волока, и что есть новгородьского за тобою, силою еси зашьл, а крест целуй». Ярослав принял условия новгородцев только в конце 1230 г.
«Забожничье» не без основания трактуется как некий вид по­дати74. Однако в других источниках он не упоминается, поэтому кажется вероятным, что нормативным было ее иное название, нов­городцы же, именуя ее таким образом, апеллировали к конкретно­му документу, регулирующему ее взимание. Прямую ассоциацию «забожницье» вызывает с «десятой частью божией» Устава 1137 г.,
то есть с десятиной. Предложение «отложить» забожничье означа­
71 Новгородская Первая летопись 2000: 64,268.
72 Новгородская Первая летопись 2000: 68,274.
73 Софийская Первая летопись 2000: 284.
74 Словарь русского языка 1978: 136.

131
ет отказаться от его присвоения, перестать взимать (ср.: «А вязчего не пошло по Новгородьскои волости, то судиямъ твоимъ отложити»75). Оседание десятины в казне князя, возможно, вызвало по­ дозрения в сговоре владыки Арсения с князем и дало основания для обвинения, прозвучавшего в адрес владыки во время восстания 1229 г.: «...выпровадил Антония владыку на Хутино, а сам сел, дав мьзду князю»76. Поскольку условия первого ультиматума Ярослав не выполнил, второй содержит те же условия, выраженные другими словами. Эти слова позволяют отождествить тот регион, с которого князь присвоил «забожничье» и куда он слал своих судей, с Заволочьем. Но ущемление в этом конфликте прав новгородской ка­федры свидетельствует, что князь Ярослав Всеволодович пытался действовать в рамках тех прав, которыми обладал князь Святослав Ольгович в 1137г., но которые были ликвидированы «грамотами Ярославлими». Следовательно, уже к 1225 г. князья потеряли право посылать своих судей и брать дани с новгородского Заволочья, что косвенно датирует и конституирование новой юрисдикции Заволо­чья в «системе совладений» временем ранее 1225 г. Замечу, что С.А. Шаров-Делоне договорное оформление режима сместного управления северных волостей косвенно датировал временем до 1218 г. — на основании того, что великие князья Владимирские (Всеволодовичи) представляли интересы и ростовских Константиновичей, хотя после смерти в 1218 г. Константина Всеволодовича владения и владельческие права Всеволодовичей и Константино­вичей окончательно разделились77.
Как отмечалось выше, близка к новгородскому Заволочью бы­ла ситуация с прерогативами князя в Бежичах. С одной стороны, запись о Бежецком ряде дополняла княжеский Устав 1137 г., с дру­гой Бежичи, как и Заволочье, в XIV в. являются теми исключительными территориями, где новгородский князь имеет право со­бирать дань и осуществлять суд. О сходстве ситуаций говорит и то, что структурно статья о дани в Заволочье и Бежичах в договорах с князьями отделена от списка «волостей новгородских» с описани­
75 ГВНП 1949: № 7.
76 Новгородская Первая летопись 2000: 67,272.
77 Шаров-Делоне 2005: 36.

132
ем особенностей юрисдикции в них. Но в таком случае речь долж­на идти, как и в случае с Заволочьем, о более ранней системе управления Бежичами, которая предшествовала оформлению «сис­темы совладений» и не была поглощена последней.
Посмотрим на особенности юрисдикции Бежичей через приз­му княжеского участия в системе суда и даней на основной терри­тории Новгородской земли. Согласно новгородско-княжеским со­глашениям XIII-XV вв., право на дань у князя в Новгородской земле отсутствовало. Вместо дани князь получал от волостей дар. Право суда князь имел в самом Новгороде и в новгородских приго­родах — совместно с посадником. Что касается проездного суда князя, новгородцы очень ревниво относились к этому его праву.
Оно распространялось далеко не на все территории Новгородской земли, а лишь на ограниченный их круг, что видно и из формулировок соглашений: «А куда пошл[о] судии твоему ездити по волос­ти, ехат[и и]мъ межень по Петрове [д]ни»; «А судье слати на Петровъ день, тако пошло»; «А судиямъ твоимъ ездити по волости, куда пошло, лете съ Петрова дни, по пошлине». Эта формулировка отсутствует только в одном из проектов со­глашения 1264 г., зато здесь имеется другая: «А судъ, княже, отдалъ Дмитрии съ новгородци бежичяномъ и обонижаномъ на 3 лета, судье не слати». Из этого можно заключить, что в остальных дого­ворах волостями, «куда пошло» слать судей, являются только Обонежье и Бежичи. Можно догадываться, что передача суда обонежанам и бежичанам осуществлялась «на возмездной основе», то есть на основе откупа.
Уникальную возможность точно определить территорию, на которую простирались прерогативы князя в Бежичах и Обонежье, дают две интерполяции к Уставу князя Святослава Ольговича 1137 г. — о Бежецком и Обонежском рядах. К Обонежскому ряду относилось 14 пунктов, к Бежецкому — шесть. Почти все топонимы Бежецкого ряда локализованы. Маркированная этими пунктами территория лишь наполовину попадает в пределы Бежецкого Верха, известного по источникам XVI-XVII вв., то есть в пределы тер­ритории, включенной в «систему совладений» XIII в. (новгород­ские волости Бежичи, Городец Палец, Мелеча, Шипино, Егна).
Вторая половина территории Бежецкого ряда оказалась в границах Бежецкой пятины Новгородской земли, возникшей на рубеже

133
1470-1480-х гг. на землях новгородской метрополии. Таким обра­зом, Бежецкий ряд явно игнорирует границу между «внутренней» и «внешней» зонами, что также указывает на его более древнее происхождение по сравнению с «системой совладений». Княжеские прерогативы, существовавшие в Обонежье и Бежичах (в объеме, очерченном Бежецким и Обонежским рядами), сохранялись и в XIV-XV вв. Для Обонежья это подтверждено от­купной грамотой на обонежский суд 1460 г., территория которого в точности соответствует Обонежскому ряду78. Функционирование проездного княжеского суда в районе «Бежецкого ряда» еще в 80-х годах XIV в., помимо отмечавшегося уже упоминания Бежичей в договорах 1307 и 1371 гг., подтверждается его реликтовым упоми­нанием в актах XV в. на село Присеки79, которое находится в непо­средственной близости от Городецко «Бежецкого ряда». Если бы прерогативы князя в пунктах «Бежецкого ряда» являлись состав­ной частью «системы совладений», то захват Москвой всей терри­тории Бежецкого Верха (это произошло, вероятно, в первой поло­вине XV в.) привел бы к их аннулированию. Однако, вместо этого, они были компенсированы выделением другого района в пределах «внутренней зоны» Новгородчины — в Водской земле. Впервые это документировано московским проектом договора 1456 г. («А в Водцскую землю слати княземъ великимъ ежегодъ, по старине») и повторяется в московском проекте договора 1471 г.80.
А.В. Куза датировал возникновение Обонежского и Бежецкого рядов 1230 г., В.Л. Янин — периодом между 1137 и 1225 гг., Я.Н. Щапов — 1263-1264 гг.81. Исключительность права участия князя в управлении в Бежицах и Обонежье придает датирующее значение новгородской берестяной грамоте № 222 (не позднее 1217 г. по В.Л. Янину)82. Грамота сообщает о конфликте с участием представителей колбягов (этнической группы, населявшей Обоне­жье), который предполагается разрешить с помощью княжеского чиновника — детского. Тем самым, грамота свидетельствует о су­ществовании княжеской юрисдикции на этой территории уже к
78 ГВНП 1949: № 93; Янин 1991: 184.
79 Назаров 1989: 84-92.
80 ГВНП 1949: №23, 27.
81 Щапов 1972: 164; Куза 1975: 160-161; Янин 2001: 78.
82 Янин, Зализняк 1993: 182-185.

134
1217 г. Кстати, о княжеском участии в сборе дани в Бежичах, по упоминанию черной куны и детских, можно судить по берестяной грамоте № 718, датируемой XIII в.83. Таким образом, есть основания считать, что особые права нов­городского князя в Заволочье, Бежичах и Обонежье связаны с эта­пом истории территориальной юрисдикции, предшествовавшим оформлению «системы совладений». Вероятно, оформление этой системы сопровождалось ликвидацией прав новгородского князя в Заволочье, что особенно сильно ограничивало возможности князей, не имевших отношение ни к Смоленску, ни к великому княжеству Владимирскому. Процесс достижения нового равновесия в отноше­ниях Новгорода с князьями проходил в первой трети XIII в. С конца 1230 г. конфликтность между князем и новгородцами значительно снижается, а с 1240 г. созданная политическая система приходит в стабильное состояние, при котором на новгородский стол приглашаются только Владимирские великие князья. Очевидно, что «система совладений» предоставила достаточные возможности для фи­нансового обеспечения деятельности новгородского князя.
Формирование «системы совладений» означало разделение всей территории Новгородской земли на две зоны — внутреннюю и внешнюю. Если первая находилась целиком под юрисдикцией Новгорода, во второй действовала смешанная новгородско-княжеская юрисдикция. Ценнейшим источником по структуре внутренней зоны является «Устав князя Ярослава о мостех», дати­руемый В.Л. Яниным серединой 1260-х годов84. Первая интерпо­ляция к тексту Устава перечисляет городни Великого моста через Волхов или их группы, обозначенные по имени источника финан­сирования ремонта этих городен. Десять городен ремонтировалось десятью городскими «сотнями», одна сотня названа Княжой, но кроме того интерполяция перечисляет ещё девять неких единиц: Княжая, Ржевская, Бежецкая, Водская, Обонежская, Лужская, Лопская, Поволховская, Яжелбицкая. Большинство исследователей считает их областными (провин­циальными, волостными, сельскими) сотнями, подобными город­
83 Янин, Зализняк 2000: 16-18.
84 Древнерусские княжеские уставы 1976: 150-151; Янин 1991: 146-147.

135
ским сотням (Б.А. Рыбаков, А.Н. Насонов, А.В. Куза, В.Л. Янин85 и др.). В.А. Буров считает их «тысячами», образующими вместе с городской тысячей «тьму»86. Активно дискутируется природа этих элементов «десятичного» деления Новгородской земли (общинная или княжеская?).
«Гордиев узел», в который «завязалась» проблема «областных сотен» (назовем их условно «волостями» Устава), в настоящее вре­мя оказался разрублен с помощью лингвистики. Как установил А.А. Гиппиус, все эти интерпретации основаны на неверном пони­мании синтаксической структуры перечня. Прилагательные «кня­жа», «Ржевьская» и т.д. согласуются не с гипотетическим «ста» (слово «ста» женского рода ни в каком славянском языке никогда не существовало), а с подразумеваемым «городня»87. Так что ни о сотнях, ни о тысячах в сельских районах Новгородской земли го­ворить не приходится. Документ лишь сообщает нам названия тех источников, из которых покрывались расходы на ремонт примерно половины городен Великого моста, причем восемь из девяти этих источников имеют географическую привязку, а одна («Княжая») — институциональную. Это существенно, потому что свидетельству­ет о нахождении восьми поименованных «волостей» в сфере дей­ствия только новгородской юрисдикции. Историко-географический аспект интересующей нас интерпо­ляции «Устава о мостех» — тема специального исследования, вы­ходящего за пределы статьи. Но основные наблюдения изложить здесь необходимо, поскольку существующая историография имен­но суммарную территорию «волостей» Устава рассматривает как центр Новгородской земли, противопоставляя его «внешней зоне». Сомнительным представляется распространенное в историографии объяснение названий некоторых «волостей» Устава (и, со­ответственно, их локализация) через противолежание той или иной территории: Ржевской — по противолежанию Ржеве Володимеро-
85 Рыбаков 1938: 132-152; Насонов 1951: 124-126; Куза 1975: 164-169;
Янин 1977: 109. Впрочем, в одной из последних работ по этому вопросу В.Л. Янин вообще сомневается по поводу «самой правомерности использова­ния термина «сотня» для обозначения провинциальных земель («волостей») Новгорода» (Янин 2001: С. 70).
86 Буров 1993:98-110.
87 Гиппиус 2005: 16-18.

136
вой88 или Ржеве новгородской — позднее Ржеве Пустой, Бежец­кой — по противолежанию волости Бежицам89. Подобные случаи именования для Новгородской земли действительно известны, но они касаются административных единиц более поздних, изобре­тенных московскими дьяками, притом не имеющих своего исторически сложившегося центра (таким образом во второй половине XVI в. получили названия Белозерская и Тверская половины Бежецкой пятины).
Полагаю, что центром Ржевской «волости» может быть только Ржева новгородская (что свидетельствует о позднейшем переходе ее под совместную юрисдикцию Новгорода и Великого княжества Литовского), поскольку Ржева Володимерова на Волге никогда не имела отношения к Новгороду. Сложнее дело обстоит с Бежецкой «волостью». Единственно возможным объяснением парадоксаль­ной ситуации, при которой округ Бежичи числился одновременно и в составе земель новгородской юрисдикции (Бежецкая «волость» Устава о мостех), и в составе земель «системы совладений» (Бежи­чи и другие волости княжеских соглашений), является допущение о том, что округа, подчиненная Бежичам, была гораздо больше, чем территория будущего Городецкого уезда. Оформление «систе­мы совладений» выделило из этой округи только часть, в то время как остальной массив земель в «систему совладений» не попал.
Это допущение подтверждается скупыми свидетельствами ис­точников. Во-первых, в период до оформления «системы совладе­ний» в бежецкую округу входили земли, значительно удаленные от позднейшей границы Городецкого уезда90. Во-вторых, в XVI в. об­ширная территория к западу от Бежиц (почти до Новгорода) при­надлежала к Бежецкой десятине Новгородской епархии (на терри­тории Городецкого уезда находилась другая, Городецкая десятина).
88 Рыбаков 1938: 138-140.
89 Янин 1987: 119-134.
90 В берестяной грамоте № 789 (80-90-е гг. XI в.) перечисляются недоимки фиска в городецких гривнах с поселения Лама на Волчине (локализова­на В.Л. Яниным в пределах Бежецкого ряда недалеко от р. Молога) и с посе­ления Шитовичи на р. Мете (Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 22, 23); в грамоте № 902 (рубеж XI-XII вв.) в планы сборщика дани, застрявшего в Езьске, первоначально входила еще и Волчина (очевидно, отдельная волость, занимав­шая основное течение р. Волчина) (Янин, Зализняк, Гиппиус 2004: 94, 95).

КАРТА №2

КАРТА №2


Продолжение в комментах.

@темы: Новгород, academia.edu, Фролов А. А., Раковорская битва

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Зенченко М.Ю. о монгольском обложении; 2012

Зенченко М.Ю. “... Хотят татарове тамги и десятины” (По поводу спорности бесспорных мнений о “татарском наследии” на Руси ) // Одиссей. Человек в истории 2010/2011. Школа и образование в Средние века и Новое время. М.: Наука, 2012

{Не со всем можно согласиться, но в целом разумно.
Насчёт монгольской письменности он явно погорячился (до введения "квадратного письма" использовался уйгурский алфавит).
О причинах якобы "налоговой привилегии" (гипотетической) Новгорода (подворное обложение вместо поголовного, при проведении "числа") - очень и очень сомнительно.
Выводы о характере и целях "числа" и переписей наносят существенный удар по построениям (и без того весьма шатким) Хропачевского относительно событий 1252 г.
Шпилька Феннелу на его же поле (текстология и источники) - как говорится, мелочь, а приятно. }

В 1847 г. декан Юридического отделения Санкт-Петербургского императорского университета Константин Алексеевич Неволин выступил с речью “Об успехах государственного межевания в России до императрицы Екатерины II”. Речь носила торжественный, т.е. популяризаторский, характер, и едва ли сам Неволин сознавал, что им закладывается система взглядов, ставшая господствующей в исторической науке на целых 150 лет. В своем выступлении К.А. Неволин в самой осторожной форме высказал предположение, что переписные работы в Русском государстве приобретают регулярный характер в ходе монгольских переписей второй половины XIII в. Эта концепция была немедленно поддержана видным российским ученым и архивистом И.Д. Беляевым. В частности, именно ему принадлежит утверждение об использовании монголами подворных методов обложения: “в китайских летописях, именно в книге Гань-му, сказано что еще в 1236 г. монголы производили перепись в Китае посемейно, а не поголовно. Следовательно, ежели такой порядок был у монголов в Китае в 1236 г., то нет причины предполагать, чтобы этот порядок был изменен при переписи, произведенной монголами в России”. На этом Беляев не остановился – расклад земли в сохи, по его мнению, также был монгольской инициативой: “по китайским источникам известно, что и в Китае монголы еще в 1236 году разложили дань по земле, именно с одной му лучшей земли три гарнца с половиною… Следовательно, не без основания можно допускать, что монголы у нас стали собирать дань с земли по сохам или плугам, точно так же как в Китае они собирали по тамошней мере му, при самом обложении данью Русских княжеств, именно во время татарских переписей” 1 . Таким образом, под пером И.Д. Беляева концепция К.А. Неволина обрела окончательную завершенность: монголы на покоренных землях пользовались китайской податной системой и, соответственно, экспортировали ее из страны в страну по мере своих завоеваний.
Появившаяся в 1892 г. работа П.Н. Милюкова “Спорные вопросы финансовой истории Московского государства” (СПб., 1892) поставила окончательную точку в этом вопросе. Милю-

489
ков писал именно о спорных вопросах. Но, как видно из его работы, концепцию Неволина–Беляева он к ним уже не относил. По его мнению, монгольское нашествие «ввело важные новости в нашем финансовом строе. Первой такой новостью была всем известная двухкратная перепись, “число”, установившая размеры дани» 2 . Перу Милюкова принадлежит еще одно утверждение, ставшее впоследствии хрестоматийным – о сборе дани не с “числа”, а с основной окладной единицы Московского государства XVI–XVII вв. – сохи. Время возникновения сохи дискуссионно и в наше время, но Милюков смело отнес ее возникновение к XIII в.: “Мы не колеблемся заключить отсюда вместе с Беляевым, что соха в составе двух работников и была единицей обложения уже первой татарской переписи” 3 . В качестве аргумента он сослался на известие Татищева о недовольстве ордынского хана Менгу-Тимура малым размером привезенной дани 4 . Таким образом, Милюков фактически закрепил слабо аргументированную гипотезу своим немалым авторитетом, причем без серьезного научного обсуждения, разбора источников и исследования реально существовавшей в Монголии налоговой практики.
Его построения возражений не вызвали. С одной стороны, проблема носила узко специализированный характер. Речь ведь шла не о практике составления и применения кадастровых описаний, а только о времени и причинах их возникновения. С другой стороны, само предположение выглядело логически непротиворечивым. Азиатские страны (Китай, Персия) в XII–XIV вв. для сбора налогов пользовались условными мерами площади: му в Китае, джериб – в Средней Азии. Поэтому в них легко можно увидеть прообраз русской условной меры площади – сохи. В силу этих причин даже автор наиболее фундаментального исследования по истории развития русских земельных налогов С.Б. Веселовский не стал специально останавливаться на этом вопросе 5 .
Таким образом сформировался ряд аксиоматических утверждений об истории возникновения русских земельных кадастров XVI–XVII вв.: первые переписи провели монголы в XIII в.; тогда же была произведена раскладка земель в сохи. Разумеется, в это же время начали составляться и первые регестовые записи земельных участков – “писцовые книги”, но, к величайшему сожалению, ранние писцовые книги до наших времен не дошли. В таком виде историю происхождения писцовых книг рассказывали своим студентам крупнейшие специалисты по аграрной ис-

490
тории первой половины XX в. академики Ю.А. Готье и С.Б. Веселовский, профессора Н.А. Рожков и С.В. Юшков. В таком же виде эту историю излагали и следующие поколения преподавателей своим студентам, в том числе и автору этих строк. В результате возник любопытный культурологический феномен: все знали, что прототип писцовых книг возник еще в XIII в. и что на Русь его занесли монголо-татары, но при этом уже начали забывать, что источник этого знания – всего-навсего ничем не подтвержденная гипотеза Неволина–Беляева–Милюкова 6 .
Зато продолжались поиски загадочно исчезнувших писцовых книг. Дело в том, что любая податная система, основанная на записи, неизбежно должна была оставить свои следы – если не в виде самих окладных или писцовых книг, то хотя бы в виде их упоминаний в других актовых источниках или летописях. Но таких упоминаний так и не было обнаружено. К середине 80-х годов прошлого века стало вполне очевидно, что первые документальные свидетельства о существовании писцовых книг появляются не ранее второй половины XV в., а первые документы, которые с некоторой долей условности можно отнести к писцовым книгам, только в 1484/1485 г. 7 Вследствие этих причин кампания по их поиску была тихо свернута, а вопрос о времени их возникновения более не обсуждался.
В 2008 г. этот вопрос вновь поднял К.А. Аверьянов. В его выступлении в очередной раз была изложена концепция происхождения писцовых книг по Беляеву–Милюкову и, как стало уже общепринятым, вновь без ссылок на первоисточник 8 . Таким образом, позиция “это все знают” получила права гражданства и в XXI в., а это означает, что за истекшие 150 лет в изучении вопроса мы не продвинулись дальше К.А. Неволина и И.Д. Беляева. Чтобы понять соотношение русского и “татарского” в древнерусской окладной системе XII–XIV вв. необходимо ответить на два вопроса. Первый – как русское население облагалось налогами 9 в домонгольский период. Второй – какой была монгольская окладная система. С начала XII в. начинается процесс обособления древнерусских княжеств и, как следствие, уменьшение их территории. Князья получают возможность не объезжать свои владения для сбора дани (ездить в полюдье), а распределять этот сбор между несколькими административными центрами. В качестве таковых могли выступать города, села и погосты. Здесь необходимо сделать существенную оговорку – древнерусский город мало походил на

491
европейский. Существовали крупные города, которые действительно являлись центрами ремесла и торговли, но в большинстве случаев они представляли собой административные центры определенной территории, которая одновременно являлась податным и мобилизационным округом. Иными словами, русский город – это всегда город и окружающие его земли. Точно таким же окружным центром могло выступать село, а с XIII в. – слобода. И, наконец, если территория еще не имела четко определенного административного центра, она называлась погостом, который именовался описательно: например, “погост на Млеве”. В середине XII в. система податных округов только начинала складываться; в конце XV в. она становится вполне сформировавшейся и, в свою очередь, начинает меняться на более сложную. Но генетическая связь между формами сбора дани XII в. и данных денег XV в. очевидна.
Для XII в. мы имеем единственный источник, который позволяет сделать хотя бы самые приблизительные выводы – княжеские уставные грамоты, т.е. законодательные или нормативные акты в современном понимании. Летописцы такими низкими материями, как сбор налогов, не интересовались. К сожалению, уставных грамот сохранилось меньше десятка, к тому же отрывочно и неполно 10 . И не все они посвящены сбору налогов. Но некоторые выводы на основе их изучения сделать можно. Наиболее ранним документом считается уставная грамота, выданная смоленским князем Ростиславом Мстиславичем епископу Мануилу при учреждении смоленской епископии в 1136 г.
В уставной части документа содержится распоряжение брать церковную десятину “от всех даней смоленских”, кроме вир, продаж и полюдья. Далее приводится список из 34 податных объектов, с которых бралась дань. В грамоте названы восемь городов, два села и 24 погоста, обязанные смоленским князьям “судом и данью”. В городах и крупных селах существовали и более сложные системы оклада, например в Копысе кроме дани собирали деньги с перевоза через Днепр и “торговое”. На формирующийся характер окладной системы указывает еще одна красноречивая запись: “А что ся наречет области Смоленское, или мало, или велика дань, любо княжа, любо княгинина, или чия си хотя, правити десятину святеи Богородице, без всякого отпису даяти” 11 (курсив мой. – М.З.). Иначе говоря, в случае присоединения к Смоленскому княжеству новых территорий (что назовется Смоленской землей) и соответственно увеличения количества податных объектов, соби-

492
рать с них дань и отчислять с нее десятину в пользу церкви в это время можно было и без записи. Аналогичная ситуация фиксируется источниками в Новгороде XII в. Грамота новгородского князя Святослава Ольговича 1136/1137 г. устанавливала получение новгородскими епископами десятины от всего, что входит в “княжий двор”. К нему отнесены три податных округа: онежский, обонежский и бежицкий “ряды”; в каждом округе названы погосты-плательщики и получаемая с них сумма дани 12 .
Мы не знаем подобного документа для земель Владимиро-Суздальской Руси, но источники дают этому вполне рациональное объяснение – в этих княжествах дань еще собиралась в виде полюдья: “Сущю тогда великому князю Гюргю в полюдии на Яхроме (курсив мой. – М.З.), и постави ту в его имя град Дмитров” 13 . В начале XIII в. элементы системы записи податных объектов обнаруживаются и в Рязанском княжестве. Можно считать доказанным, что в середине XII в. уже существовали документы с перечнями податных объектов – городов, сел и погостов с прилегающими к ним землями, фактически, прототип финансовых документов конца XIV–XV в. – доходных списков, и XVI–XVII вв. – платежных книг. При этом система записи доходов только формировалась – еще нет устоявшегося формуляра документа (окладные деньги называются то данью, то уроком), отсутствует твердое представление о размерах платежей даже в городах. Как в XII, так и в конце XIV в. 14 записывались только общие суммы платежей. Количество проживавших на этих территориях людей и тем более размеры пашни князей в это время еще не интересовали. К.А. Аверьянов считает, что “мы вправе допустить, что для определения размеров собираемой дани проводились соответствующие описания” 15 . Допустить мы вправе что угодно. Но ни один известный нам источник ничего не сообщает ни о переписях населения, ни о землемерных работах в России вплоть до середины XV в. Всегда записывались только суммы платежей с определенных территорий. Это объективно и с этим уже пора смириться. Таким образом, вопрос о прогрессивном воздействии кочевников-монголов на отсталых земледельцев Руси становиться актуальным. Если верить Неволину–Беляеву–Милюкову, именно им мы обязаны такими новациями, как перепись населения и раскладка земли в сохи. Так какой же была монгольская окладная система?

493
Возникновением понятия “монгольская перепись” мы обязаны французскому исследователю Д’Оссону, который обратил внимание на то, что монголы дважды, в 1236 и 1252/1253 гг., проводили учет своего населения. Но исследователь никогда не распространял свое наблюдение за пределы коренных монгольских земель и тем более не связывал его с окладной практикой 16 . Учет населения в монгольском понимании был учетом боеспособного населения и распространялся только на монголов, которые в XIII в. продолжали оставаться народом-войском. Недостаток войск, особенно в условиях начавшейся войны с исмаилитами и Багдадским халифатом (1256–1258 гг.), вынудил Батыя и командовавшего объединенной армией хана Хулагу привлечь к службе покоренное население. Армия пополнилась за счет жителей Причерноморских степей – ясов, касогов и половцев. Принудительная служба в монгольских войсках получила название “черик” и широко использовалась как в Золотой Орде, так и в монгольском Иране. Но описавший этот принудительный набор персидский географ Джувейни, путешествовавший вместе с ханом Хулагу, ни словом не упоминает о том, чтобы набранное таким образом войско переписали 17 .
В завоеванных странах основным монгольским налогом XIII в. был “копчур” (монг. хубч’ур), который зачастую принимают за подушную подать. Но следует учитывать, что монгольское понимание подушной подати принципиально отличалось от нашего. Копчур собирался с головы по счету, а не с плательщика по записи. Таким образом, учетным элементом монгольской окладной системы была не запись, а цифра – “число”. Об этом сохранилось множество известий. Например, в 1258 г. темник Кайту-Бука потребовал от командующего сдавшейся крепости вывести всех своих людей (включая жен и детей) в поле, чтобы их пересчитать и обложить копчуром. Копчур взымался с городов и целых провинций, в арабских и персидских источниках встречается даже особый термин (вилайат-и копчури), которым обозначались территории платившие копчур. И почти везде налог брался с голов по счету 18 . Нам известны только два исключения. При обложении Синцзяна (Северный Китай) возник спор, что считать податной единицей – работоспособного мужчину или семейство (дом). Победила точка зрения Елюя Чуцая, который отстоял принцип переписи по семьям и “представил монгольскому государю перепись, по которой оказалось 1 040 000 семейств, или домов”. Так что ссыл-

494
ка И.Д. Беляева на подворный характер монгольского обложения неправомерна. Монголы настаивали как раз на поголовном счете, а китайцы – на подворной переписи. Неверно и предположение Беляева о раскладе монголами податей по земле – это сами китайские чиновники разверстали назначеный монголами налог по земле – “с одной му лучшей земли три гарнца с половиною…” Так как работу проводили китайские чиновники, ее результаты оказались записаны 19 .
Имелось еще одно исключение. Стефан Орбелиани сообщает о составлении “Великого дафтара” – перечня всех земельных собственников, обязанных платить налоги со своих владений. Но эту работу также проводили персидские и армянские чиновники 20 . В Иране дафтар был составлен только во время реформ Газан-хана (1295–1304), да и то под влиянием его мусульманского советника Рашид ад-Дина; в Средней Азии (чагатайском государстве монголов) и того позже – при Кебек-хане (1318–1326) 21 .
Вторым по распространенности монгольским налогом была “тамга”. Она являлась городским налогом – им были обложены городские ремесла и торговля. Первоначально тамга также имела числовой эквивалент: в пользу хана собиралась каждая 30 вещь. По мере развития товарно-денежных отношений тамга постепенно эволюционировала: в XIV в., например, это примерно 1/30 часть стоимости любых товаров и услуг. В некоторых исследованиях тамгу понимают как таможенный сбор. Это неверно. Персидский
историк Вассаф в рассказе о принятии ислама ханом Узбеком, с удовольствием сообщил о благочестии хана, закрывшего в Золотой Орде все заведения, противоречащие шариату (кабаки и публичные дома). Заодно выяснилось, что с них был прекращен и сбор тамги 22 . Иными словами, речь идет именно о налоге с оборота. Достаточно сложно представить себе таможенный сбор с кабака или публичного дома.
Продовольственная подать “тагар” первоначально устанавливала обязанность отдавать в пользу хана каждый десятый мешок с зерновыми культурами; впоследствии эта подать стала расширено трактоваться как любой продуктовый сбор. Размер мешка, и уж тем более размеры площадей, с которых это зерно было собрано, монголов не интересовали. Фактически, это была обыкновенная “десятина”. Итак, можно утверждать, что на первых этапах своего господства монголы использовали собственную систему сбора податей с учетом окладных объектов в числе. Учетные записи источниками

495
фиксируются как исключение из общего правила. Практика сбора монгольских налогов полностью прекращается только в середине XIV в. По наблюдениям А.-К. Али-заде, “вместо него в земледельческих районах возродилась старая домонгольская практика налогового обложения (курсив мой. – М.З.)” 23 . Ни одного случая переноса монголами окладной системы из одной страны в другую источники не знают, а потому говорить об использовании монголами китайских или среднеазиатских окладных норм на русских землях не вполне корректно.
Теперь рассмотрим известия российских летописных сводов. Наиболее полно они отражены в ряде заметок Новгородской первой летописи (НПЛ). Под 1257 (6765) г. говорится: “Приде весть из Руси зла, яко хотят татарове тамгы и десятины (здесь и далее курсив мой. – М.З.) на Новегороде, и смятошася люди через все лето…” 24 О требовании десятины и тамги сообщают практически все летописи. Еще одним требованием монголов было “число”: «…Тои же зимы (1259) приеха Михаил Пинещенич из Низу со лживым посольством, река тако: “аже не иметися по число, то уже полкы на Низовьской земли”; и яшася новгородцы по число» 25 .
То есть в известии речь идет только о числе – все рассуждения о переписи не более чем модернизация известия в работах наших историков. Еще одним требованием монголов стала “туска”: “Тои же зимы приехаша оканьнии татарове сыроядци Беркай и Касочик с женами своими, и нех много; и бысть мятеж велик в Новегороде и по волости много зла учиниша, беручи туску оканьным татаром…” 26 Итак, с новгородских земель монголы требовали число, десятину, тамгу и туску. Это сообщает источник, не доверять которому нет никаких оснований.
Теперь рассмотрим их требования с учетом уже известной нам монгольской налоговой практики. Легче всего решается вопрос с “числом”. Это наиболее распространенный монгольский налог “копчур”. Он брался с людского поголовья, т.е. с “числа”. Поэтому все летописцы единодушно говорят именно о счете людей. Летописи не знают термина “писец”; монголы везде названы “численниками”. Историки давно обратили внимание на то, что в Новгороде были пересчитаны не люди, а дома: “…И почаша ездити оканьнии по улицам, пишучи домы христианские… и отъехаша оканьнии, вземше число…” 27 Это известие и стало базой для многочисленных рассуждений о том, что проведенная монголами перепись носила не подушный, а подворный характер. На самом деле это

496
означает, что новгородцы добились очень редкой привилегии – платить не копчур, а “ханэ-шумар” – подымную подать, которая собиралась монголами в исключительных случаях (например, для восстановления хозяйства разоренного Синцзяна в 1236–1242 гг.). Налоговые льготы Новгорода – освобождение от копчура – имели рациональную причину. Новгород не был завоеван монгольскими войсками, а потому накладывать на него налог, как на побежденных, монголы оснований не имели. Смоленские земли также не были завоеваны монголами и у нас нет сведений о том, что смоленские князья платили копчур со своих владений.
Тамгу признает монгольским налогом большинство исследователей. Владимиро-суздальские летописи в рассказе об “исчислении земли” о требованиях тамги ничего не говорят. Видимо, на этих землях налог начали собирать с 1252 г., т.е. после того как Батый провел радикальную замену русских князей на основных княжеских столах (изгнал великого владимирского князя Андрея Ярославича и посадил на его место лояльного ему Александра Невского, одновременно был отпущен из плена и посажен в Рязани князь Олег Ингварович). В 1259 г. монголы потребовали тамгу и с Новгорода. В научной литературе часто встречаются обширные рассуждения о практиковавшейся монголами системе откупов и злоупотреблениях откупщиков. Речь может идти либо о тагаре, либо о тамге, так как копчур и черик на откупа не сдавались. Судя по летописным известиям о городских восстаниях (1262 г., 1287 г. и 1320 г.), причиной были именно злоупотребления при сборе тамги. Иными словами, вероятно предположение, что восстания были направлены не против монголов как таковых, а против откупщиков-таньмачи. Отсюда же вытекает равнодушное отношение монголов к таким восстаниям: деньги за откуп уже получены, а дальше – не наше дело.
Требуемая монголами “десятина” также имеет аналог. Это уже упоминавшийся нами монгольский налог тагар, т.е. десятый мешок. В русских землях десятина, вероятно, собиралась не с мешка, а с плуга. Как мы уже видели, в XIII в. окладными практиками, связанными с землемерием, монголы не пользовались, предпочитая им простой счет. Так что в данном случае, речь идет не о поземельном обложении, а о доле с урожая (например, десятый сноп), которую под наблюдением баскаков собирали уполномоченные князем лица – поплужники. Такую систему мы находим практически во всех завоеванных монголами земледельческих областях.

497
В монгольской налоговой системе обнаруживается и туска, неоднократно ставившая в тупик наших исследователей. Ее правильно считать не налогом, а побором: А.-К. Али-заде определил ее как подношение, которое жители капитулировавшей или добровольно подчинившейся местности должны преподнести монгольским чиновникам 28 . Названные в летописи Беркай и Касачик как раз и были такими чиновниками. По сообщению “Юань ши”, Бицик-Берке (Беркай) был представителем великого хана Мунке; Касачик, соответственно – Батыя 29 . По монгольским законам им и полагалась туска. Как видим, автор Первой новгородской летописи точен даже в мелочах. Все вышеназванные элементы монгольской налоговой системы: дань (копчур), тамга, поплужное (тагар) и воин (черик), мы находим в жалованной грамоте хана Узбека митрополиту Петру 1313 г. 30
Вот, собственно говоря, и вся монгольская окладная система: с голов по числу, десятый мешок с урожая и 30-ю деньгу с оборота. Плюс подарок баскаку. И что тут записывать в какие-то книги? Такую окладную систему можно записать на палочке зарубками, что собственно говоря, монголы и делали. Потому что монгольское “квадратное” письмо появилось только через 20 лет после так называемой “монгольской переписи”. Его разрабатывали в 1260–1269 гг., потом десять лет преподавали в школах и лишь после этого появляются “пайцзы” (печати) и надписи на монгольском языке (с 1278 г.) 31 .
Правда, у сторонников теории “монгольских переписных книг” имеется еще один аргумент – так называемая “вторая монгольская перепись”. Сообщает о ней единственный источник – Никоновская (Патриаршая) летопись: “Того же лета (6783/1275 г.) бысть на Руси и Новегороде число второе из Орды от царя, и изочтоша вся, точию, кроме священников, и иноков и всего церковного причта” 32 . К этому известию и написал свой комментарий В.Н. Татищев. По его рассказу, когда великий князь Василий
Ярославич привез Менгу-Тимуру дань, хан остался недовольным: “Ясак мал есть, а люди многи в земле твоей, почто не от всех даешь?” “Князь же великий отымался числом баскаков прежних, и хан повелел послати новы численники во всю землю русскую, с великими грады – да не утаят люди” 33 . В достоверности этого сообщения сомневался уже Б.Д. Греков 34 . А.А. Горский и вовсе считает, что “мы имеем дело с неудачными исследовательскими реконструкциями” 35 , т.е. просто дописыванием В.Н. Татищевым
того, чего в источнике никогда не содержалось. Сомневаемся и

498
мы. А потому зададимся элементарным вопросом – откуда известие о переписи могло попасть в Патриаршую летопись? Ответ здесь вполне очевиден. Единственным документом, который можно интерпретировать, как свидетельство о проводившейся “второй переписи”, является грамота хана Менгу-Тимура неким “русским епископам”. Других документов просто нет. Именно эта грамота хранилась в Патриаршей ризнице и именно к ней могли получить доступ составители Патриаршей летописи.
По сообщению публикаторов “ярлыка” Менгу-Тимура, составителей второго тома СГГиД, “подлинник” документа был обнаружен графом Н.П. Румянцевым в архиве города Риги; при этом не оговорено, на каком языке он был написан и способ формальной закрепы (печать/припись), равно как и куда он делся впоследствии. Составители считали, что “сей ярлык писан между 1270 и 1276 годами”, хотя в документе имеется дата: в год Зайца “осеннего первого месяца”, т.е. сентябрь 1313 г. И что характерно, дата на “ярлыке Менгу-Тимура” один в один повторяет дату на грамоте хана Узбека митрополиту Петру: сентябрь 1313 г. На определенные раздумья наводит еще один пассаж из грамоты, который до сих пор остался неоцененным по достоинству: “Чинги Царь, потом кто ни будет, дал есмя жалованые грамоты Руским митрополитом и церковным людем, тако молвячи…” 36 Интересный документ хранился в казне у русских митрополитов. Чингисхан, оказывается, о завоевании русских земель еще и не думал, но от всех монгольских налогов, которые, кстати, были введены только при хане Гуюке (1246–1248), владения Русской Православной церкви освободил. Честно говоря, о “ценности” подобного источника можно было задуматься и ранее.
Подложный ярлык, вероятно, был составлен в период пребывания на кафедре митрополита Киприана (1389–1404 гг.). Именно в этот период проводились беспрецедентные работы по упорядочению имущественных прав митрополичьей кафедры 37 . Допустимо предположение, что именно хозяйственный Киприан и решил добавить к уже имеющейся грамоте от хана Узбека еще один документ – от “первых” монгольских царей. Правда, писавший грамоту инок перестарался, и первым царем, пожаловавшим русских митрополитов, назвал самого Чингисхана, но, как мы видим, на это внимание никто не обратил. Легко объяснимо и появление в грамоте имени Менгу-Тимура: о визите в Орду Василия Ярославича в 1275 г. сообщают почти все летописные своды; при этом

499
Менгу-Тимур (в отличие от других ордынских ханов) везде назван по имени. Следующим этапом стал XVII в. Составлявшие Патриаршую летопись монахи обнаружили ярлык “Менгу-Тимура”, связали его с тем же визитом Василия Ярославича в Орду в 1275 г. и выстроили простейшую логическую цепочку: раз был дан ярлык, значит, была и новая перепись. Вероятно, летописцы сами были не слишком уверены в своих предположениях, а потому и поместили это известие в ряду не слишком важных – между записью о
преставлении епископа владимирского и суздальского Серапиона и сообщением о поимке трехногого “медведя” 38 . В середине XVIII в. Патриаршая летопись попала в руки
В.Н. Татищева. Он связал визит в Орду Василия Ярославича и сообщение о проведении новой переписи, скомпилировав два разных известия с разным происхождением в одно: если дань привезли, а потом была проведена новая перепись, значит хан был недоволен (читай выше). Такова источниковая база сторонников “второй монгольской переписи” – подложный ярлык, единичная запись в летописи XVII в., не подтверждаемая другими источниками, и “реконструкция” ученого XVIII в. Перед нами скорее историографическая схема, представляющая безусловный интерес как опыт осмысления нашей собственной истории в разные временные отрезки, но едва ли имеющая отношение к процессам формирования реальной податной практики.
Распространению легенды о “второй монгольской переписи” способствовало появление на русском языке монографии британского исследователя Джона Феннела “Кризис средневековой Руси”. В сюжетах, связанных с “распространением татарщины” на русских землях Феннел был не вполне объективен и с удовольствием привлекал источники самого сомнительного происхождения. Одним из таких спорных моментов и явилась история о проведении второй татарской переписи в 1275 г. Д. Феннел написал о второй переписи, как о состоявшемся факте, причем в очень пафосных тонах: “В этот раз летописи ничего не сообщают о реакции русских княжеств на перепись. Противодействия переписчикам те не оказали. И действительно, большинство летописей вообще не упоминают о переписи. Сопротивлению пришел конец” 39 . Прекрасный образец исследовательской логики – раз летописи о второй переписи молчат, то сопротивления не было. Но существует и другое объяснение – раз летописи молчат, то пе-

500
репись вообще не проводилась. А такую возможность Д. Феннел даже не рассматривал.
Вторая монгольская перепись – это миф. После смерти великого хана Менгу (1259) ни один источник (монгольский, китайский, арабский, персидский) не сообщает о проведении переписей на подконтрольных монголам территориях. В этом просто не было необходимости. Обложение копчуром населения и тамгой городских торгов и ремесел и без того было тяжелейшей повинностью, разорявшей целые области. А в случаях ощутимой нехватки средств монголы применяли специальную подать, которая
так и называлась – “немари” (прибавление) 40 .
Осталось ответить на последний вопрос: сохранились ли хоть какие-либо данные от работы монгольских численников? Вопрос совсем не праздный, так как никакими количественными данными о населении Владимиро-Суздальской Руси ни за XIII, ни за XIV в. мы не располагаем. Но можно попробовать сделать хотя бы приблизительные прикидки. Ставка копчура была установлена при хане Гуюке (1246–1248): с состоятельного человека – семь динаров (золотая монета весом 2,42 грамма), с малоимущего – один динар в год 41 . В 1253 г. совместным решением великого хана Мунке и Батыя была установлена практика круговой поруки – плательщиком становился десяток; подать с десятка обычно собиралась по среднему числу (70:2) – 35 динаров в год 42 . Разумеется, речь идет только о средней норме – известны случаи, когда монголы брали по семь динаров с человека, а иногда и больше.
Русские княжества рассчитывались серебром, предположительно – по такой же норме. В XIII–XIV вв. в динаре считалось шесть серебряных дирхемов; следовательно, с десятка монголы в среднем получали 210 серебряных монет (примерно 300 г серебра). В конце XIV в. размер “ордынского выхода” с объединенного Владимирского и Московского княжеств составлял 5320 руб. 43
Арабский путешественник XIV в. Ибн Батутта считал в русском рубле пять арабских унций (от 30 до 37 г, в среднем 33 г), следовательно, в рубле было в среднем 165 г серебра 44 . Получается, что за Московские и Владимирские земли в Орду в конце XIV в. отвозили примерно 900 кг серебра в год, что равнялось плате за 30 тыс. человек. Видимо, столько и насчитали монголы в середине XIII в. Можно предполагать, что эта сумма пересматривалась, но документальных свидетельств этого нет. Тенденция говорит скорее о другом – уже с середины XIV в. русские князья

501
старались эту сумму минимизировать (Дмитрий Донской с 1372 по 1382 г. в Орду вообще ничего не отвозил). И конечно сумма пересматривалась путем торга с монгольскими ханами, а не вследствие регулярной переписи населения – уж о таком событии русские летописи обязательно бы сообщили.
Теперь, когда мы знаем, что учетным элементом монгольской системы была не запись, а их цифровой эквивалент – “число”, можно отыскать и следы так называемых “монгольских переписей”. Это суммы “ордынского выхода”, распределенные между городами и переходящие от владельца к владельцу как неотчуждаемая часть общих городских расходов. Очевидно, что в монгольское “число” попали старейшие русские города и уплата ими денег в “ордынский выход” выглядит вполне закономерной.
Но “выход” платили и города, даже не существовавшие к началу монгольского нашествия: например, Малый Ярославец платил 76 руб., Можайск – 167 руб. То есть монгольский платеж с “числа” в XIV в. превратился в дополнительную подать, которая собиралась со всех русских городов и “тянущих к ним” земель. Русские “администраторы” самостоятельно разверстали этот налог на “людское поголовье” по существовавшим податным округам. Монгольской или китайской заслуги в этом нет.
Разумеется, нами описана налоговая система, а не ее реальное воплощение на практике. Но когда речь идет о государственном налогообложении, наиболее существенным является установление ее принципов. О нарушении этих принципов и злоупотреблениях, неизбежно сопровождающих сбор налогов в любой стране, разговор особый. Но, как мы видим, ничего прогрессивного монголы в Россию не принесли. Счет велся по головам, с человеческого поголовья брался и налог, вероятнее всего с “тьмы” – с десяти тысяч. “Поплужное”, не более чем десятина, десятая доля в урожае. Разглядеть в ней зачатки землемерия и раскладки податей “по земле” источники решительно не позволяют. И уж
совсем анекдотичным выглядит утверждение, что из “монгольских переписей” сложилась российская податная практика.

1 Беляев И.Д. Разбор сочинения Г. Осокина под заглавием “О понятии промыслового налога и об историческом развитии его в России” // Летопись занятий Демидовского Лицея. 1852. Вып. 26. С. 199–243.
2 Милюков П.Н. Спорные вопросы финансовой истории Московского государства. СПб., 1892. С. 18.
3 Там же.
4 Татищев В.Н. История Российская. М.; Л., 1965. Т. V. С. 51.

502
5 Веселовский С.Б. Сошное письмо. Исследование по истории кадастра и посошного обложения Московского государства. М., 1915–1917. Т. I–II.
6 См., например, монографию Е.И. Колычевой, в которой происхождение писцовых книг объяснено по схеме Беляева–Милюкова, но ссылок на предшествующую историографию нет. См.: Колычева Е.И. Аграрный строй России XVI века. М., 1987. С. 7–8.
7 Акты социально-экономической истории Северо-Вос точной Руси конца XIV – начала XVI в. М., 1964. Т. III. Док. 291а. С. 308–311.
8 Аверьянов К.А. О времени возникновения писцовых книг // Материалы XV Всероссийской науч. конф. “Писцовые книги и другие массовые источники XVI–XX веков”. М., 2008. С. 15–16.
9 В разных источниках они называются данью или уроком.
10 Подробнее об этом см.: Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси. XI–XIV вв. М., 1972.
11 Древнерусские княжеские уставы XI–XV вв. М., 1976. С. 141–143.
12 Там же. С. 147–148.
13 ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 77.
14 Данные за XIII в. не сохранились.
15 Аверьянов К.А. Указ. соч. С. 17.
16 Д’Оссон К. История монголов от Чингизхана до Тамерлана. Иркутск, 1937.
17 Али-заде А.-К. Монгольские завоеватели в Азербайджане и сопредельных странах в XIII – XIV веках // ВИ. 1952. № 8. С. 60–61.
18 Монгольская налоговая система достаточно подробно освещена в ряде специальных работ. Здесь и далее использованы исследования: Али-заде А.-К. Социально-экономическая и политическая история Азербайджана в XIII–XIV веках. Баку, 1956; Бартольд В.В. Образование империи Чингисхана // Бартольд В.В. Собр. соч. М., 1968. Т. V; Петрушевский И.П. Земледелие и аграрные отношения в Иране XIII–XIV веков. М.; Л., 1960; Чулууны Далай. Монголия в XIII–XIV веках М., 1983, и ряд других.
19 “Юань ши” (История династии Юань) в переводе Н.Я. Бичурина // Бичурин Н.Я. (Иакинф). История первых четырех ханов из дома Чингисова. СПб., 1829. (Далее: История династии Юань…).
20 Патканов К.П. История монголов по армянским источникам. СПб., 1873. Вып. I–II.
21 Петрушевский И.П. Земледелие и аграрные отношения в Иране XIII–XIV веков. М.; Л., 1960.
22 Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда. Очерк истории улуса Джучи в период сложения и расцвета в XIII–XIV вв. Л., 1937. С. 109.
23 Али-заде А.К. Социально-экономическая … С. 209.
24 Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. (Далее: НПЛ.) С. 82.
25 Там же.
26 Там же. С. 82–83.
27 Там же.
28 В разных источниках этот побор назывался “таргу”, “тазгу” или “тозгу”. Новгородцы, видимо, познакомились со звучанием “тозгу” и переделали ее в “туску”. См.: Али-заде А.К. Социально-экономическая… С. 238.
29 История династии Юань…
30 Собрание государственных грамот и договоров. (Далее: СГГиД.) М., 1819. Т. II. С. 9.

503
31 Чулууны Далай. Указ. соч. С. 152–153.
32 ПСРЛ. М., 1965. Т. 10. С. 152.
33 Татищев В.Н. История Российская. Т. V. С. 51.
34 Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Указ. соч. С. 141.
35 Горский А.А. Русь. От славянского расселения до Московского царства. М., 2004. С. 219.
36 СГГиД. М., 1819. Т. II. С. 5–6.
37 Подробнее об этом см.: Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV– XV вв. М., 1951. Ч. 2. С. 118–124.
38 ПСРЛ. М., 1965. Т. 11. (Репр.). С. 152.
39 Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200–1304. М., 1989. С. 184–185 (Fennel J . The Crisis of Medieval Russia 1200–1304. L., 1983).
40 Али-заде А.К. Социально-экономическая… С. 242.
41 Там же. С. 118.
42 Петрушевский И.П. Указ. соч. С. 365.
43 Духовные и договорные грамоты князей великих и удельных XIV–XVI вв. М.; Л., 1950. Док. № 11.
44 Савельев В.К. Монеты Джучидские, Джагатайские, Джелаиридские и др. СПб., 1865; Федоров-Давыдов Г.А. Денежное дело Золотой Орды. М., 2003.

@темы: Пётр царевич Ордынский, 1252, 1262

---

Рыдзевская о "Хронике Эрика"

mirknig.com/knigi/history/1181796947-drevnyaya-...
Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия IX-XIV вв М.: Наука 1978
""В сборнике представлены труды выдающегося советского скандинависта Е.А. Рыдзевской (1890-1941), включающие переводы фрагментов исландских саг (некоторые памятники опубликованы полностью), рассказывающих о Древней Руси, и рифмованной `Хроники Эрика`, где повествуется о событиях XIII-XIV вв. - вторжении в Новгородские земли в 1240 г. ярла Биргера и походе шведского короля Магнуса Эйриксона в 1348 г. Во вторую часть сборника входят статьи Е.А. Рыдзевской о скандинавской топонимике, о роли варягов в Византии и на Руси в IX-XI вв.""

Краткая характеристика "ХЭ"; подчёркивается её происхождение от немецких рифмованных хроник и родство в этом смысле с "Ливонской рифмованной хроникой". "Влияние западноевропейской литературы, рыцарской поэзии и романтики..." (С. 105-106). Общие места и литературные штампы (см. примечания к переводу).
...
После смерти Биргера ярла (21 октября 1266) начались распри между его сыновьями (королём 1250-1275 Вальдемаром Биргерссоном и Магнусом Ладулосом), закончившиеся победой Магнуса (король до 1290) (С. 112). Впрочем, кажется, Магнус восстал против власти старшего брата не ранее лета 1275.
""Со смерью Биргера ярла Швеция была поделена между тремя из его четверых сыновей: Вальдемаром, Магнусом и Эриком. Вскоре Вальдемар рассорился с братьями. После возвращения в 1274 г. короля из паломничества в Рим... ссора Вальдемара с братьями перешла в открытое столкновение."" До самой смерти Биргера Вальдемар, по-видимому, не управлял самостоятельно. Позже, ближе к концу жизни, он был признан "не отвечающим за свои действия".

@темы: баллады, Раковорская битва

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Дома

Сибирский вояж окончен (вчера)

@темы: где мы живём, личная жизнь

---

"Tu n'es pas beau"

Maggie Teyte, "Tu n'es pas beau"; from "La Périchole" (Offenbach) / John Barbirolli conducting the London Symphony Orchestra / Recorded: September 22, 1932

...

ещё один вариант www.youtube.com/watch?v=hk8b5PvXD2g

Но вот беда - похоже, что после WWII эту арию исполнять так, как она того стоит, совершенно разучились (в отличие, например, от "Ah quel diner").
[UPD - это я погорячился. Есть, по меньшей мере, исполнение Фредерики фон Штаде, 1987 - как по мне, так безупречное. Запись вот только...]

А, - ну, и конечно, исходный (в моём случае) вариант. Тоже очень хороший, кстати. Несмотря на перевод и славянскую меланхолию.

@темы: музыка

---

На детской площадке детектед Эммануил (мама даже не пыталась называть его уменьшительными именами).

@темы: где мы живём

---

Это гениально

www.pics.ru/20-sposobov-oschastlivit-rebenka-s-...

@темы: необходимое

---

Кочи, ушкуи, поморы и Пётр.

george-rooke.livejournal.com/352478.html
george-rooke.livejournal.com/352541.html
Употреблять вдумчиво и только вместе с комментами.

gefter.ru/archive/13281
gefter.ru/archive/13577
Л. Усыскин примерно о том же

elar.urfu.ru/browse?type=author&value=%D0%92%D0...
Вершинин, статьи

solovki.info/?action=archive&id=379
Михаил Наймарк, Конструкция киля крупных судов в России XVII–XVIII вв.
solovki.info/?action=topic&id=52
и здесь ещё кой-что

.

www.armourbook.com/other/chertej/61031-gukor-kr...
Гукор "Кроншлот" из "Вестника судомоделизма"

@темы: ссылкота, вернуться, XVII

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Monkey bait

А-ха-ха, вот так история ))))))
...и продолжение в каментах )))
________________
[UPD]
maoist.livejournal.com/117228.html
Не так злободневно, зато ещё более вальпургенично )))

@темы: разное

---

Кельты и мезоамерика

Заглянул чо-то в ЖЖ Беляева; а там масса интересного. Его видеолекции на "Постистории" par excellence.

issuu.com/voxmediiaevi/docs/voxmediiaevi_1_12__...
vk.com/doc9650668_382078688?hash=55437b02751c51...

.

www.kitabhona.org.ua/forums/viewtopic.php?f=17&...

@темы: ссылкота, ЛПБ

---

Так, срочно за попкорном,

и в гугл!

app.box.com/s/p5wqwkef4tq9w1oikl4ydauqfl7fiyiz

[UPD - странно, но похоже, что пока откликнулась только дежурная вахта на Рейне. + Ну, тут всё предсказуемо, для этих любой состав - патентованная божья роса.]
________
Кстати, в том же сборнике:
А. Э. Жабрева (Санкт- Петербург, Россия).
Русский костюм в западноевропейской гравюре XVI в.: правда и вымысел

Оглавление можно посмотреть здесь
www.academia.edu/10201462/%D0%9D%D0%B5%D0%B8%D0...
Или здесь
domongol.org/viewtopic.php?f=180&t=20625

@темы: археология, бороться и искать, русские послы